В 13.05 два охранника торопливо выскочили из банка, озабоченно огляделись по сторонам (я опустил бинокль, чтобы он не отсвечивал), и тут же к банку подъехал серебристый «мерседес»-внедорожник. Один из охранников бросился к машине и предупредительно открыл заднюю дверь, а второй – парадную банковскую. Из «мерседеса» живо выбрался плотный и бритый наголо мужик в темных очках, цветастой рубахе навыпуск и полотняных летних брюках. Разлаписто ставя свои ноги с толстыми ляжками, которые цепляли друг друга, как у японских борцов-тяжеловесов, он напористо, словно танк, взошел – круглой головой вперед – на крыльцо и скрылся в банке, а шофер «мерседеса» вышел из машины и стал бархоткой протирать затененные окна.
Я подумал, что так встречать должны только хозяина банка, то есть Мусафа Харунова.
Вскоре на третьем этаже ПБР в окне возникла фигура крутобедрой красотки с деловой папкой в руках, она задернула шторы в двух открытых окнах. А еще через двадцать минут Харунов, явно утомленный, медленно вышел из банка и тяжело уселся в свой серебристый «мерседес»-внедорожник. Машина отчалила, и я усмехнулся, вспоминая свою аналогичную усталость и сонливость. Да, господа, жизнь проста до пошлости не только в романах примадонн книготорговли…
До пяти вечера ничего примечательного больше не произошло, а в пять я снова обратил внимание на эту крутобедрую молодку, которая вышла из банка, села в свою голубенькую «хонду» и, явно неумело, как новичок, с места рванула на второй скорости.
Я почесал в затылке, но решил перепроверить свою идею и отдежурить на этом НП еще два дня.
Они подтвердили мою нехитрую догадку: Харунов регулярно приезжал «на работу» между 13.00 и 13.30, сразу после его приезда эта блондинка с деловой папкой в руках закрывала шторы в окнах кабинета на третьем этаже, а спустя еще двадцать или тридцать минут открывала их снова. После этого ему приносили чай и бумаги на подпись, он принимал нескольких посетителей и сотрудников банка, давал «цэу», а затем устало спускался по ступенькам крыльца, тяжело заваливался на сиденье своего внедорожника и отбывал.
Взвесив все «за» и «против», я на четвертый день отправился в Повольскую ГИБДД.
Конечно, можно было прийти к начальнику ГИБДД, назвать ему номер машины этой молодки и получить ее фамилию, имя и адрес. Но кто же так делает?
Я положил перед ним лист с номерами всех машин сотрудников банка и сказал, что ЦБ сверяет данные о доходах сотрудников ПБР с их реальным имуществом – машинами, квартирами, дачами. В этом случае я почти не рисковал: ЦБ действительно заказал Инне Соловьевой проверку ПБР, и я был нанят ею для этой проверки – на всякий случай у меня было при себе наше «Трудовое соглашение». А то, что Инна уже отняла у меня компьютер и диски с базой данных этого банка, – это не имело значения. Ведь формально она не расторгла со мной трудового соглашения, вот я и продолжаю выполнять свои обязанности, на то я и Битюг, который даже в ФСБ был известен тем, что проверял все мыслимые и немыслимые следы и версии…
Впрочем, всего этого мне никому объяснять не пришлось – удостоверения подполковника ФСБ оказалось достаточно, чтобы я без препон получил все сведения о перечисленных мной машинах, сроках их приобретения и имена, на кого они были оформлены. Оказалось, что только два из семи автомобилей были оформлены на работников ПБР, а «хонда», которая меня больше всего интересовала, вообще принадлежала не частному лицу, а самому банку. То есть эта красотка по фамилии Корецкая Галина Анатольевна ездила на служебной банковской машине, как на своей. Оно бы и снова – какое мое собачье дело, если бы не маленькая деталь: эта Галина, со смехом сказал мне начальник ГИБДД, была уже шестой сотрудницей банка, которая за последние пять лет ездила по доверенности на этой машине. Причем все предыдущие тоже были блондинки, и каждая из них по протекции Харунова получала в ГИБДД автомобильные права, ездила на этой «хонде» ровно год, царапая ее и даже увеча, а после года службы в должности секретарш их увольняли из банка, машину ремонтировали и красили под новенькую… и Харунов вручал ее своей новой фаворитке…
Я – «ради смеха» – попросил дать мне их имена, адреса и даты дорожных происшествий.
Вам нужны подробности моих последующих «оперативных действий»? Галерея характеров бывших любовниц-секретарш Харунова? Но я вам не Гоголь Николай Васильевич, и, кроме того, должен заметить, что в отличие от гоголевской галереи Ноздрев – Манилов – Коробочка и т. п. все секретарши Харунова были на одно лицо (блондинки, 110x70x120, от 18 до 25 лет) и после увольнения из банка все неплохо трудились – кто на секретарских должностях в других фирмах, кто в ресторане. То есть Харунов не выбросил их на улицу, а вполне сносно пристроил в фирмах своих банковских клиентов. Но их обида на Харунова и мстительная женская разговорчивость позволили мне узнать куда больше, чем имена трех лиц, которые сидели на Кипре в оффшорных банках ПБР. Вот этот список:
Капельников Виталий Моисеевич – находился на Кипре в 1998–1999 годах, затем переехал в Австрию, в Вену, менеджером фирмы «Венарос», адрес: Австрия, Вена, Гюнтерберген-штрассе, 72, телефон 43 col1¦1 19 239.
