И вот теперь Божьей милостью собрано беспримерное войско. Смелый бросок навстречу ордынским полчищам. Поле Куликово, на которое пришел он великим князем, с грозной силой. А теперь стал вместе с простыми воинами – воином же.
Эй вы, братья-князья, тягавшиеся за великое княжение! Стали бы рядом! Как было бы славно!
Но полно вспоминать о прошлом. И тужить о невозможности желанного не время.
Перебирал крепкими ногами конь.
Тучнело ордынцами Куликово поле.
Глава 12На красном холме
Белоснежный тонконогий арабский скакун легко вынес правителя Золотой Орды на холм, господствующий с юга над Куликовым полем.
– Здесь! – коротко приказал Мамай.
И проворные слуги в мгновение ока возвели светлозолотистый просторный шатер.
Мамай, царевичи, мурзы и вельможи, стоявшие поодаль, принялись внимательно изучать местность. Кто в шелковых, кто в войлочных юртах, но все родились и выросли в степи. Поняли поэтому сразу: московский князь их опередил-обставил. Навязывает свое место боя. Ему удобное, им нет.
Мурзы и вельможи перевели взгляды на правителя.
Мамай колебался.
Если бы не стая этих шакалов и лисиц, что ждала его решения, он, пожалуй, трижды подумал бы, прежде чем принимать здесь бой. Но он столь долго медлил в Донских степях, ожидая союзников, оказавшихся на поверку вероломными, что теперь его осторожность все приняли бы за трусость.
И он держался так, словно все идет по его собственному, а не Дмитриеву замыслу. Как всегда, властно отдавал приказы. А сам думал: упустили из-за своей алчности ордынские ханы московских князей. Радовались: привозят большую дань, дорогие посулы. Богаче, нежели другие русские князья. И вот дожили! Постыдное поражение Бегича. Огромная русская армия. Это поле, не им, Мамаем, выбранное – Дмитрием.
Что ж, дело, слава милосердному Аллаху, поправимое! Войско, которое привел он, больше московского числом. Про умение что толковать. У Мамая – воины. Свои и наемные. Последним плачено золотом. Знают и те и другие: главная награда за поход – впереди, покоится в сокровищнице московских князей, в церковных подвалах и алтарях, в сундуках бояр и богатых купцов-гостей.
Все это обещано воинам. Кроме того, ждут их толпы русских пленников и полонянок. Это тоже разжигает азарт и своих, и наемников. Как львы будут рваться они к русскому золоту! А что у Дмитрия? Половина войска – лапотники-мужики. В жизни не держали ни сабли, ни копья!
Жаль, Дмитрием выбрано поле боя. Но сил хватит для того, чтобы этот досадный промах не сказался на исходе сражения. А все Ягайло с Олегом!
Мамай обернулся. Почтительно приблизился один из вельмож.
Вельможа знал, какие известия и от кого ожидал правитель. Понимая, что сейчас он добрый вестник, смело доложил:
– Гонец от великого князя литовского!
– Где? Позови!
– Я здесь, милостивый хан!
Вельможа чуть схитрил. Это был не посланец Ягайлы, как сначала подумал Мамай. Вернулся гонец, посланный им самим к великому князю литовскому. Но Мамай мысленно одобрил вельможу. Он свой. Всем обязан Мамаю. Предан, как собака хозяину, из рук которого получает корм. И захотел придать вести и вестнику большее значение в глазах высокородных царевичей и высокомерных мурз, тайных завистников и недругов правителя.
– Говори! – приказал Мамай.
Речь гонца была пышна и витиевата. Но Мамай терпеливо слушал.
Конница и генуэзская пехота* выходили в поле. Гонец заполнял тягостное ожидание перед боем.
– Великий князь литовский Ягайло свидетельствует свое почтение и преданность великому царю, повелителю многих народов и стран.
И все в таком роде…
Мамай ждал, когда гонец дойдет до главного: где сейчас Ягайло, сколько с ним воинов, когда будет здесь?
Но из длинной речи гонца было ясно только одно: войско Ягайлы пока в пути.
– Как далеко оно? – осторожно, спиной, затылком чувствуя взгляды царевичей и мурз, спросил Мамай.
– Менее дня пути! – с готовностью ответил гонец.
Мамай был раздосадован. И он, и все остальные понимали: великий князь литовский хитрил. Будет победа – он тут. Если же… Мамай оборвал эту мысль. Милосердный Аллах не допустит поражения своего воинства. Но хорош Ягайло! Впрочем, правитель давно убедился: верить можно только самому себе. И полагаться следует тоже только на самого себя. Любой другой может предать. Из-за страха, зависти, корысти – мало ли причин! Да и может ли быть иначе? Разве сам он не смотрит на других как на средство достижения своих целей? Человек человеку – волк. Это изречение пришло из древности. Он, Мамай, с ним вполне согласен.
У подножия холма лавиной, блещущей клинками сабель и остриями копий, продолжает стремительно мчаться конница.
Прекрасно! Злы и горячи воины. Великий Чингисхан поучал: на охоту следует выезжать с голодными собаками. Его воины давно жаждут хорошей добычи. Ободрались и обносились, что и говорить! Стали коситься на богатые шатры. Только золото и богатства врагов должны приковывать взгляды воинов. Зариться на добро, накопленное своими князьями, разве годится? К чему это может привести?
