Я оглушенно молчал.
Вот уж действительно – чем дальше в лес, тем больше дров! Кожлаев финансировал чеченских боевиков и самого Хаттаба! Или пообещал их финансировать, а денег не дал. Или дал, да не все… И они его грохнули, чтобы забрать все, но тут как раз скандал с «Бэнк оф Нью-Йорк»… Это не слабо!
Но я-то куда лезу? Не только против чеченской ОПГ, а против Басаева и Хаттаба! Опять Хаттаба!!!
Однако Пачевский-то каков, а? Маленький толстенький Карлсон с походочкой гомика, а всю чеченскую ОПГ оставил с носом – вот вам банк, где деньги лежат, да подите-ка суньтесь!
– Если у вас нет вопросов, то приступаем к трапезе, – сказал он. – Еда тут потрясающая! – И поднял бокал с темно-рубиновым черногорским вином. – За жизнь! Или, как говорят евреи, лэ хаим!
Должен сказать, что обед был действительно великолепным, теперь я знаю, куда, если разбогатею, нужно летать обедать.
…Перечитал свой дорожный дневник и понял, что все нужно переписать заново. Потому что это просто стандартные открытки с видами Вены, Будапешта и Праги. Впрочем, даже и на открытках обычно пишут какие-то человеческие слова: «скучаю», «помню», «думаю о тебе»… А у меня – сплошной служебный отчет о командировке.
Хотя на самом деле всю эту неделю – и в Вене, и в Праге, и даже в Будапеште – она была со мной. Ее глаза, ее походка с сексапильной перчинкой в каждом движении волос и бедер, ее сумасшедший рост, ее шоколадные ноги, увенчанные золотым пушком. На безжалостно одиноких лежбищах моих гостиничных номеров я надламывал, изгибал, гладил, целовал, мял и пил ее тело и часами не мог заснуть от изнуряющей эрекции и пылающего воображения, которое рисовало мне, как бы я с ней здесь, в цивилизации, на этих прохладных белоснежных простынях… на этом окне с видом на Дунай… на этом пароходе, плывущем под Карловым мостом…
И, сидя на Кертнер-штрассе, на улице Вачи и на Карловом мосту, я думал и видел, как прекрасно, как замечательно смотрелась бы она по утрам под тентами этих кафешек… в золотой оправе утреннего солнца, бьющего сквозь ее волосы и играющего на ее персиковом плече… И даже на Крытом рынке в Будапеште – как бы она объедалась тут малиной, клубникой, вишнями… А потом мы бежали бы в ближайший отель и снова, снова, снова…
Черт возьми, почему я не взял ее с собой? Уж тут-то, на этом чистом европейском воздухе, на этой замечательной жратве и вкусных винах я бы достал ее, разбудил ее чувственность и довел бы ее до оргазма! И тогда – о, как меняются их глаза, когда они кончат за ночь хотя бы пару разков! Как мурлычут, щебечут и поют своими губками, чуть припухшими от ночной работы! Как вертко крутят своими замечательными попками!
Я водил бы ее по венским кондитерским, кормил бы пражскими пирожными с венгерским токаем, а потом…
Блин, ну почему я не взял ее с собой?!
И даже, дебил, не взял ее телефон, когда она пришла ко мне за американским адресом своего ребенка!
Интересно, кстати, что за все время этой поездки я, кажется, ни разу не вспомнил свою банкиршу Инну. А ведь такая сексапильная была любовница! Просто бенгальский огонь в постели, мечта холостяка!
А вот эта сексуально глухонемая верзила, коломенская верста, каланча, дылда, жердь, циркуль, эскимо на спичках, – как мне теперь ее искать? Где? В третий раз идти в «Би-Лайн»?
Да, кретин он и есть кретин – даже если у него в кармане дискетка с секретными номерами счетов, на которых в «Бэнк оф Нью-Йорк» лежат кожлаевские миллионы!
…От Шереметьево такси прокатило по Ленинградскому, свернуло на Беговую, въехало на боковую дорожку – и я не поверил своим глазам: на скамейке перед моим подъездом сидела Полина!
– Что ты тут делаешь? – изумился я.
– Мне не дали визу… – тут же разнюнилась она.
Я не врубился:
– Какую визу? Кто?
А она завыла уже в голос и со слезами:
– Американцы… Сволочи…
…Но и утешить ее как следует я не смог – у нее, оказывается, были те самые проклятые дни…
Встреча была назначена на два часа дня в казино «Шатильон», что напротив «Мосфильма». Причину выбора этого места я понял только тогда, когда попал туда. Здесь, в просторном дворе перед казино, под крышей его летней веранды, дымились на мангале бараньи шашлыки, а рядом с мангалом стояли «однорукие бандиты» и другие игральные автоматы, и элита киношного бомонда – братья Кеосаяны и прочие звезды «Мосфильма» – с упоением дергали эти автоматы за ручки и штурвалы, запивали свои выигрыши и проигрыши вином и закусывали шашлыками.
Я стоял на веранде и ждал «хозяина».
Августовская жара уже несколько дней обещала грозу, но грозы все не было, только иногда солнечный дождь косыми полосами орошал город, скупо прибивая пыль, словно поливальная машина райкоммунхозтреста.
Наконец в одной из таких косых и прозрачных на солнце дождевых полос, на улице Пудовкина, возникла «гребенка» – черный «шестисотый» «мерседес» в сопровождении эскорта: впереди дозорный «БМВ», а сзади «мерседес»-внедорожник.
