„У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи… хотят реку перейти и отдать жизнь свою во славу нашу…“ И сказал князь великий Дмитрий Иванович: „Брат, князь Владимир Андреевич, пойдем туда, прославим жизнь свою, миру на диво, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую…“»
Сутолочно, тесно сделалось в одночасье на московских пыльных улицах и площадях. Шум, гам. Иногда голоса своего не слыхать. Мужики перекликаются. Телеги скрипят. Кони ржут. Начальники своих сзывают. Конные пеших теснят, те конных беззлобно, а то и с сердцем бранят. Там бабку придавили – кричит истошно. Столпотворение подлинное!
Среди гомона и толчеи много настоящих воинов, чье ремесло – бой, сражение, чьи руки смолоду приучены к копью и сабле. Их угадаешь сразу. Кто одет в доспехи или кольчугу. Кто в обыденном еще платье, но при оружии. И почитай, все на конях. Вольно али невольно привычные к военному делу.
Мудрено было бы одолеть великому князю Дмитрию Ивановичу и другим князьям ордынские полчища лишь своими дружинами. Поэтому подняли на Мамая тех, кого называли в ту пору «черными людьми». Отчего «черными»? Были они, понятно, лицом и телом не темнее прочих. Но знать и церковные люди были освобождены от множества повинностей. «Обелены», как тогда говорили. Простой же, трудовой люд, горожане-ремесленники, эти повинности несли и налоги-подати платили. Оттого, в отличие от «обеленных», и назывались «черными людьми». Они-то и составили большую часть московской рати и ополчений других городов.
Следуя за Васей Тупиком, добрался Бориска до избы Михи-сапожника, у которого Вася Тупик одолжил дорогие нарядные сапоги. Со двора, из-за плетня, – бабий надрывный плач:
– Кинусь поперек дороги с ребятишками и не пущу!
Мужской голос терпеливо уговаривал:
– Экая бестолковая! Коли по избам примемся отсиживаться, кто нас всех защитит?
А женский голос, сквозь плач, свое:
– Не пущу!
Переглянулись Вася с Бориской. Ступили во двор. Там норовит здоровенный молодой мужик освободиться от бабы, что вцепилась в него обеими руками. Оно б с его силенкой – трудов чуть. Да, видать, опасается сделать больно, причинить вред.
Увидел мужик вошедших, осерчал всерьез:
– Постыдилась бы чужих людей!
– Что мне чужие люди? Али они детишек кормить-поить будут, ежели убьют тебя?
Утирая платком слезы, скрылась баба в избе. Миха-сапожник смущенно пояснил:
– Тихая всегда, а тут будто белены объелась. Кидается, ровно бешеная! Не пущу, говорит, и все тут! Вовсе без разумения баба!
– Бабу твою можно понять, – сказал Вася Тупик. – Легко ли ей мужика и кормильца отпускать, того не ведая, увидит ли когда еще?
– Так ведь надо! – сказал Миха-сапожник. – Силища, сказывают, несметная прет. Одними княжескими полками ее разве остановишь?
– Надо! – согласился Вася. – За чужую спину прятаться грех.
Сапогам обрадовался Миха.
– Они мне выручка. Продам – глядишь, куплю чего из доспехов. Раскрывшись, под вражескую саблю лезть тоже мало радости. А ноне доспехи дороги. Небывальцев, вроде меня, много идет с великим князем. Откуда у сапожника, гончара али плотника шелом* да кольчуга? Воины, что ходят в походы, способно к тому одеты и снаряжены. А мы?
Верные слова говорил Миха. Множество москвичей впервой – их и называли небывальцами: не были, дескать, прежде в сражениях – брались за оружие, дабы идти с полками великого князя Дмитрия Ивановича и городовыми полками и ополчениями встретить золотоордынские войска, ведомые Мамаем на Русь.
Кабы одна Михина жена лила слезы, разрывая на куски мужнино сердце. И боярские жены, и жены воинов бывалых, и жены воевод прославленных убивались, проклиная злую ордынскую силу.
Да что поделаешь! Надо защищать родную землю христианскую, своих близких, детишек и стариков. Надо!
Миха-сапожник позвал в избу:
– Чего стоим, будто крыши над головой нету? Покажу свое оружие – будешь смеяться. Так другое где достать?
В избу Вася идти отказался. Кому охота любоваться чужими слезами, когда утешить и помочь нечем?
– Тащи-ка сюда, – молвил. – На свету разобрать сподручнее, что у тебя там и к чему.
Вынес, после малого отсутствия, Миха щит и копье.
– Гляди!
Вася Тупик и то и другое осмотрел внимательно. Ржав был железный щит. Побывал в боях: остались в нем вмятины, глубокие полосы и даже трещина – следы вражеских сабель. Сколько жизней защитил-спас? Кого не уберег? Разве спросишь? Неказист стал видом. А Вася Тупик похвалил:
– Отменен! Даром, что побит и стар. С умением, славно послужит. Ты его вот так перед собой держи, коли сабля грозит. А ежели копье – этак вот!
Показал, как со щитом обращаться. Копье покрутил. Тоже одобрил.
– Чуток укороти. Голову чем прикроешь?
– Окромя своей шапки, ничего нету… – вздохнул Миха.
– Худо! – нахмурился Вася. – Без руки али ноги человек может жить. Иной раз даже воевать. Такие случаи известны. А вот без головы едва ли кому удавалось обходиться. Бери-ка сапоги да пойдем!
И повел Миху-сапожника путаными московскими улицами-переулками к другому знакомому двору.
Вызвавши хозяина, сказал:
– Привел, Найдён, к тебе хорошего человека.
