Федор закурил свой «Беломор» (в местной лавке не было моего «Мальборо»), пошерудил палкой в костре, который мы развели на берегу, и сказал:
– Конечно, Кожлаев был бандит, это ясно. И первые серьезные деньги он сделал на чеченских и ингушских «самоварах»…
До увольнения Федор был капитаном оперативно-розыскного управления по Северному Кавказу и знал, что говорил. Кожлаев, дальний отпрыск дудаевского тейпа «Сули», в начале девяностых получив от своего родственника лицензию на вывоз бензина и солярки, одним из первых сумел объединить разрозненную сеть частных «самоваров» в единую корпорацию, и теперь каждое утро в Чечне и Ингушетии бензовозы и грузовики с цистернами объезжают дворы с этими «самоварами», скупая по дешевке самопальный бензин, а затем эти бензовозы катят – за взятки и через все блокпосты – в Туапсе, Новороссийск и даже на Украину и в Прибалтику. Если знать, что еще несколько лет назад стоимость одной тонны бензина в Чечне составляла один доллар, а в Литве его покупали за 150 долларов, то понятно, какой там был сумасшедший навар и сколько трупов полегло вокруг этого «бизнеса»…
– Но рассмотрим ситуацию с другой стороны, – сказал Федор. – Перед смертью Кожун вспомнил о сыне и призвал тебя найти его. Подожди, не перебивай!.. Если бы ты успел к нему с Полиной, то следующий его заказ был бы найти этого сына и позаботиться о нем и наследстве. По-моему, это ясно. А тебя он выбрал для этой миссии по двум причинам: ты Битюг и сможешь найти его деньги даже после его смерти – это раз. А второе и самое главное: ты единственный человек, которого он не смог купить, и, значит, на тебя можно положиться. То есть тебе – единственному – он мог доверить деньги своего сына. Я даже больше скажу: я думаю, он тоже подозревал Рыжего в том, что тот его заказал. И, если хочешь, тот факт, что Кожлаев умер до того, как ты привез ему Полину, только подтверждает эту версию. Таким образом, что мы имеем? Мы имеем не записанное нигде, но яеное для нас завещание Кожлаева тебе, Паша, отыскать его сына и стать опекуном этого мальчика. Станешь ты выполнять это завещание или нет – это уже другой вопрос. Если мальчик в Америке, то, надо думать, он там не голодает. А что касается миллионов Кожлаева, то что ж… Да, Повольский банк принадлежит чеченцам. Но на Кипре в их оффшорном банке вряд ли сидели чеченцы, я профессиональных чеченцев-банкиров вообще не знаю. Там сидели русские или евреи – два или три человека. А теперь прикинь: ты, уходя из конторы, унес домой копии своих файлов? Так почему ты думаешь, что эти трое или хотя бы один из них, закрывая оффшорный банчок, не утащили домой дискетки с данными финансовых проводок? Там же такие бабки крутились!..
Собственно говоря, Федор ничего нового мне не сказал, а только озвучил сумятицу моих мыслей. Но разве не за этим я к нему и приехал?
Полночи я не мог уснуть, лежал с открытыми глазами в спальном мешке у потухшего костра и смотрел в небо. Рядом тихо плескалась река, сыровато скрипя лодкой Федора по песочному берегу; слева, в стороне, на чьем-то участке пела Земфира, а справа, из окон соседней дачки, слышался частый женский стон, обрывающийся в истому. И по небу, то закрывая, то открывая звезды, медленно и равнодушно плыли темные облака. Земля грешно вращалась под этими облаками и звездами, и мы продолжали жить на ней, копошась в своих мелких страхах, потном сексе и борьбе за будничное выживание. А рядом с нами – ну, двести метров от меня – по стремнине реки плыли освещенные иллюминацией туристические теплоходы с такой притягательной, таинственной и проплывающей мимо красивой жизнью…
Но – нет! На фиг! Я не хочу рисковать тем, что у меня есть, и лезть бог знает куда – чеченская группировка! банковские аферы! 300 или даже 500 миллионов! Нет, нет, бросьте, поздно, я уже пенсионер. У меня есть заработок – не миллионы, но мне хватает. И у меня есть молодая любовница – не вся, конечно, моя, и не всегда, а только в дневное время, но…
Я закрыл глаза и уснул покойным, без всяких кошмаров, сном на чистом подмосковном воздухе.
А назавтра, едва я приехал домой, как с порога услышал телефонный звонок. Я взял трубку. Однако никто не стал со мной разговаривать, в трубке тут же прозвучали гудки отбоя. Зато ровно через двадцать минут в дверь позвонил «Карбышев» и, войдя, сказал:
– Инна Петровна приказала забрать у вас компьютер.
Это были первые (и последние) слова, которые я от него услышал.
Наверное, будь я моложе, я бы в тот же или на следующий день ринулся в эту авантюру как с головой в омут. Еще бы! Триста, а то и пятьсот миллионов! Красотка Полина! Америка! Чем не сюжет для крутого детектива?..
