— Слово за вами, девочки, — уже придя в свое обычное хорошее настроение, пробасил Качо, когда они расселись. — Вы, Дора?
— Я не знаю, — смутилась Беатрис, — сегодня ведь пятница…
— В самом деле, черт побери! — Качо поднял брови с комически унылым видом. — Мы и забыли…
Норма огорченно вздохнула; ей, видно, напоминание о постном дне тоже пришлось некстати. После короткого обсуждения решили использовать посещение кантоны до конца и познакомиться с традиционным итальянским блюдом. Качо заказал макароны с томатной подливкой и бутылку кьянти.
— Это самоубийство, Би, — жалобно сказала Норма, со страхом накручивая на вилку длинную макаронину. — Ты не можешь себе представить, как толстеют от мучного! Господи, на какие жертвы идешь ради спасения души…
Беатрис метнула на нее короткий взгляд, но сдержалась. Качо и Гейм ели молча; все, кроме Нормы, чувствовали себя не в своей тарелке. Впрочем, скоро внимание остальных посетителей отвлеклось от странной компании, в кантоне снова стало шумно. В дальнем углу кто-то опустил монетку в щель музыкального автомата, и с заигранной пластинки задребезжал искаженный до неузнаваемости голос Альберто Кастильо. За столиком неподалеку четверо в маленьких каталонских беретах играли в кости, с сухим стуком бросая кубики из кожаного стакана. Беатрис отпила глоток вина — кьянти было терпкое и очень кислое, но оставило приятный привкус.
— Неплохая вещь, — покосившись на нее, пробормотал Качо, придвинув к себе оплетенную пузатую бутылку с длинным горлышком и разглядывая этикетку. — Впрочем, это настоящее импортное… Иногда его делают здесь, получается дерьмо страшное… О, прошу прощения.
У Беатрис только дрогнули ресницы. Норма положила вилку и посмотрела на жениха, выразительно пожав плечами.
— Любопытно, что скажет Перон в своей завтрашней речи, — непринужденно заметил Ян.
— Мне — нет, — буркнул Качо, — я этого любопытства не испытываю. У меня завтра три сотни квалифицированных рабочих будут торчать весь день на Пласа-де-Майо, а за получкой явятся на фабрику! Две тысячи четыреста человеко-часов, — что скажете, а?
— Тише, Качо, — испуганно сказала Норма. — Ты же понимаешь, где мы находимся…
— К сожалению, да. Мы находимся в стране, где с предпринимателя дерут три шкуры и при этом еще заставляют кричать «Вива Перон!». — Качо сердитым жестом отодвинул пустую тарелку и допил вино. — В Штатах я не видел ничего подобного.
— Вы давно были в Штатах, сеньор Мендес? — спросила Беатрис.
— В прошлом году, ездил изучать производство на один из заводов «Дженерал электрик»…
— Там большая безработица?
— Зависит от отрасли промышленности. В общем — на среднем уровне, как мне показалось.
— Положения в авиационной вы не знаете?
— По правде сказать, не интересовался…
Макароны были съедены. Качо заказал порцию сыра с мармеладом, остальные ограничились фруктами и черным кофе. За кофе тоже молчали.
— Какое-то у нас сегодня похоронное настроение, каррамба, — сказал наконец Качо, обводя взглядом сидящих за столом. — В чем дело, дети? Я вижу — надо поехать встряхнуться. Хотите в Тигрэ?
— Москитов там еще нет? — нерешительно спросила Норма.
— В октябре какие же москиты, что ты. Серьезно, поедем?
— Я — за, — поднял руку Ян. — Вы, Беатриче?
— Хорошо…
Качо свистнул хозяину и остановил руку Гейма, доставшего было бумажник. «Платит старший по возрасту», — подмигнул он, вытаскивая свой из заднего кармана брюк.