Царевич Бадык-оглан, тронув коня, приблизился к правителю.
– Местность, что лежит перед нами, вызывает у меня сомнение. Овраги, рощи, реки и ручьи стеснят действия нашей славной конницы. Благоразумно ли принимать здесь бой?
«Принимать»! – отметил про себя Мамай. Не давать бой – принимать! Все, конечно, понимают уязвимость позиции. Ну что же! Он им докажет, что великий полководец способен сражаться и одерживать победы всегда, при любых обстоятельствах.
Помедлив, Мамай сказал:
– Родным дядей этого мальчишки, князя Дмитрия, был московский великий князь Симеон, сын Калиты. У русских он получил прозвище Гордый. Этот гордый князь пять раз приезжал в Орду. На поклон! Униженно выпрашивал для себя и своего рода ханские милости. Так вот, Дмитрий приползет ко мне на коленях! Будет валяться в пыли у моих ног! Лизать сапоги, вымаливая пощаду!..
Голос повелителя делался все надсаднее. Его душила злоба. Усилием воли Мамай овладел собой. Закончил ровным голосом:
– А я посмотрю тогда: оставлять ли его князем или послать убирать верблюжий навоз!
– Он стал слишком силен!
– Силен – да. Но для кого – слишком? Советую помнить, благородный Бадык-оглан, я не Бегич!
Правитель Орды и впрямь был совершенно уверен в исходе похода. Уже давно, вероятно со времен первых прославленных ханов, Орда не выставляла столь грозного войска и против русов, и против всех других завоеванных народов.
Невозможно превзойти великого Чингисхана, подобно тому, как луне – затмить солнце. Но этот поход русские запомнят столь же прочно, сколь поход Чингисханова внука Бату-хана.
Мамай говорил нарочито громко. Дабы слышали все и разнесли потом его слова, сказанные на поле боя, по всему свету. Известно: у славы победителя вырастают крылья.
Гудела, стонала Русская земля под копытами ордынской конницы. Кажется, конца и края ей нет! С удовлетворением наблюдал Мамай движение своего войска. Два долгих года готовился к этому дню. После поражения Бегича на Боже он в ярости совершил несколько кровопролитных набегов на русские окраины. Но быстро понял: пустая трата времени и сил. Запасся терпением. Стал готовиться к большому – нет, великому! – походу на выходящую из повиновения Москву.
Поравнявшись с холмом, многие воины потрясали копьями, махали саблями, приветствуя правителя. Они скалили в улыбке зубы. Кричали что-то лихое – слова тонули в общем гуле.
– Посмотрите на этих воинов! – Правитель поднял руку, указывая на стремительный поток конницы. – Враги называют их псами, вскормленными человеческим мясом. Прекрасно! Овца хороша в котле. Воину предосудительно быть овцой!
Мамай видел: вместе с Бадык-огланом его слушает вся знать Орды, собравшаяся у шатра. И он снова говорил, рассчитывая на то, что его слова будут разнесены далее, дойдут до ушей иных правителей. Слишком долго оставался он в тени. Слишком часто на людях распускал крылья какой-нибудь ничтожный чингисид, которого он, Мамай, сам посадил на ордынский трон. А он, вершитель судеб, вынужден был внешне довольствоваться скромной ролью приближенного. Теперь, особенно после победы над Дмитрием, все пойдет по-иному. Он соберет в единый кулак расползающиеся ордынские владения. Станет единоличным правителем и главой всего, как говорили в старину, народа, живущего за войлочными стенами, а также правителем многих чужеземных городов, народов, стран!
Так или примерно так думал Мамай, бывший темник Золотой Орды, вопреки установившимся правилам целившийся занять высокий ханский престол.
Улучив минуту, подошел вельможа:
– Есть новость!
Живо обернулся Мамай. Ягайло? Олег рязанский?
– Наши люди доносят: переправив свое войско через Дон, князь Дмитрий приказал сжечь мосты, уничтожить переправы, испортить, насколько возможно, броды…
Мамай был снова раздосадован. Во-первых, опять нет вестей о союзниках, которых он втайне все-таки ждал. Во-вторых, об этом едва ли следовало докладывать при всех. Враг, который боится, что его воины могут разбежаться, – слабый враг. Велика ли честь одержать победу над таким противником?
– Прекрасно! – сказал Мамай, скрывая досаду. – Князь Дмитрий сам приготовил своему войску мешок. Аллах всемогущий и милосердный поможет нам достойно воспользоваться этим!
У подножия Красного холма появилась группа всадников. По ярким одеждам хан узнал командира генуэзских воинов. Галопом они гнали коней вверх, к шатру. Мамая охватило беспокойство. В чем дело? Что могло случиться? Почему начальники иноземцев покинули поле предстоящего боя и прискакали в ханскую ставку? С добрыми вестями так не ездят!
Все, кто находился подле ставки правителя, повернулись в сторону приближающихся всадников, пытаясь угадать, что за причина могла погнать их сюда в столь ответственный час.
Командир генуэзцев – огромный, с черными усами и волосами – чуть не налетел на Мамая конем.