Рогачева Кира Борисовна – находилась на Кипре в 1998–2000 годах, затем переехала в Венгрию, в Будапешт, менеджером фирмы «Бударос», адрес: Венгрия, Будапешт, улица Андрасси, 14, кв. 3, телефон 36 col1¦0 49 12.
Пачевский Иван Аркадьевич – находился на Кипре в 1997–2001 годах, затем – Чехия, Прага, независимый биржевой трейдер фирмы «Прагарос», адрес: Чехия, Прага, улица Панска, 7, кв. 12, телефон 42 2 24 22 79 72.
Поскольку все три фирмы – «Венарос», «Бударос» и «Прагарос» – принадлежали Кожлаеву, то вот вам еще одно подтверждение того, что и ПБР практически принадлежал Кожлаеву – на Кипре сидели его люди, и, убирая их оттуда, он переводил их в Европу менеджерами своих фирм.
Конечно, тот факт, что теперь вся эта троица «киприотов» оказалась за границей, а не в Москве, значительно осложнял мою задачу. И все-таки я был доволен собой. Кто сказал, что Чернобыльский кончился, выдохся и вышел в тираж? Дудки вам! Всего за неделю я сделал то, что ваши молодые сосунки, генерал Палметов, не могут сделать и за месяцы!..
Усталый, но довольный собой, я вечерней электричкой возвращался из Повольска в Москву. Была пятница, встречные московские электрички были набиты дачниками, а в Москву не ехал никто, до Бутова я в полном одиночестве дремал в вагоне, думая то о Харунове – интересно, как узбек Харунов оказался в одной связке с чеченской ОПГ? – то об Инне и Полине. Все-таки с кем они спят? И – как? Инна, конечно, нашла себе следующего рысака и продолжает скачку – такие хваткие дамочки не теряют время, берут от жизни все и перепрыгивают от мужика к мужику, как обезьянки с ветки на ветку, даже когда муж еще не остыл в морге…
И все-таки какое-то ревниво-щемящее чувство зажимало мне дыхание, когда я вспоминал ее томные вскрики, отброшенную назад головку, острые зубки, кусающие мои пальцы, маленькую грудь с крупными темными сосками, узенькие плечики, гибкую талию, танцующие бедра и кегельные ножки, которые она забрасывала мне на плечи. А ее горячая, хищная питонша?!.
Нет, лучше не думать об Инне, лучше думать о Полине. Полина, конечно, проще, примитивнее, но – человечнее. И безусловно красивее. Как жаль, что я не смог достучаться к ней, не смог разбудить в ней чувственность. Ведь такая замечательная девочка! Интересно, что она ощущает, занимаясь этим с лесбиянкой? И вообще, как говорит Жванецкий, интересно, что они чувствуют?..
Какое-то предощущение атаки, угрозы, опасности, которое спасало меня в Афгане и Чечне, вдруг резко вспыхнуло в мозгу, я открыл глаза и сразу же понял: конец! Поезд летел к Москве, а в мой все еще пустой вагон из следующего вагона на ходу вошла ватага парней и девиц, они – человек десять – шли, клацая дверьми, через вагоны вперед по ходу поезда, но один из них вдруг остановился подле моей скамьи и тихо свистнул остальным. Этот свист меня и разбудил. Я открыл глаза и узнал его – это был тот самый молодой козел с бритой башкой, который когда-то плюнул мне в лицо.
– Братва, он мне руку сломал, – сказал он своим. И легонько, с усмешкой ткнул меня кулаком: – Эй, ты помнишь меня?
«Братва» стала с любопытством подтягиваться к нам, это были простые 17–18 летние акселераты, в майках и широких джинсах с приспущенной мошной, с пирсингом в ушах, но без наколок. То есть наша стандартная молодежь, наша смена и будущее. Но в глазах у этого будущего уже появилось веселое хищное свечение…
– Эй, отвечай! – снова пнул меня мой знакомый, веселясь от предвкушения своей мести. И повернулся к своим: – Видали? Молчит, сука…
Я скосил глаза к окну, поезд приближался к станции. Я подумал, что в этом мое спасение, рывком перебросил свое тело через спинку скамьи и ринулся к выходу.
Но они оказались проворнее меня. Трое бросились мне наперерез, еще четверо блокировали двери вагона с обеих сторон, а остальные, весело скалясь, скопом приближались к отсеку, где я оказался, как в ловушке, меж двумя скамьями. Я знал, что должен продержаться до остановки поезда, и, помню, мне удалось отбиться от первых двух или трех, но затем…
Один из них – самый маленький и коренастый – вдруг разбежался по проходу, вскочил рядом со мной на спинку сиденья, оттолкнулся и в прыжке обрушился на меня сверху, надломив меня своим весом.
Теперь, когда он сидел на мне и душил меня руками борца-каратиста, взятыми в замок, остальным было легко бить меня кулаками и ногами в лицо, в живот, в пах и вообще куда придется.
Ухватив его руки, я пытался разжать их, одновременно выставив вперед свои уже окровавленные локти и качаясь из стороны в сторону – снаружи, с платформы, возле которой остановился поезд, я был, наверное, похож на старого слона, раскачивающегося в предсмертной схватке с молодыми шакалами.
Но хотя поезд стоял и десятки пассажиров видели с платформы, как меня избивают эти мерзавцы, никто не пытался ворваться в вагон, никто даже милицию не позвал – люди просто смотрели, а потом отвернулись и ушли в другие вагоны.