– Спасибо! – поклонился низко приметно повеселевший Леха.
– Постой! – внезапно вспомнил князь. – А где Хряк? Пошто один пришел?
Замялся гонец.
– Ну?!
– Отстал. Пожалился, будто занемог. Велел идти одному.
Помрачнел Олег Иванович.
– Сказался больным али и впрямь захворал?
Пожал плечами Леха.
– Ладно, иди! – отпустил.
Медленно поднимался в думную палату великий князь. Размышлял. Выгадывал время.
Зашевелились, задвигались Олеговы советники, едва он ступил в думную палату. Остановил движением руки:
– Сидите! Сидите, братья князья и бояре! – И, отвечая на жадные немые взоры, сказал: – Только что получил важное известие. – Помедлил, подчеркивая важность сообщения. – Дмитрий московский делал в Коломне смотр войску. Ноне поутру вышел из города навстречу Мамаю.
– Какой дорогой? – сразу несколько голосов.
Опять чуть помедлил с ответом великий князь.
– Не к нам. Вправо, к Лопасне.
Облегченно вздохнули, загалдели даже малость советники.
Боярин Федор Глебович прошамкал беззубым ртом:
– Стало быть, через два дня Митрий подставит нам спину. Добро! Тогда и вдарим. Ужо воткнем меч промеж самых лопаток. Попался теперича!
Бояринову речь встретили с видимым одобрением. Аж глаза у иных замаслились. Лакомый кус – Москва!
Князь Олег коротко приказал:
– Ноне же исполниться всем. Завтра поутру быть здесь. В готовности полной к походу! – И отпустил тотчас: – Спасибо, братья князья и бояре, за думу и совет.
Сам же в ту ночь мучился бессонницей. Шагал мягко по думной палате взад и вперед. Глядел невидящими глазами на оплывающие свечи перед образами. К окну подходил, за коим мерцало ясными звездами черное августовское небо.
Так-то все и сыпется из рук. Казались куда надежны Алексей и Гришка Хряк. Вернее не сыщешь! А дошло до дела… Один, что попроще да почестнее, косит глаз на Москву. Другой – похитрее и вороватее – не иначе, наладился в Орду. Поживой запахло! Мало кто верит в победу Дмитрия над Мамаем. Правитель Золотой Орды не князек опрометчивый Бегич.
И, подобно двум его тайным людям, Лешке и Гришке Хряку, идет размежевание среди рязанцев: кто делает ставку на Дмитрия московского, кто на Мамая. Ну а с ним, Олегом, кто? Трухлявый боярин Федор?
Горечью наполнилось сердце князя рязанского.
Правду говорил великий князь московский о трех мечах. Умен Дмитрий, как ни крутись.
Крепки еще руки, держащие меч! Остер он, этот меч. Тяжел… Пущенный в битву в нужный час, многое может свершить, переменить многое!
Глава 10У Дона великого
Коли глядеть из Коломны в южные земли, туда, где за Окой-рекой простирается Дикое Поле, слева в спором дневном переходе окажется стольный град великого князя Олега рязанского – Переяславль.
Великий князь Дмитрий Иванович велел войскам от Коломны взять круто вправо, на запад. Хотел выйти к Дону самым краем рязанских земель, коих вовсе миновать было нельзя. Как бы давая понять Олегу своими действиями: обхожу тебя стороной, избегая вражды. С кем быть – со мной и русскими войсками али с Мамаем и его Ордой – прикинь сам. Воеводам и воинам простым отдал строгий приказ: не трогать ни жителей рязанских, ни добра их, ни живности. Ибо безвинны они в княжеской усобице. «И никто же от тех ратных, идя по Рязанской земле, да не коснется ничему и ничего же да не возьмет у кого!» – таким было повеление.
Начальные люди пересказывали его по-своему:
– Кто хоть на курёнка польстится – голову с плеч!
Иные проворные да шустрые воины и ополченцы роптали:
– По своей земле не ходим столь смирно!
– А тут чья? – спрашивали их.
– Известно, рязанская…
– Иль не русская?
Молчали ловкачи-проворцы. И не оттого, что затруднялись ответом. Многое можно было сказать. Взаимных обид хватало промеж рязанскими и московскими землями. Другое знали: во гневе тяжеленька рука великого князя Дмитрия Ивановича. И воеводы его и начальные люди строги, а когда надо – крутеньки весьма.
Бориска ехал в коннице великокняжеского двора вместе с Васей Тупиком и другими товарищами, крутил головой по сторонам. Того гляди, объявятся места, знакомые по степной стороже.
Великий князь Дмитрий Иванович и лучшие воеводы: Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский, Тимофей Волуевич, Андрей Серкизович и иные – беспрестанно посылали бывалых ведомцев-разведчиков, дабы знать всякий час, где находится враг, и выведать его замыслы у пойманных «языков».
По пути опять множество простого люда вливалось в войско. Радовало это великого князя, воевод и простых ратников. Одна беда – вооружены были чем попадя: кто самодельным копьем, кто топором, а кто дубиной. И такие были! Следовало всех приставить к месту, котлу и, по возможности, дать оружие.
Подлинный праздник настал, когда подмогой пришли князья Андрей Ольгердович полоцкий со своими людьми и с брянской силой – Дмитрий Ольгердович.
Шутили русские воины:
– Прежде мы, дураки, друг друга колотили. Теперь Литва за себя принялась. Чудеса, да и только!