Но если вы пройдете Афган и Чечню, то жизнь научит вас осторожности. И не важно, что Инна, прервав наш роман и забрав компьютер, лишила меня заработка. Женщины, чтоб вы знали, вообще безжалостнее чеченцев: уж если они режут, то не палец или руку, а отрезают вас целиком. И – напрочь…
Однако деньги у меня как-никак еще были, и, оказавшись без дела (и без Инны), я даже подумал: а не купить ли мне путевку и не уехать ли от греха подальше куда-нибудь в Грецию, в Париж или на Таиланд? Друзья, которые побывали на Таиланде, расписывали чудесные сексуальные способности таиландок и дешевизну таиландских удовольствий.
Но два обстоятельства остановили меня. Во-первых, потратив за неделю штуку или полторы, я все равно вернусь в свою же пенсионную рутину на Беговой, это раз. А во-вторых, на хрена мне таиландки, когда точно такая же миниатюрная любовница с мастерством и умением ничуть не хуже таиландского почти три месяца выжимала из меня все соки – так, что я уже стал бегать от нее?
И я бы, наверное, никогда не отважился на эту авантюру с наследством Кожлаева, если бы не совершенно другое и абсолютно прозаическое событие. Ровно через неделю после моего возвращения от Федора над моей головой снова загрохотали отбойные молотки, причем с такой силой, словно кто-то решил обрушить мне потолок на голову. В бешенстве я взлетел на одиннадцатый этаж и обнаружил там, в квартире надо мной, отнюдь не лукашенковских белорусов, а трех армян, которые – в пылезащитных масках – отбойными молотками взламывали идиотский бетон полового покрытия. В воздухе стояло облако цементной пыли, а руководил работой этих мастеров молодой толстый чеченец, которому, оказывается, Инна два дня назад продала эту квартиру.
Когда я представил себе, что теперь над моей головой будут жить чеченцы, я понял, что у меня нет выхода.
И поехал электричкой в Повольск.
ПБР, или Повольский банк развития, располагается на площади Гагарина в трехэтажном здании какого-то бывшего НИИ и не представляет собой ничего особенного, если не считать, конечно, его по-купечески щедро отремонтированного фасада, пакетных евроокон и дубовых дверей с видеокамерой над ними. Но этот модерновый шик свойственен всем банкам, и Повольский только повторяет стиль своих столичных собратьев. А остальное тоже стандарт: дюжие охранники, иномарки и импортные внедорожники у крыльца.
Главным условием моего вояжа было не привлекать к себе внимания и ни при каких соблазнах не лезть в воду, не зная броду. Поэтому, прогуливаясь по пыльной площади с памятником Гагарину, я не столько изучал двери и окна банка, сколько дома напротив. На мое счастье, это были стандартные жилые пятиэтажки провинциальной запущенности. Я присмотрел на них несколько чердачных окон и отправился во дворы искать ходы к этим чердакам. В провинции, слава Богу, еще нет такого повального увлечения домофонами и магнитными замками, как в престославной; я без труда обошел все подъезды и в пятом по счету обнаружил наверху то, что искал: чердачная дверь была, конечно, заперта увесистым замком, но петли этого замка были замазаны пластилином, под которым винты были не вкручены, а вставлены и вынимались простым движением ногтя. На чердаке, когда я его открыл, я обнаружил несколько грязных матрасов, пустые водочные и пивные банки с мочой, окурками и использованными презервативами, а на чердачных балках – с десяток матерных надписей, сделанных ножами, химическим карандашом и спреем. Стандартное содержание этих надписей говорило о том, что здесь было логово местной шпаны с ее далеко не невинными шалостями. Это же подтверждали и три скобы, привинченные изнутри к двери и дверной раме, и тяжелый брус, который лежал на полу у входа. То есть, приходя сюда, ребята закладывали брусом дверь и – в случае атаса – могли уйти от милиции через чердачное окно.
Мне эта конура вполне подходила – несмотря на стойкий запах мочи и окаменелые экскременты в углу. Скорее всего шпана собиралась здесь по вечерам, а утром и днем я мог это логово у них позаимствовать. Я только проверил, виден ли из чердачного окна банк, и ретировался, закрыл чердачную дверь и замазал пластилином шаткие винты.
А назавтра, вооружившись биноклем и сумкой с бутербродами и водой, я приехал в Повольск пораньше и в 8.00 уже занял свой НП и заложил брусом дверь.
Что я хотел узнать?
А – всё! Кто посещает банк, кто его сотрудники и охранники, как они выглядят и т. п. Еще точнее, мне нужно было с помощью этого наружного наблюдения найти какую-то щель, зацепку для следующего шага или просто вычислить среди сотрудников ПБР какого-нибудь обиженного или алкаша. Поэтому, лежа на матрасе у чердачного окна и разглядывая в бинокль свой «объект», я аккуратно заносил в тетрадь время появления его охранников и сотрудников, их приметы, марки и номера их машин (семеро приехали на своих машинах, правда, недорогих, и среди них – совсем молоденькая крутобедрая блондинка на «хонде», которая не очень ловко припарковалась, въехав двумя колесами на тротуар). Потом, после десяти, стали подъезжать клиенты на импортных внедорожниках, «мерседесах» и «БМВ». Я, конечно, фиксировал и номера их машин. Но за всю первую половину дня я не увидел ни среди клиентов, ни среди банковских сотрудников ни одного лица кавказской национальности – все служащие ПБР, а также охранники были весьма молодые, не старше 35, русские и евреи.