Шейла НортонУ Элли опять неприятности
Моей семье — особенно моему мужу Алану,
дочерям Черри, Дженни и Пиппе и маме Кей -
с благодарностью за долгие годы поддержки
ГЛАВА 1
Думаю, в списке самых кошмарных событий и ужасных происшествий, способных разрушить вашу жизнь, заболевший кот находится всего-навсего на втором или третьем месте. Поэтому мне трудно объяснить тем, кто тогда не был со мной знаком, почему именно болезнь кота стала главным катализатором, заставившим меня слететь с катушек. А в результате я оказалась в настоящем ночном кошмаре, какого даже не могла вообразить в худшем из… ну, из моих обычных кошмаров. Если вдуматься, это трудно было объяснить даже людям, которые знали меня лучше всех на свете, так почему же я должна требовать понимания от вас, если с вами мы даже не знакомы? Ну все равно, надеюсь, вы меня поймете.
Возможно, вы прочтете мою историю и подумаете: «Это история несчастной, жалкой, старой коровы, которая сорвалась с привязи». А может быть, так: «Вот результат того, что в шестидесятые люди получили слишком много свободы; вот итог влияния поп-культуры и морального разложения нашего общества, разрушения института брака и традиционной семьи…»
Давайте с самого начала расставим точки над «и». Я предпочитаю вариант с несчастной старой коровой. Он меня, ни чуточки, не оскорбляет и, по-моему, вполне точно отражает суть всей этой истории. Так что не стесняйтесь и применяйте его в любой момент, если вам покажется, что он для этого подходит.
Итак, начнем с того дня, когда заболел кот.
Был необычайно холодный апрельский день за два месяца до моего пятидесятого дня рождения. Центральное отопление не работало, но я не позволила себе расстраиваться из-за этого. Я завтракала в перчатках и смирилась с тем фактом, что инженер, занимающийся центральным отоплением, сможет что-то поправить не раньше следующего понедельника. Се-ля-ви. Легкая прохлада еще никому не повредила.
— Когда я была ребенком, — сказала я моей младшей дочери Люси, — у нас не было центрального отопления. Ни у кого не было.
— А еще люди жили в пещерах и одевались в шкуры диких зверей.
— И нам приходилось соскребать лед с внутренней стороны окон в спальне и поддевать теплые вещи под пижамы…
— О боже! Мы опять обсуждаем тяжкую жизнь в былые времена? — с состраданием спросила у своей сестры Виктория, совершенно не обращая на меня внимания. Она появилась на кухне в паре свитеров поверх пижамы и ловко сцапала два кусочка хлеба, выскочивших из тостера.
— Это мои тосты! — возмутилась Люси.
— Сделай себе еще.
— Мама! Скажи ей!
Я невидима, и слушать меня нет никакой необходимости, но я должна говорить девице двадцати одного года от роду, чтобы она не смела трогать тосты девицы девятнадцати лет от роду. Красота.
— Загрузите посудомойку, когда закончите, — сказала я вместо этого.
Хлопнула кошачья дверца, и на кухню галопом влетел Кексик, как будто за ним гнались все псы преисподней.
— Что, холодно на улице, да, мальчик? — спросила Виктория, садясь за стол с тостом Люси на тарелке. Масло с поджаренного хлеба капало ей на колени.
Кексик вспрыгнул на стол, постоял несколько секунд, словно раздумывая, а потом его стошнило прямо на тарелку.
Дело было не в том, что его стошнило, а в том, что рвота была странного красного цвета. И еще в том, как кот выглядел.
— Он нарочно! — проскрипела Виктория. Она вскочила со стула и отошла подальше от стола; у нее на лице был написан ужас.
— Так тебе и надо, — спокойно заметила Люси, намазывая новый тост.
Кексик лежал на боку рядом с лужицей рвоты и тяжело дышал.
— С ним что-то не так, — сообщила Виктория. — Лучше отвези его к ветеринару, мамочка.
— Может, кто-нибудь поможет мне убрать? — сухо спросила я, глядя на часы. Мне приходилось беспокоиться одновременно из-за кота и из-за работы.
Виктория снова подошла к столу, глядя на оскверненную тарелку с плохо скрываемым отвращением. Я передала ей несколько вчерашних газет, и вместе мы собрали содержимое кошачьего желудка в газетный сверток, который отправили в мусорное ведро.
— Бедный старик, — ласково сказала Виктория Кексику, который смотрел на нее несчастными глазами.
Она взяла кота на руки, невзирая на протестующее рычание, и, укачивая, как ребенка, углубилась в одностороннюю беседу о том, что он, возможно, съел какую-то неподходящую лягушку или мышку. Как только я закончила протирать стол вторым по счету дезинфицирующим средством, кота опять стошнило, на этот раз на верхний свитер Виктории, хотя кое-что досталось и нижнему. Несколько ярко-оранжевых капель попало на ее новые рождественские шлепанцы с глупыми собачьими мордами, а последняя порция снова выплеснулась на стол.
— Вот черт! — ахнула Виктория, роняя кота.
— Виктория! Поосторожнее с ним.
— Поосторожнее? Да ты посмотри на меня!
— Это все смоется. Что ты стоишь, как на именинах, помоги мне убрать!
