— Иначе мы не смогли бы к тебе приехать, — добавила Виктория. — Иногда приходится делать то, что необходимо, вот и все.
Я представила себе, как Линнетт отпирает дверь в дом моим ключом. Входит в мою кухню, открывает мой буфет. Зовет моего кота, берет его на руки и гладит. Я почувствовала, что уголки моего рта опускаются вниз. Вот теперь я перестала сиять.
— Не волнуйся, мама, — тихонько сказала Люси и положила свою руку поверх моей. — Кексик ее ненавидит. Он злобно мяукает, когда она приходит, и выпускает когти, если она берет его на руки. И ей очень не нравится, что у нее вся юбка в шерсти.
Может, Бог все-таки есть.
Мы поехали прогуляться по магазинам в Труро. Все втроем, как раньше, когда они были маленькие и я брала их с собой выбирать им новые туалеты. Только на этот раз это был мой праздник.
— Денег у меня не густо, — призналась я, когда мы припарковались на стоянке и направились к торговому центру.
— Ничего, — к моему удивлению, сказала Виктория. — У меня есть. Я только что получила зарплату.
— Но у тебя же никогда нет денег!
— Я никуда не выходила.
Ну конечно. Трудно ездить по Лондону без спортивной машины.
— Даррену не понравилась моя машина?
— Какому Даррену? — парировала она.
Ублюдок! Да как он посмел? Как он посмел бросить мою дочь только потому, что она не могла возить его туда-сюда! Как он посмел бросить ее, когда она дала мне свою машину, чтобы потрясти его своей добротой и великодушием! Как он посмел, гнусная тварь, маленькая жалкая крыса, отвратительный…
— Я его бросила, — продолжила дочь, весело склонив голову на плечо.
Хорошо. Он это заслужил, свинья, клоп несчастный, мерзкий прыщ на попе человечества…
— Из-за Риса.
— Из-за Риса?
Секундочку, я немного выпала из обоймы. Пропустила пару страниц. Откуда взялся Рис?
— Кто такой Рис? — спросила я и поглядела на Люси в поисках поддержки.
Она возвела глаза к небу, явно зная, что последует за моим вопросом.
— Он великолепен! — просуфлировала Люси, изображая свою сестру, с обожанием взирающую на Риса.
— Он великолепен! — сентиментально вздохнула Виктория.
— Думаю, я люблю его! — продолжила Люси, засовывая два пальца в рот и притворяясь, что ее тошнит.
— Думаю, я люблю его, — счастливо улыбнулась Виктория без малейших признаков тошноты.
— А-а. Ну хорошо. Это чудесно, — сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало восхищение — немного больше восхищения, чем в прошлый раз, по поводу Даррена, а до него — из-за Адама, появившегося вскоре после Натана, который заменил на посту номер один Бена и Лайама.
— Рис точно мой суженый, — мечтательно проговорила Виктория.
— Она опять читала «Журнал для невест», — наябедничала Люси.
— Прелестно, — пробормотала я.
На самом деле я не слишком беспокоилась. Даже если Виктория назначит дату свадьбы, к этому моменту Риса наверняка заменит кто-нибудь, более подходящий на роль единственного и неповторимого.
— Ты поняла насчет папы, как только познакомилась с ним? — спросила Люси, когда мы примеряли брюки в «Нью гланс».
— Что именно?
— Ну, что он… ты понимаешь… суженый.
— Как Рис, — пояснила Виктория с мечтательной улыбкой.
Я присела на маленький стульчик в примерочной, так и не натянув до конца штаны цвета хаки в милитари-стиле.
— Не знаю, о чем я тогда думала, — сказала я, внезапно почувствовав себя усталой и измученной и вспомнив о том ужасе, который я испытала предыдущим вечером, когда поняла, что никогда в жизни не была влюблена в него.
Но я же не могла сказать об этом девочкам. — Мы познакомились, когда были еще детьми, помните?
— Да-а. Любовь с детства, — радостно сказала Люси.
«Любовь-морковь, — сказал гадкий голосок у меня в голове. — Ты гуляла с ним только потому, что никто другой тебе особо не нравился. Ты вышла за него замуж только потому, что все этого ждали. Ты оставалась с ним только потому, что это было безопасно, надежно, нормально и удобно…»
— У тебя никогда не было сомнений, мам? — настаивала Виктория. — Неужели тебе никогда не нравился никто другой? Неужели ты никогда не смотрела на другого мужчину и не думала: «Бог мой, я бы не возражала, если бы он…»
— Нет, — отрезала я, глядя в пол, на свои голые ноги, торчащие из слишком тесных военных штанов, как сосиски, которые вылезли из шкурки. — Нет, по большому счету никогда. Никогда я ни на кого не смотрела.
«Нет, но если бы ты все-таки посмотрела? — снова влез гадкий голосок с обескураживающей решительностью. — Если бы посмотрела на кого-нибудь другого, на кого-нибудь, похожего на Джеймса, а? Что тогда? Если бы ты встретила кого-нибудь с такими глазами, с такой улыбкой, с такой манерой разговаривать, что сразу хочется есть у него с рук и чуть ли не срывать с себя одежды, как только он к тебе прикоснется? Хочешь сказать, ты хранила бы верность старому доброму Полу? Ты бы проигнорировала этот гормональный вихрь, стала бы искать другой путь и думать о своем браке… о своем прекрасном, надежном, стабильном… скучном браке? Ответь мне на этот вопрос сейчас, если сможешь, если осмелишься, когда ты еще ощущаешь тепло Джеймса, и скажи: неужели ты до сих пор так и не поняла, что произошло между Полом и Линнетт?»