Оба князя, и Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, приходились родными братьями тому самому великому князю литовскому Ягайле, что выступал в союзе с Мамаем и грозил справа русскому войску.
Ларчик открывался просто. В обход старших сыновей, среди коих Андрей с Дмитрием, великий князь литовский Ольгерд завещал свой престол младшему сыну, Ягайле. Оттого люто враждовали братья. Поэтому и пришли старшие на службу к великому князю московскому.
Про Ольгердовичей Вася Тупик сказал:
– Лучше маленькая рыбка, чем большой таракан!
Но это уж так, для красного словца.
Горячи, отважны были литовские князья. Иной раз до безрассудства. И вой, что с ними пришли, – добрая помощь. Вооружены ладно, хорошо обучены, бывали в сражениях.
Сентября четвертого дня в урочище Березай, что лежало в двадцати трех верстах от Дона, двое воинов степной сторожи исхитрились, словили-выкрали сановитого «языка» из людей, близких Мамаю. Большой, жирный, визжал он, ровно боров, коего ведут под нож. Плевался, ровно верблюд. Поначалу сыпал проклятиями и угрозами. Отказался отвечать на вопросы великого князя.
Да пребывали в великокняжеском окружении на разные лады умельцы. И такие были – самым крепким мужам развязывали языки. Отдали им Мамаева вельможу. Отвели те его в сторонку, отбивался он руками-ногами. Норовил укусить даже. А привели обратно кроткого, точно ягненок. Глазами угодливо хлопал. На все расспросы отвечал поспешно, с готовностью. Поминутно косился на тех ловких, сноровистых людей. Словно спрашивал: довольны ли мною, ребятушки? Ладно ли, милые, говорю?
Те холодными глазами подмигивали, поощряли насмешливо:
– Давай-давай! Выкладывай. Ино опять в холодок пойдем…
При сих словах менялся лицом вельможа и принимался говорить еще торопливее, так что великий князь скривился:
– Экий навоз, прости господи! А ведь, поди, братьев наших русских держит за скот. Спроси у него, – велел толмачу, – есть ли рабы у него из русских?
Растерялся жирный вельможа, заморгал испуганно.
Один из сноровистых умельцев князя вскинул брови:
– Память отшибло? Али помочь?
Затряслось сановничье лицо. Полились слезы.
– Тьфу! – плюнул князь Дмитрий. – Глядеть мерзко… – И выругался крепко. – Убрать его!..
Показал скоро вельможа: совсем близко Мамай, но идет медленно – ждет Ягайлу и Олега рязанского.
– Ну, братья, близится наш час! – громко молвил великий князь Дмитрий, обращаясь к князьям и боярам, ко всем воинам русским, обступившим великокняжеский шатер. – И прежде не мешкали, а тут и вовсе – грех. Тяжел Мамай. Однако все легче, чем вкупе с Ягайлой и Олегом!
Вышли к Дону. Давно ли проезжали здесь? Бориска часто говорил наставнику своему, Василию Тупику:
– Вась, глянь! Знакомые приметы!
Расстилалась за Доном перерезанная по краям овражками, объятая речками, поросшая дубравами низина, известная под именем Куликово поле. Из-за сырости полюбили те места птички-невелички, длинноносые кулики. От них полю имя-прозвание.
Стало станом-лагерем русское войско на левом берегу Дона. Проворные шатерные разбили шатры для великого князя, воевод и старших начальников. У воинов простых свой шатер, краше и выше любого царского – синее небо.
Запылали костры. Запахло походным варевом. Кулешом – жидкой кашей с мясом. В коем котле гречневая каша, в коем – пшенная. Как воины по своему вкусу сговорились с кашеварами. Звон стоит над станом. Одни отбивают копья. Другие точат сабли али топоры. Третьи – в который уж раз! – чинят, поправляют доспехи.
В просторном великокняжеском шатре тесно. Кроме князей, воевод, бояр созвал на совет князь Дмитрий Иванович и меньших начальных людей тоже. А с ними и вовсе простых, да бывалых воинов и ведомцев.
Одно дело предстояло решить, но стоило оно иных десяти. Где биться? Вот о чем спросил у своих советников великий князь московский Дмитрий Иванович. Ждать ли Мамая с Ордой здесь, на левом берегу Дона? Или переправляться на правый берег, на поле Куликово, и тем навязывать свое место боя врагу?
Разделились в том. Одни говорили:
– Тут биться. На этом берегу!
И доказывали – почему.
– На поле Куликово надобно идти немедля! – говорили другие. И приводили свои веские причины.
Горячо спорили. До хрипоты. Каждая сторона стояла на своем. Посреди горячего раздора подоспел к шатру на коне, залепленном белой пеной, крепкий великокняжеский степняк Семен Мелик.
– Едва ушел! Ордынцы!
– Близко ли? – спросил великий князь.
– У гусиного брода стоит Мамай. К утру будет на Непрядве!
Поднялся со своего места великий князь. Руку поднял.
– Тихо! – крикнул. – Истекло время дум и споров. Надобно решать!
Могуч, дороден, широк в плечах, с непокрытой головой стоял Дмитрий Иванович, великий князь московский. Алая рубаха расстегнута. Поверх нее накинута легкая дорожная одежка. У пояса большой, в кожаном с серебром чехле, любимый охотничий нож, с коим и на медведя, и в походы ходил всегда. Руки, словно у кузнеца, крепки, широки в ладонях. Не к молоту – к мечу привычны, что иной раз тяжелее молота.