Девушки вышли из кантины первыми. Сойдя со ступенек, Беатрис увидела маленького горбуна в чисто выстиранном линялом комбинезоне, поспешно вскочившего с обочины тротуара, и быстро отвела глаза. Она всегда чувствовала к калекам какую-то пронизывающую жалость. Гейм и Качо спускались следом, говоря что-то о завтрашнем празднике.
— Сеньор Мендес, — негромко сказал вдруг горбун, подойдя к крыльцу кантины. Беатрис круто обернулась и замерла на месте, увидев сразу нахмурившееся лицо Качо.
— Сеньор Мендес, мне сказали, вы тут, и я решил вас подождать, — торопливо проговорил горбун хриплым голосом. — Сеньор Мендес, ведь вы…
— Послушайте, приятель, — перебил его Качо, глядя на калеку с высоты своего роста и двух ступенек. — Мы говорили с вами вчера, только что у меня был получасовой разговор на эту же тему с представителями синдиката. Я ведь сказал вам ясно: ничего не могу сделать, вопросами найма и увольнения персонала ведает старший инженер. Если он счел необходимым вас уволить…
— Идемте, Беатриче, — сойдя с крыльца, сказал Ян, прикоснувшись к ее локтю.
Беатрис скользнула по нему невидящими глазами и снова отвернулась, растерянно глядя то на горбуна, то на Качо. Ян пожал плечами и достал портсигар.
— Сеньор Мендес, вы ведь знаете мое положение! — отчаянным голосом сказал горбун. — Я уже полгода не могу устроиться, у меня…
— Но, дружище, вы же должны понимать по-кастильски, черт побери! — Качо сошел на тротуар. — Я ведь вам объясняю, как обстоит дело…
— У меня больная мать, сеньор Мендес, — еще тише и еще отчаяннее сказал горбун, и кадык под его обтянутым подбородком сделал судорожное движение. — Я не могу оставить ее без лекарств, подумайте, сеньор Мендес, у вас тоже есть мать… Я ведь работал эти три недели не хуже других…
Беатрис с ужасом бросила взгляд на Качо, потом на остальных. Ян курил, стоя в стороне, прищуренными глазами разглядывая что-то в вершине акации. Норма, отойдя еще дальше, нетерпеливо ковыряла носком туфли выбоину на тротуаре.
— О, черт возьми, — воскликнул Качо, — ну как мне еще с вами тут говорить, на каком языке?.. — Он выхватил бумажник и достал несколько кредиток: — Вот возьмите, это все, что я могу для вас сделать, и ради всего святого…
Не глядя, он сунул горбуну скомканные деньги и кинулся от крыльца, подхватив под руку Беатрис:
— Идемте, Дора, пора ехать…
— Подождите! — воскликнула она, упираясь. — Неужели вы не поняли, чего он от вас хочет…
— Идемте, идемте… Я все понял, сейчас поймете и вы. Идемте!
На углу она вырвала у него свою руку и оглянулась. Горбун продолжал стоять перед крыльцом кантины — маленький, почти карлик, в чисто выстиранном линялом комбинезоне. И смотрел им вслед.
— Надоела мне эта история, — сквозь зубы говорил Качо. — Берман, конечно, сволочь… Наверно, накануне напился, а утром пришел на фабрику в собачьем настроении, и тут ему подвернулся этот парень. Он ему с похмелья и ляпнул: «Здесь не цирк, горбунов нам не требуется». А парень, надо сказать, и в самом деле старался… Он сильный, горбуны многие сильные… Но и оставить в дураках старшего инженера я тоже не могу. Создашь прецедент — начнут потом бегать к тебе по каждому пустяку, жаловаться, искать защиты… Ну, всё, не думать больше об этом! Сейчас махнем в Тигрэ, развлечемся…
— Что с вами, Беатриче? — воскликнул вдруг Ян. — Вам нехорошо?
— Да… Нет, ничего, — сдавленным голосом промолвила Беатрис. — Норма, я боюсь, что не смогу поехать.