Я вскочила со стула и чуть не упала, торопясь вытащить ноги из штанин.
Я думаю, гадким голоскам, которые начинают звучать в головах у людей, лучше всего велеть заткнуться.
— Ничего не подходит, — сказала я девочкам, когда перемерила уже чуть ли не все штаны в Труро. — Что же это делается? Может, размеры изменились?
Повисло неловкое молчание. Люси сжимала свой пакет с множеством крошечных летних топиков пастельных тонов и что-то тихонько мурлыкала себе под нос. Виктория притворялась, что рассматривает обувь в витрине.
— Что? — потребовала я ответа у собственного отражения в витрине.
Я смотрела, как отражение Виктории повернулось к моему, поглядело на него, словно взвешивая, не сказать ли что-нибудь, а потом снова отвернулось к обуви. В этот момент я поняла ужасную истину. Не было смысла скрывать и притворяться. Ничего хорошего в том, что все так добры ко мне в день моего рождения, моего пятидесятого дня рождения, моего полувекового юбилея. Факты говорили сами за себя. Зеркало никогда не лжет.
— Я растолстела, да?
— Ну, может быть, чуть-чуть, — признала Виктория.
— Не так уж сильно, — добавила Люси.
Я была огромна. Я была настоящей великаншей, гигантской женщиной со свисающим отовсюду жиром. Мои руки и ноги весили столько, что я едва могла поднять их. Лицо расплылось во всех направлениях. Шея была дряблой, живот отвис, а зад колыхался, словно два гигантских куска желе. Как я могла не заметить этого раньше? О, какой позор! Как я могла лечь в постель с самым восхитительным человеком вселенной; как он мог вынести вид этой отвратительной плоти? Как он мог дотрагиваться до меня?
Кто же он после этого? Извращенец? Фетишист, обожающий жир?
— Я сажусь на диету! — заорала я, доставив огромное удовольствие группе проходивших мимо подростков.
Я была на грани истерики. Но можно ли меня винить? Это просто нечестно. Все на свете, все, кто страдает от стресса, связанного с переутомлением на работе, теряют вес, разве не так? Они становятся худыми, тощими, вянут, сохнут и тают. Люди суетятся вокруг них, умоляя выпить хотя бы чашечку укрепляющего бульона и — пожалуйста, ну пожалуйста — попробовать вкусную рыбку на пару и шпинат. Они лежат на кровати, слабые и неподвижные, пытаясь сохранить силы и калории, необходимые им для борьбы за свое тело и душу. И можете поспорить на что угодно, они нипочем не станут бегать по ночам за печеньем и орешками. Они не ходят в шикарные рестораны с роскошными мужчинами и не заедают эти четырежды проклятые обеды шоколадными трюфелями в бумажных конвертиках, они просто не в состоянии выпить бутылку риохи под главное блюдо, а потом опрокинуть еще пару рюмочек коньяку под десерт. Это в который раз доказывает, что жизнь невероятно жестока. Стараешься быть веселой, стараешься держаться ради всех окружающих, несмотря ни на что, а жизнь готова нанести удар с любой стороны (включая Майорку). Не сдаешься и не хандришь. Не утопаешь в жалости к себе. Живешь своей жизнью и пытаешься получать от нее удовольствие. И что происходит? Становишься невероятно толстой.
Толстой и пятидесятилетней.
Толстой и пятидесятилетней, черт побери.
— Да! — крикнула я вслед удаляющейся группе подростков. — Я сажусь на диету. Сейчас же! Немедленно!
— Попробуй померить что-нибудь другое, мам, — умиротворяюще сказала Виктория, взяв меня за руку.
— Да, пошли, зайдем в другой магазин. А то в некоторых местах размеры такие крошечные, что в них никто не может влезть! — храбро вставила Люси.
Люси, с ее пакетом топиков сорок второго размера. И девочки потащили меня в отдел для полных.
Если говорить честно, я примерила несколько очень милых вещичек в этом отделе. Но я просто не могла смириться с этим. Я примерила их очень быстро и так же быстро сняла, в ужасе от того, что кто-то из моих лондонских знакомых может случайно увидеть, как я захожу в примерочную отдела для полных в Труро. На самом деле мне вовсе не нужно было их примерять, потому что я собиралась сесть на диету сегодня же вечером, так что не стоило зря тратить деньги на вещи такого гигантского размера.
— Примерь саронг, мам, — осенила Викторию светлая мысль.
— Зачем? — подозрительно спросила я.
— А они безразмерные. Все одинаковые. Ты влезешь в любой. Нынешним летом это страшно модно. А когда сбросишь вес, он все равно будет тебе как раз.
— Ну ладно, ладно, уговорила. Я возьму саронг у «Маркса и Спенсера».
И вот я, счастливая, вернулась домой со своим саронгом, а девочки восторженно притащили пакеты с множеством самых разных туалетов, которые выглядели просто кукольными. Весь вечер мы устраивали показ мод: дочери демонстрировали мне свои невесомые наряды, а я прохаживалась в саронге с застывшей улыбкой, от которой у меня уже начинало болеть лицо. Это происходило вовсе не потому, что я много думала о Джеймсе. Все дело было в том, что я изо всех сил старалась не думать о нем.