— Мама, какой смысл убирать, если он опять все загадит, как только ты закончишь?
— Мамочка, он дрожит! — прервала нас Люси, опустившись на колени рядом с Кексиком, который уже снова лег на бок и выглядел ужасно несчастным. — И он не хочет, чтобы я брала его на руки.
— Так и не трогай его! — рявкнула я. — Оставь кота в покое.
— Я достану переноску, — грустно сказала Люси. — Если, конечно, ты собираешься везти его к ветеринару.
— Мне пора на работу, — заявила Виктория, сбрасывая на пол вонючую кучу из двух своих свитеров и собачьих шлепанцев.
— А мне пора в колледж, — эхом откликнулась Люси, бросая переноску на пол рядом с безвольным телом Кексика.
Они исчезли наверху, в своих ледяных спальнях (но все-таки там было не настолько холодно, чтобы окна покрывались льдом изнутри, потому что я установила напротив их дверей электрический радиатор), и я услышала грохот их плееров, соперничающих друг с другом.
Он перекрывал гудение двух придающих волосам объем фенов, сушилок лака для ногтей и бритв для ног. Я оглядела кухню. Пустая посудомоечная машина, неубранная рвота, разбросанная одежда. Мне невыносимо захотелось, чтобы моими единственными проблемами стали бритье ног и завивка ресниц.
— Кексик, — повторил ветеринар, глядя на меня поверх очков.
— Так его зовут, — виновато сказала я. — Дети были маленькие… Они любили яблочные кексы…
Он практиковал недавно. Предыдущий ветеринар к нам уже привык. Что еще важнее, Кексик тоже привык к нему. А когда этот, новый, попытался вытащить кота из переноски, тот вцепился когтями ему в руку.
— Мне кажется, ему больно, — объяснила я, одновременно пытаясь договориться с Кексиком с другого конца переноски: — Давай, деточка, вылезай. Сейчас добрый дядя…
— Ай!
Доброму дяде в конце концов удалось вытащить Кексика на стол для осмотра ценой нескольких сантиметров собственной плоти. Кот лежал на боку, тяжело дышал и смотрел на меня обвиняющим взглядом.
— Он выглядит совсем больным. — Я уже начинала серьезно беспокоиться. — Его два раза стошнило, очень сильно, прямо на…
— Живот раздут, — проговорил ветеринар, ощупывая бока Кексика, который просто взвыл от боли. — Утром он мочился?
Мочился? Откуда я знаю? То есть обычно я за этим не слежу.
— Он выходил в сад.
— Похоже, это почки. Наверное, они отказали. Он ведь уже не молодой кот…
— Вы что хотите сказать?
Мне пришлось сесть. Я не была к этому готова. Дело плохо. Я-то думала, нам дадут противорвотное, выставят непомерный счет и посоветуют не давать ему есть лягушек. Ветеринар снова посмотрел на меня поверх очков:
— Мне придется провести обследование. Он обезвожен. Его нужно немедленно положить под капельницу.
— Его что, надо оставить здесь? Сейчас?
— Безусловно. Он очень тяжело болен. Мы позвоним вам позже. Нужно узнать результат…
— Но он поправится?
Его подарили Виктории и Люси на Рождество, когда им было десять и восемь. Я знаю, что обычно кошек на Рождество не дарят, но они были очень нежные маленькие девочки и ужасно любили животных. За несколько месяцев до этого умер наш старый пес, и дочери были безутешны.
— Он такой ЧУДЕСНЫЙ! — завопили они, как только увидели пушистого черно-белого котенка.
— Я буду любить его всю жизнь, — торжественно заявила Виктория, посадив кота к себе на колени и чуть не плача от удовольствия.
— Я люблю его больше всего на свете. — Люси не желала отставать. — Я люблю его даже больше, чем… яблочный кекс.
Ветеринар посадил мяукающего кота назад в переноску и позвал сестру, чтобы она отнесла пациента в больницу.
— Мы сделаем все возможное, — сказал он с понимающей улыбкой. — Разумеется.
— До свидания, Кексик! — крикнула я вслед удаляющейся переноске. — Будь хорошим мальчиком.
К тому времени, когда я выбралась на дорогу к городу, там уже образовалась пробка. На первом же красном светофоре я позвонила по мобильному на работу.
— А мы уже волновались, думали, что же с вами случилось, — сказала Гундосая Николя из приемной. Сарказм в ее тоне был почти осязаем, как будто меня шлепнули по носу влажной фланелевой тряпкой.
— Мне очень жаль, я никак не могла позвонить, когда уходила к ветеринару, потому что было еще только восемь тридцать. Вас все равно еще не было.
Загорелся зеленый свет, я выжала газ, и машина рванулась вперед с такой скоростью, что я выронила телефон.
— Алло? Алло? — кричала с полу Гундосая Николя. — Элли, вы здесь?
Нет. Я выпрыгнула из окна машины прямо на автостраду, корова ты глупая.
— Да, но я уронила телефон! — завопила я, пытаясь успеть перестроиться в нужный ряд.
— Алло, алло, вы здесь?
— Ой, заткнись! — пробормотала я и пнула телефон, заталкивая его под сиденье.
В той части моего мозга, которая зарезервирована для волнений, была ужасная толкучка. У меня всегда отведено особое