— Мистер Альтвангер отходит от истины еще и в том, — продолжал он, — что пытается изобразить меня как бы представителем тех… тех американцев, тех молодых американцев, которые, хотя и потеряли на последней войне своих близких и не испытывают симпатий к нацизму, якобы готовы сделать все, чтобы сегодняшняя Германия поскорее обзавелась новым оружием. Конечно, я не уполномочен говорить за других, но сам я отношусь к этой сегодняшней Германии совсем не так, как это можно заключить из статьи Альтвангера.
— Будьте добры сформулировать ваше отношение, — крикнул кто-то.
— Уймитесь вы, ради всего святого… — угрожающе прошипел рядом Тед Рили.
— На вопросы я буду отвечать потом, — сказал Фрэнк. — Пока хочу добавить еще одно. Вернувшись на завод из отпуска, я сразу заявил о том, что ехать не намерен, и потребовал опубликовать в том же «Коллирсе» соответствующее опровержение. Я говорил и с Флетчером, президентом административного совета компании «Консолидэйтед эйркрафт», и с самим Альтвангером. Как видите, ничего опубликовано не было по сей день. Поэтому я решил изложить это вам и — через ваши газеты — всем тем, кого могла ввести в заблуждение статья Альтвангера. Здесь меня просили сформулировать мое отношение к германской проблеме… к ремилитаризации Западной Германии, очевидно. Так вот, я по этому поводу могу сказать одно: я этой Германии не верю, считаю, что вооружать ее глупо, и именно поэтому я не принял предложения компании… вообще для меня очень выгодного, должен сказать.
— Вы считаете, — услышал он чей-то голос, — что прием Федеративной Республики в систему Северо-Атлантического пакта был глупым шагом?
— Во всяком случае, я считаю, что этого делать не стоило, — отрезал Фрэнк.
— Вы коммунист?
— Нет!
— А раньше вы никогда не были членом коммунистической партии?
— Нет, я сказал!
— Вам известно о существовании на территории той же Германии так называемой Демократической Республики?
— Разумеется.
— Но почему вы с таким жаром говорите о ремилитаризации Западной Германии и в то же время умалчиваете о том, что Восточная давно уже ремилитаризована?
— А я этого не знаю! — крикнул Фрэнк. — Мне не поручали ехать к восточным немцам и вместе с ними работать над улучшением конструкции наших гиперзвуковых перехватчиков. А к западным — поручали! Вот поэтому я и говорю о западных, ясно вам?
Вопросы стали сыпаться со всех сторон — Фрэнк едва успевал отвечать. На некоторые он вообще не отвечал, чуя в них слишком явную ловушку. Тед уже несколько раз пытался прекратить конференцию, но его собратья решили, по-видимому, что тут еще можно кое-чем поживиться.
— Ваша карьера в «Консолидэйтед», по-видимому, окончена, — сказал кто-то. — Чем вы теперь думаете заняться?
— Тем же, чем занимался до сих пор. «Консэйр» — не единственная авиастроительная компания в Соединенных Штатах.
— А вы не думаете попросить убежища в Москве?
Фрэнк молча пожал плечами. Потом, сообразив, что этот жест может быть истолкован двояко, сказал:
— Послушайте, может, обойдемся без идиотских вопросов?
Озабоченная молодая дама в очках протискалась вплотную к Фрэнку.
— Не обращайте внимания, — сказала она, — в любой компании может найтись дурак или провокатор.
— Ничего, — сказал Фрэнк.
— Можно задать вопрос? Я Джейн Митчелл, от «Балтимор сан». Эта история отразилась на интимной стороне вашей жизни?
— Не понимаю вопроса, — сказал Фрэнк, подняв брови.
— Ну, могло ведь быть так, что из-за всего этого вы разошлись со своей девушкой или, наоборот, познакомились с новой? Вы сказали, что в получаемых вами письмах содержатся даже матримониальные предложения?
— Верно, но я на них не отвечаю. Нет, мисс…
— Джейн Митчелл!
— Мисс Митчелл, эта сторона моей жизни историей с «Коллирсом» не затронута.
— Благодарю вас. И еще одно — какой тип женщин вы предпочитаете? Интеллектуальный или сексуальный?
— Я бы сказал — тот, который задает поменьше вопросов, мисс Митчелл.
— Благодарю вас, у меня все! — Джейн Митчелл отошла с удовлетворенным видом, ничуть не смущенная общим хохотом. На ее месте перед Фрэнком тотчас же очутился толстяк, назвавший одну из ведущих газет Среднего Запада.
— Скажите, мистер Хартфилд, вы верите в возможность прочного мира и разоружения?
Тед Рили предостерегающе кашлянул и заворочался в своем кресле.
— Спокойнее, — проворчал он сквозь зубы, — спокойнее, не торопитесь с ответом…
Но Фрэнк и сам не торопился — он сразу понял, что объявить себя открытым сторонником разоружения было бы слишком опасно даже для него. Хотя, казалось бы, терять было уже нечего…
— Видите ли, — сказал он осторожно, — я верю в то, что войны удастся избежать… если люди по обе стороны будут благоразумны. Я в это верю просто потому, что кое-что знаю о новых типах оружия и… слишком хорошо представляю себе, как будет выглядеть его применение. Я… я просто не верю, что человечество покончит самоубийством. Ну а что касается разоружения… Может быть, с этим следует подождать. На всякий случай.