— Ну во-от, Би, что же это ты… Ой, на тебе и в самом деле лица нет, бедненькая! Это макароны — я тебе говорила, не нужно было есть эту гадость…
— Да, наверно. Вы меня завезите на Окампо, а потом поезжайте.
— Может быть, в машине вам станет лучше, — добавил Качо.
Всю дорогу Беатрис молчала, откинувшись с закрытыми глазами на спинку сиденья.
— Ну, тебе не лучше, Би? — жалобно спросила Норма, когда машина обогнула желтую зубчатую стену Пенитенсиарии, сворачивая на Лас-Эрас. — Может, поедем?
Беатрис, не открывая глаз, отрицательно мотнула головой.
Улица Окампо дремала, погруженная в сиесту. На отполированном шинами асфальте копошились солнечные блики, лиловые лепестки глициний усыпали тротуар возле ржавой калитки с кованым вензелем Альварадо. Из соседнего сада одуряюще крепко пахло какими-то цветами.
— Спасибо, Норма… Позвони на этих днях, — пробормотала Беатрис, поцеловав подругу в щеку.
— Поправляйся, Би.
— Да, да…
Коротко кивнув «мальчикам», Беатрис торопливыми шагами вошла в калитку.
На сиденье остались забытые ею очки. Увидев их, Гейм выскочил из машины и пошел следом за Беатрис.
— Вы забыли, возьмите, — сказал он, догнав ее у ступеней подъезда.
— Спасибо. — Она взяла очки, не глядя на Яна. Тот схватил ее за локоть.
— Беатриче!
— Пустите… — Беатрис, с закушенными губами, дернула руку. — Пустите, слышите…
— Беатриче, нельзя же так…
Сильным рывком она высвободила руку и вскинула на Яна полные слез глаза.
— Не смейте ко мне прикасаться! — крикнула она, задыхаясь. — Вы там присутствовали, все слышали — и остались в стороне… Патриций!
Она повернулась и побежала вверх по ступеням. Гейм посмотрел ей вслед, слегка пожал плечами и вернулся на улицу.
— Что с ней случилось? — покосился на него Качо, нажимая кнопку стартера.
Ян Гейм закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее на освободившемся сиденье, и поправил складку на брюках.
— О, пустяк, — небрежно отозвался он, закуривая. — Что-то вроде легкого солнечного удара. К вечеру пройдет.
Машина мягко фыркнула и рванулась, взметая за собой лиловый цвет опавших глициний.
Человечек, похожий на кобрадора[32] какой-нибудь захудалой фирмы, явился к Жерару во вторник двадцать седьмого, в одиннадцать утра. «Из агентства «Эль Колибри», — отрекомендовался он. — Позвольте удостоверение личности…» Убедившись, что имеет дело действительно с сеньором Бюиссонье, человечек уныло высморкался, расстегнул истрепанный дешевый портфель и, порывшись в его недрах, вручил Жерару запечатанный сургучом конверт. Когда рассыльный ушел, Жерар уселся в кресло, откупорил жестянку табака и стал медленно набивать трубку, не сводя глаз с лежащего перед ним конверта. Противно, что пришлось прибегать к такому способу, но…
«Новый фактор», так неожиданно свалившийся ему на голову, сразу вытеснил из нее все другие заботы. Речь шла о судьбе Элен, и если на свою ему было наплевать, то в этом случае нужно было что-то решать и что-то делать. Он не мог не понять в тот день, что происходило между его женой и этим Ларральде. Парень влюблен — это видно за десять миль. Что чувствует сама Элен — сказать трудно, но во всяком случае она сидела и слушала. Что же должен теперь делать он сам? Право на ревность имеет только любящий. Вопрос, следовательно, сводится к тому, чтобы получше узнать этого молодого медика и, в зависимости от того, что он собою представляет, спасать от него Элен или… или предоставить этой истории идти своим путем.