Найдён, высокий, могучий, широкий в плечах, вздохнул:
– Еще один. Сколько их у тебя?
– Последний! Истинный бог, последний! К тому же принес богатый дар.
Велел Михе:
– Покажь сапоги!
Тот послушно исполнил приказ.
Найден покрутил Михино изделие.
– Добрые! Только к чему сейчас? Вчерась Васятку Маленького приводил. Ему отдал наилучшие доспехи. Почитай, даром. Ноне сапоги эти…
– В них ли суть?
– Во-во!
Шутки да прибаутки. Вышел со двора Миха-сапожник, по пословице, без сапог. Однако в той же тряпице бережно нес железный шлем, хоть и мятый, а крепкий. И старую же, но тоже крепкую броню – бахтерец, что должна была защищать Михины грудь и плечи в предстоящем сражении.
Озабоченно глядел Вася Тупик на Бориску. Вот на кого доспехи еще не придумали: мал еще.
Проводив глазами Миху-сапожника, завел с Найдёном окольный разговор.
– Хороший вы народ, бронники-доспешники. Сберегаете воинам жизнь. А не все вам дано-доступно.
– К примеру?
– Чего проще. Идет с войском такой парень, как Бориска. Взрослые мужики – кто в кольчужной рубашке, на ком бахтерец. Малый же, почитай, в чем мать родила. Рубашка холщовая да сермяжные порты – вся одёжа. Минет ли его ордынская стрела али сабля? И вы, мастера бронники-доспешники, в сем случае – люди пустые, бесполезные!
– Это почему же? – обиделся Найдён. – Дело редкое. Сам не владею. А были мастера. Сработали доспехи, к примеру, на великого князя Дмитрия Ивановича, когда он двенадцатилетним отроком ходил во Владимир походом.
– Живы ли?
– Кто помер, кто жив, да стар.
– Экая жалость… – Вася поскреб курчавую щегольскую бороду. – Столь искусных ноне, поди, нет?
Бориска давно смекнул, куда гнет Вася и чего хочет от Найдёна. И тот понял. Только, видать, тяжеленько браться за новую, а потому трудную работу. Прикидывался, будто темны ему Васины речи.
Пока разговаривали, увидел Бориска румяную, пухлявую девчонку. Чуть моложе его. Все крутилась поблизости. В красном сарафане. Щеки ровно налитые яблоки. Глаза темные. Ресницы длинные, черные. Толстая коса переплетена алой лентой. Залюбовался Бориска такой красотой.
А разговор вроде бы вовсе уперся в тупик.
– Может, и есть, Вася, – сказал Найдён, – еще такие мастера. Я отроду не работал на отроков. Да и место ли мальцам на бранном поле? Там взрослым мужикам смертная тягота. Твоему приятелю, – обернулся к Бориске, – мой совет: сидеть покуда дома. Придет и его черед. Врагов на нашу землю хватает.
Нос повесил при тех словах Бориска.
Но Вася Тупик от задуманного редко отступался. Начал сулить большие деньги.
Найдён свое:
– Времени, Вася, нет. Ко мне пришел мужик – девять душ детей. Он с войском отправляется. Кому доспехи нужнее: ему или мальцу твоему?
Здесь, когда настойчивый Вася Тупик потерял надежду, пришла внезапная помощь.
– Ты бы, папаня, – вступилась Найдёнова дочка, – сработал доспехи, а?
Найдён с Васей Тупиком изумленно обернулись. Отец, сдерживая улыбку, отозвался:
– Ты в чужие дела с коих пор стала встревать, а?
Девчонка отцову улыбку отвергла. Сдвинув брови, серьезно продолжала:
– Он все одно пойдет! Сам видишь! И посекут его татары. Ладно ли будет?
– Эй, пигалица! – сдвинул брови Найдён. – Тебя спрашивают?
– Без спросу могу сказать. Чай, язык даден! – И носом шмыгнула. Того гляди, заревет. – А, папаня? Сработай! Чего тебе стоит? Сумеешь ведь…
Должно, сильно любил свою младшую дочку Найдён, потому что, покрутив головой, сказал:
– Ну и девка!
А Бориска понял, что доспехи у него будут.
– Обещать, мужики, остерегусь… – покосился Найдён на дочку. – А через два дня наведайтесь…
Фыркнула в рукав девчонка, застыдилась своей смелости. Убежала.
– Коли что выйдет, благодарите Марфушку. – Найдён усмехнулся, еще раз покрутил головой: – Ну и девка! Чистая сатана!
Бориска вышел с бронникова двора гордый и смущенный. Боялся, Вася Тупик примется дразнить. Чего доброго, расскажет другим.
Вася, напротив, молвил удовлетворенно:
– Кажись, повезло, парень, как в сказке. А то идти бы тебе против ордынцев в одной рубахе… – Подмигнул: – Дивчина-то ладная, а? Понравилась?
Покраснел Бориска:
– Добрая, должно, очень. И красивая…
Снова окунулись Вася Тупик и Бориска в небывалое московское многолюдье. Молча пробивался Бориска сквозь толчею. Одолевали его трудные вопросы и горькие сомнения. Когда выбрались наконец из толпы, спросил-подумал вслух:
– Неужто вороги надеются подойти к Москве?
– Конечно! – ответствовал Вася. – Слабее стала Орда, чем при первых ханах. Мы окрепли. Однако силы татар безбожных велики. И последнее слово с Ордой – еще впереди. Кто знает, на нас, собравшихся здесь, падет его вымолвить, а может, доведется сказать нашим детям али внукам.