– Экие окаянные! – ворчал по привычке. – Ничто вас не берет.
Все ж одного поколол, другого посек мечом.
Но положил на него глаз предводитель генуэзцев, тот самый, что навестил на Красном холме Мамая. Острие тяжелого копья направил в самую Найдёнову грудь. И лопнули бояриновы доспехи, вошло холодное копье в жаркое Найдёново тело…
Поболее своих было подле Михайлы Андреевича Бренка, что бился под черным великокняжеским знаменем. Поэтому расстался он с жизнью позже Тюни, Михи-сапожника и иных воинов сермяжной рати. Великокняжеский стяг сам по себе почетная добыча. А тут еще прокатилась весть о награде, обещанной Мамаем за голову князя Дмитрия. Вовсе озверели, осатанели ордынские конники. Навалились кучей. Бренк, даром что боярин, подковы на спор гнул, обладал великой силой. Поэтому дорого отдавал жизнь.
Слуг своих, что бились рядом, подбадривал:
– С нами Бог! Держись, ребята!.. Все одно наша возьмет!
И краем глаза поглядывал на черно-золотое знамя, что вилось-трепетало на ветру, удерживаемое Данилкой, военным великокняжеским слугой, добрым ратником.
Со стрелой между глаз начал падать с коня Данилка.
– Знамя, ребята! Знамя берегите! – закричал Михайло Андреевич.
И рука другого воя, боярину уже незнакомого, подхватила знамя.
Осатанело прорубались саблями ордынцы к знамени и воину в золоченых доспехах на белом коне, принимая его за великого князя московского Дмитрия Ивановича.
Снова покачнулось знамя. Теперь еще ниже склонилось. И снова закричал Михайло Андреевич Бренк зычно:
– Знамя! Держи знамя, соколы!
Сколько раз так было, кто сочтет?
Посередь жаркого боя взмахнул саблей боярин Бренк, дабы сразить очередного ордынского воина. А ударить не сумел. Тяжелая ордынская стрела, сестра той, что сгубила хлипкого Тюню, воткнулась боярину в горло. Меткие, что ни говори, ордынские воины! С малых лет приучены к коню, луку и аркану. Разжалась бессильно широкая бояринова ладонь, и каленая сабля пала на землю. Качнулся верный друг великого князя Дмитрия в седле. Головой поник. Покатился золоченый шлем на сыру землю следом за саблей. Открылись Бренковы светлые кудри вольному донскому ветру, который их пошевелил, словно погладил на прощание. И обмякло статное тело молодого боярина-воина, поползло с коня.
В первой схватке рядом с испытанными воинами бился великий князь Дмитрий Иванович. В левой руке – круглый, восточного дела, щит. В правой – оружие вовсе не княжеское: дубинка-палица, окованная железом.
Давно, сызмала копилась ненависть великого князя Дмитрия к Орде, ее жадным и высокомерным ханам, чванливым вельможам и алчному, хищному воинству На всю жизнь врезалось в память, как отроком ездил в Орду искать милости – ярлыка на великое княжение Владимирское. Помнил разоренные Ордой русские города и села, горькие седые пепелища. Помнил, крепко помнил о русских пленниках и полонянках, коих держали за скот в Орде. И, подобно скоту, продавали. Все помнил великий князь!
И теперь сполна платил за поруганную родную землю.
Шарахались в испуге ордынские всадники от могучего воина с круглым щитом, орудовавшего богатырской дубинкой-палицей. Сабля от шлема, глядишь, и отскочит. А палицей, окованной железом, бил князь ворогов наповал.
Вася Тупик, что дрался подле великого князя, восхищенно крикнул:
– Глянь, ребята, что Дмитрий Иванович-то делает!
Однако и великому князю доставалось. То копьем в грудь, то саблей по шлему, то опять копьем. Иной раз отобьется щитом, а иной раз и нет. Озлились ордынцы. Уж больно много их брата положил воин с дубинкой.
Кабы знали они, кто был этот воин!
Содрогаясь от копейного удара или качаясь в седле от сабельного, Дмитрий Иванович поминал добром того воина-ополченца, что отдал ему свои доспехи. Многажды они сберегли великого князя Дмитрия от верной смерти. Двух коней сменили под князем: одного – раненного, другого – убитого. А Дмитрий Иванович продолжал крушить воинов-хищников, что рвались к русским городам, к Москве.
Однако, несмотря на всю воинскую храбрость и отвагу русских, поначалу медленно, а потом и быстрее стали ордынцы теснить русские полки. Войско большее было у Мамая. И состояло оно из воинов, не ополченцев. И все это примечал с тревогой великий князь.
Черное знамя, видел он, все чаще клонится к земле, дергается из стороны в сторону. Знать, шла за него схватка уже вплотную.
Пало наконец знамя. Не поднялось…
Взвыло от радости и торжества Мамаево воинство, рванулось еще более осатанело вперед.
– Держись, ребята! – крикнул великий князь.
Отбросил щит и, обеими руками ухватив палицу, обрушил ее со страшной силой на одного, другого, третьего ордынца.
Вася Тупик и иные, что были рядом, подобно князю, стояли стеной.
Храбры были русские воины. Однако числом, а ополченцы и умением уступали ордынцам.
И вот уже слева, там, где более всего находилось ополченцев, послышались визг и рев ордынцев, прорвавших полк левой руки. Ринулись они обходить русскую рать с тыла, заранее торжествуя победу.