— Безусловно, — кивнул толстяк. — Этот «случай» всегда нужно иметь в виду, хотя бы он оставался одним шансом из миллиона. Но предположим все же, что этот единственный шанс сработал. Взрыв! Вам не кажется, что в этом случае вооруженная до зубов Западная Германия могла бы сыграть роль буфера, который примет на себя первый удар нашего эвентуального противника и тем самым сохранит жизнь миллионам американских парней?
— Видите ли, — сказал Фрэнк, — я сам — американский парень. Один из тех, кого вы имеете в виду. Так вот, я вам должен сказать, что если моя страна подвергнется нападению, то я предпочту защищать ее своими руками, не сваливая эту обязанность на иностранцев.
В комнате одобрительно зашумели.
— На этот раз хорошо — проворчал рядом Тед.
— Если я правильно вас понял, — не унимался толстяк, — вы в принципе против того, чтобы у Америки были союзники?
— Когда это я вам говорил, что нам не нужны союзники? Но, во-первых, вы сами сказали, что Германия в случае войны сыграет роль буфера. Я внесу поправку: буфер обычно остается цел после использования, а останется ли что-нибудь от Германии — это вопрос. Под словом «союзник» я понимаю равноправного партнера, а не заранее обреченную жертву. Это во-первых! А во-вторых, я не верю, что вчерашние враги могут вдруг оказаться хорошими союзниками…
— Разрешите мне!
Тед Рили встал перед Фрэнком, ловко оттерев толстяка, и широко улыбнулся журналистам.
— Ребята, не будем превращать пресс-конференцию в митинг! Мистер Хартфилд сделал вам заявление и любезно согласился ответить на относящиеся к делу вопросы. А тут, я вижу, уже пошли неотносящиеся, так что тему можно считать исчерпанной. Не так ли, мистер Хартфилд?
— Да, конечно, — согласился Фрэнк. — Я только хотел добавить… — Он поискал взглядом толстяка. — У меня нет никакой ненависти к немцам как к народу. Несмотря на то, что кто-то из них лично виновен в гибели моего отца. Но нацистов я не люблю и считаю, что заключать подобного рода соглашения со страной, где у власти по-прежнему находятся нацисты, значит оскорблять память всех американцев, погибших во второй мировой войне. Ни один честный человек под таким соглашением не подпишется и выполнять его не станет. Вот и все. Леди и джентльмены, благодарю вас за внимание.
Пико так торопил ее всю дорогу, что в Эсейсу они приехали слишком рано.
— Уж эти мужчины, — покачала головой донья Элена, когда служащий компании «Панагра» сказал им, что придется ждать еще более получаса. — Вечно вы или опаздываете, или являетесь ни свет ни заря. И кто это выдумал, что мужчинам свойственна деловитость…
Они прошли в зал ожидания, нашли пару свободных кресел. Пико предложил своей спутнице сигарету, но та отказалась.
— Я выкурила недавно одну или две у себя на работе, — сказала она, — и что же вы думаете, Херардо сразу выразил неудовольствие.
— А как он это делает? — улыбнулся Пико.
— Господи, даже и не расскажешь, это нужно видеть. А вы курите, доктор, пожалуйста.
— Благодарю, сеньора. Так вы невысокого мнения о наших деловых способностях?
— Представьте, нет. Вы знаете, что фирмы, руководимые женщинами, редко терпят крах?
— Это вполне понятно, — кивнул Пико. — Естественный отбор, донья Элена. Если женщина решает заняться мужской деятельностью, то на ее пути встает столько препятствий, что лишь одна из тысячи сумеет их преодолеть, и это будет самая способная. А мужчина занимается бизнесом так или иначе, независимо от своих природных качеств, просто потому, что так нужно. Скажите, а своей работой вы довольны?
— О, еще бы!
— Так приятно зарабатывать деньги?
— Приятно чувствовать себя самостоятельной, доктор. Знать, что ни от кого не зависишь! Я ведь всегда от кого-то зависела, вы понимаете. Ну, как всякая женщина. А сейчас — вы не можете себе представить, как это приятно — чувствовать себя наравне с любым мужчиной! И потом у меня такие хорошие отношения с моими служащими — это ведь тоже приятно, не правда ли?
— Вы, значит, принадлежите к породе «добрых капиталистов»?
— Ага! Все мои мастерицы получают выше, чем положено по коллективному договору. И они довольны, и я могу не бояться, что останусь без рук.
— Вам бы поехать в Северную Америку и выйти замуж за Форда, донья Элена.
— Ну, знаете, если уж я не выхожу за Ларральде…
Разговор перешел в шутливую болтовню. Потом радио сообщило о прибытии самолета «Панамерикэн-Грэйс», следующего из Нью-Йорка через Порт-о-Пренс, Белем, Рио-де-Жанейро.
— Вот и она, — сказал Пико, вставая. — Вы подождете здесь, или пойдем вместе?
— Идите, доктор, я подожду.
Пико ушел, донья Элена достала записную книжку и карандашик и стала подсчитывать самые срочные платежи, которые ей предстояли на этой неделе. Подсчитав, она испуганно прикусила губу.
Она не кривила душой, говоря Пико об удовольствии, которое доставляла ей работа. Ей действительно нравилось все это — и новое для нее чувство независимости, и неизбежный риск, и возможность помогать в какой-то степени своим служащим; в декабре, например, дела шли хорошо, и донья Элена кроме традиционного «агинальдо» смогла выплатить мастерицам дополнительные премии. Но последние месяцы оказались трудными, и сейчас она просто не знала, как сумеет выкрутиться с этими платежами и зарплатой за первую пятнадцатидневку марта.