Так король Марокко является, наверное, своим подданным, так Путин, вероятно, въезжает в Кремль.
Стоило этой кавалькаде свернуть к казино, как, словно по приказу, даже наверху прекратили дождь. Медленно, очень медленно, чтобы все именитые киношники успели выглянуть из-под тента и оценить суперзначимость визитера, три черные лакированные машины в радуге уходящего дождя вкатили во двор казино и остановились точно по центру его. Тут же распахнулись дверцы передней и задней машин, телохранители-Шварценеггеры в черном десантировались и взяли «шестисотый» «мерседес» в каре, а еще один подскочил к нему, на ходу раскрывая огромный белый зонт. Только после этого открылась передняя дверца «мерседеса», начальник охраны Рыжего вышел из нее и открыл заднюю дверцу.
Явление Виктора Банникова народу достойно отдельного абзаца.
Он вышел из машины весь в белом – белый и по-модному чуть-чуть примятый пиджак, белая теннисная рубашка-апаш, белые брюки и белые же туфли. Загорелый, высокий, стройный, тридцатидвухлетний и по уши богатый – он, под зонтом, который нес охранник, не спеша ступал по влажному и чуть парящемуся после дождя асфальту, как Христос по Мертвому морю. И краем глаза наблюдал за реакцией зрителей. Правда, никто из мосфильмовских звезд не пал ниц, но все трое охранников казино и его менеджер выскочили из дверей, и ваш покорный слуга стоял тут же в почтительном ожидании.
Сняв урожай внимания, Банников на ходу демократично пожал руку менеджеру казино и кивком пригласил меня внутрь.
Я повиновался, вошел в зал.
Здесь было абсолютно пусто – все-таки середина дня. Только молоденькие крупье с хорошо тренированными улыбками на лицах сиротливо дежурили у игральных столов.
Но Банников прошел мимо них – через весь зал и прямиком в ресторан.
Я вошел за ним.
Ресторан был удивительно похож на оранжерею: под стеклянным потолком и в окружении стеклянных стен, весь в зелени внутри и снаружи. Впрочем, и в ресторане было совершенно пусто, все посетители были сейчас на открытой веранде.
Банников занял столик у стены, его охрана тут же улетучилась, частично, видимо, заняв посты у двери, а частично – снаружи, за стенами ресторана.
Я сел напротив Банникова.
– Что вы будете? – тут же подскочил к нам официант с увесистым меню.
– Я только чай, – сказал ему Банников.
– Зеленый? Черный?
– Зеленый.
– С жасмином?
– Нет. Просто зеленый. Если есть, японский. – И Банников повернулся ко мне: – А ты?
– Спасибо, мне ничего.
– Хорошо, докладывай.
Я огляделся по сторонам. Банников усмехнулся:
– Я выбрал это место, потому что я его покупаю. Здесь нет прослушки, можешь говорить. – И Банников повертел на правой руке часы «Патек Филипп» – точно такие, как у Путина.
Я вспомнил, что раньше он, как все новые русские, носил на левой руке тяжелый золотой «Роллекс». Но теперь «дядя Ваня», как последнее время зовут меж собой хозяина путинские клевреты, обучил хорошему тону не только свою администрацию, но и тех, кто кормится вокруг Кремля или хочет подкормиться.
Впрочем, когда Банников пойдет в Кремль, он, конечно, вместо «Патек Филипп» за 15 тысяч долларов наденет скромные «Кремлевские» для левшей, которые чистопольский часовой завод «Восток» год назад начал выпускать по заказу кремлевской администрации, копирующей привычки хозяина.
– Я добыл номера счетов Кожлаева в «Бэнк оф Нью-Йорк», – сказал я, удивляясь, как, оказывается, меняется даже наша лексика, когда переходишь с государственной службы к частному хозяину. Раньше я бы скромно и с достоинством сказал или написал в докладной: «В результате командировки получены данные о…», а теперь говорю «я добыл», выпячивая свои заслуги.
– Сколько? – нетерпеливо спросил меня Банников.
– Всего семнадцать счетов. Из них…
– Я не об этом! – снова перебил Банников. – Сколько всего?
– Я же говорю: всего семнадцать счетов…
– Мудак! Ты меня слышишь? Сколько бабок?
Теперь я понял, о чем он. И заодно – что значит работать на частного хозяина. Но проглотить этого «мудака» с первого раза было все-таки не так-то просто, и я молчал, choosing my options,[25] как говорят британцы.
Но Банников, видимо, прочел это на моем лице и сказал:
– Извини, я без обиды. Сколько там денег?
– За два года до смерти Кожлаев перевел на эти счета 334 миллиона долларов.
– Сколько?! – изумился Банников.
Да, видимо, «побратим» Кожлаев все-таки не был до конца откровенен со своим «братаном» Банниковым. И, как оказалось, не зря…
– Но нужно иметь в виду, – поспешил я добавить, глядя, как официант ставит на стол чайничек с чаем и чашку для Банникова, – что часть этих денег, конечно, вернулась в Россию. Все-таки какие-то поставки продуктов, лекарств и оборудования были…
– Все, что было поставлено, я знаю до цента, – отмахнулся Банников и, отвернувшись к стеклянной стене, темно посмотрел наружу.