Сколько раз великий князь вспоминал запасный полк! Боялся: не сорвался бы до времени князь Владимир Андреевич серпуховской, его двоюродный брат, горячий и отчаянный без меры. Ни единого звука, свидетельствующего о присутствии в Зеленой дубраве засады, не услышало Мамаево воинство.
«Спасибо тебе, Дмитрий Михайлович!» – с благодарностью думал великий князь об осторожном и расчетливом воеводе своем Боброке-Волынском.
Заслышав ордынский вой, почитай, позади себя, сказал тихо:
– Теперь, братья, самое время…
И в то мгновение вынырнуло из толпы ордынских воинов красное щербатое лицо. Русское. Виденное прежде. Мелкие зубы ощерены. В глазах – радость охотника, настигшего вожделенную дичь.
«Узнал! – мелькнуло в голове князя Дмитрия. – С ордынцами, вражина!»
Рот отверз Гришка Хряк, заорал победно:
– Вот он, великий князь!
И топор поднял, дабы обрушить убойный удар мясника.
Не поспевал оборониться Дмитрий Иванович. Слишком внезапно объявилась Гришкина щербатая рожа. Да и замешкался чуть великий князь, увидев перед собой русского.
Тут бы и пришел конец великому князю московскому Дмитрию Ивановичу, тут бы и закрылись его светлые очи…
Да ведь не один в поле воевал. Рядом, бок о бок, были свои надежные люди, крепкие телом и духом юноши и зрелые мужи.
Скор на руку был Гришка Хряк. Однако Васю ли Тупика обогнать в ратном деле? Краем глаза-то и заметил топор, занесенный над великим князем. А успел. Изловчился незнамо как, выкинул вперед саблю, точно иноземную шпагу, и захлебнулся Гришкин торжествующий крик.
– Встретились, касатик! – злобно проговорил Вася. – А ты печаловался…
И почудилось Васе, что признал его Гришка, потому что ужас заплясал в Гришкиных мутнеющих глазах.
– Родную землю, сволочь, продал? На кого руку поднял?! – И выдернул Вася лезвие сабли из Гришкиной глотки.
Трое ордынцев разом устремились к великому князю.
Рванулся было вновь на помощь Вася Тупик. Но опоздал.
Закачался великий князь Дмитрий Иванович от удара тяжелым копьем. Упал с коня.
Глава 14Отчего замешкались?
Когда кочевали в донских степях, Тангул бахвалился: – Из похода вернусь десятником! Добра привезу много: золота, серебра. Добуду оружие. Хороших коней. Жен двух или трех русских. Пленных тоже, чтобы работали.
Над ним посмеивались:
– Ты уже двух приводил! Может, хватит?
Тангул поджимал губы, щурил глаза, отвечал холодно: – Я поймал. Другие упустили. Моя ли вина?
– А может, они того и хотели, чтобы ты их поймал, а? На такие слова сердился Тангул, садился на лошадь, уезжал будто бы по делу: «Что с пустыми людьми терять время?»
Если говорить по правде, решил тогда Тангул, что его жизни пришел конец. После побега двух русских и исчезновения вместе с ними Алтанбека предстал Тангул перед грозными очами Мамая. Очей-то, впрочем, правителевых Тангул не видал. Еще перед шатром пал на землю. И где на четвереньках, а где и ползком, валяясь в пыли, добрался до Мамаевых сапог, которые принялся тут же истово целовать.
– Смилуйся, светлый хан! – подвывал Тангул, судорожно всхлипывая. – Во мне ли причина, что сбежали русские?
Мамай бил и топтал Тангула ногами. Больно бил. Плетью хлестал. Но в живых оставил. Переменились времена! Прежде отрубленную Тангулову голову давно бы грызли собаки. Сейчас из-за соперничества ханы и князья чаще режут друг друга, нежели пастухов и воинов.
Из Мамаева шатра Тангул сразу же попал в шатер старшего Алтанбекова сына, Муратбека. И там тоже был бит.
Кричал истошно Муратбек:
– Ублюдок! Сын ишака и суслика! Как мог упустить русов?! Как мог позволить украсть моего почтенного родителя?! По тебе плачет веревка! Ножа – перерезать горло – ты недостоин!
И опять ползал в пыли Тангул. Целовал сапоги Муратбека. Размазывал по лицу слезы. Преданными собачьими глазами смотрел на Муратбека.
– О благородный бек! Аллах свидетель, ленивые слуги твоего отца причина беды!
Впрочем, кричал Муратбек громко, а бил более для порядка. И это сразу отметил про себя хитрый Тангул.
«Э-э! – подумал. – Похоже, сынок мало огорчен потерей отца. А пожалуй, втайне и рад!»
Так в действительности и было.
Жди, когда своей смертью помрет отец и оставит в наследство свои богатства и стада. Да еще кому оставит – вопрос! Восемь сыновей было у Алтанбека. Среди них Муратбек – старший. А известно, как нынче младшие братья смотрят на старших: помеха на пути к богатству и власти. Того гляди, сверкнет в ночи кинжал наемного убийцы. Или такого мясца отведаешь, что тут же и дух вон. Такова стала жизнь в степи. Впрочем, была ли иной прежде?
Удивительно, но вместо ожидаемой кары побег русских и похищение Алтанбека принесли Тангулу удачу. Воистину, кто заранее ведает, где потеряешь, а где найдешь?
Муратбек из бывших отцовских людей приметно выделял Тангула. Однажды, угостив Тангула жирной сладкой бараниной и прохладным терпким кумысом, Муратбек сказал: