Ни ядом, ни чем-нибудь другим. Я даже не знаю, где взять эти средства от вредителей, бога ради! И мой кот! Я люблю этого проклятого кота! Я не виновата, что он заболел!
Ну вот, теперь я расплакалась. Разрыдалась по-настоящему. Я все еще пыталась что-то сказать, но выходил только вой.
— Я не причинила бы вреда моему коту! Я люблю его! Я вообще никому не причинила бы вреда, даже этой дурацкой Линнетт, которая наверняка съела какое-то блюдо собственного приготовления…
Передо мной появилась коробочка с носовыми платками. Я схватила один и яростно высморкалась.
— Я хочу снова вернуться на работу! — простонала я, резко поменяв тему. — Я хочу, чтобы эта проклятая Трейси убралась с моего места! Мне нужны деньги больше, чем ей! Я хочу снова нравиться своим друзьям! Хочу, чтобы мои дочери не боялись меня! Я не желаю, чтобы все считали меня сумасшедшей! Я так же нормальна, как вы, доктор Льюис! Скажите им!
Звук рыданий постепенно становился тише, пока доктор записывал что-то в карточку, а я промочила еще несколько носовых платков. Я посмотрела на часы: я провела в этом кабинете пятнадцать минут. Как он это сделал? Как он ухитрился за пятнадцать минут превратить меня в рыдающую развалину? Я была в полном порядке, пока не пришла сюда.
— Извините, — пробормотала я, всхлипывая. — Не знаю, что на меня нашло. Я была в полном порядке, пока не пришла сюда.
— Не думаю, — очень серьезно ответил доктор Льюис.
Потом он подвинул ко мне два листочка бумаги. Вздрогнув, я взяла их. Один был рецептом на диазепам. Второй предписывал мне оставаться дома еще три недели.
Не знаю, почему я не стала спорить. Надо было вступить в бой, отказаться брать справку, заявить, что я не уйду, пока он не выпишет меня на работу. Вместо этого я вяло выслушала, что мне следует побольше отдыхать, ни в коем случае не иметь никаких контактов с работой, а если через три недели мое состояние не изменится, он покажет меня одному из своих коллег.
— Психиатру, — тупо сказала я.
— Скорее всего, в этом не будет необходимости. Возможно, консультанту по стрессам. Но, Элисон, вы и сами можете себе помочь.
Да ну? Заняться самоконсультированием? По-моему, это ничем не отличается от разговоров с самой собой, а каждый знает, на что указывают такие разговоры.
— Вам следует подумать о диете, — продолжал доктор и написал на новом листке бумаги: «Диета».
Я посмотрела на него:
— Считаете, мне нужно потерять вес?
— Дело не в этом. Просто в здоровом теле — здоровый дух. Избегайте вредной пищи, алкоголя, шоколада — всего, что имеет возбуждающий эффект.
Всего, что поддерживает меня на плаву.
— И физические нагрузки.
Он написал под словом «диета»: «Физические нагрузки».
Физические нагрузки? Возможно, мне в любом случае не избежать их, если не хватит денег заплатить за ремонт этой подлой машины.
— Что-нибудь, требующее усилий, Элисон. Чтобы после занятий захотелось перевести дух.
Подниматься по лестнице? Стелить постели? Тянуться за телевизионным пультом?
— Бег, плавание или аэробика. Займитесь гимнастикой!
— Гимнастикой! — взорвалась я. — Я не употребляла это слово с тех пор, как окончила школу! Я все это ненавижу: прыгать через здоровенных коней, крутиться на брусьях. Я никогда не могла даже подтянуться, не то что перевернуться. И я ненавижу7 эти гимнастические синие трусы!
У меня начался стресс от одной мысли об этом. Доктор Льюис выжил из ума!
Ах, нет. Это же я, как они все думают, выжила из ума, верно?
— К счастью, клубы здоровья не имеют ничего общего со школьными уроками гимнастики! — засмеялся он. — Они очень популярны. И вам не придется носить синие трусы, поверьте мне.
— Ну так что? Я откажусь от всех вкусных вещей, которые обычно ем и пью, и подвергну себя страшным физическим мучениям, и тогда вы разрешите мне вернуться к работе?
— Я только предлагаю способы помочь вам, — мягко ответил он. — А еще огромное значение имеет дыхание.
Что ж, я не собиралась его останавливать.
— Научитесь технике релаксации. Вы можете взять нужные музыкальные записи в библиотеке. Когда почувствуете себя напряженной и усталой, попробуйте расслабиться и подышать…
Он написал «релаксация» под словами «диета» и «физические нагрузки», с улыбкой подал мне листок и отложил ручку — это означало, что мое время истекло. Если говорить честно, я действительно провела в кабинете немало времени. Ребенок в холле, которого принесли делать прививку, наверное, уже стал подростком.
— Спасибо, — сказала я, сунула листок в карман вместе с рецептом и справкой и покинула кабинет, чувствуя себя в сто раз хуже, чем до визита к доктору.
Как это произошло? Как получилось, что моя крошечная безвредная ложь о самых простых симптомах, придуманная ради нескольких дней отдыха от работы, привела к полноценному срыву, для лечения которого требуются лекарства, диета, физические нагрузки, расслабление и консультации психиатра? Когда я успела перейти грань между притворством и реальностью?
А это была реальность?
Или я все еще притворяюсь?
Почему я больше не вижу разницы?
Неужели я действительно сошла с ума, как думают все окружающие?
Или, наоборот, я единственная нормальная среди них?
Когда Люси пришла домой, я лежала на полу и слушала диск «Плавание». Это был один из двух дисков с расслабляющей музыкой, взятых мною в библиотеке, пока я ждала, когда мне принесут лекарство из аптеки. Второй назывался «Полет», но я его пока не ставила. Из динамика звучала тихая музыка в сопровождении пения птиц и сонного голоса, который рассказывал, как по очереди расслабить каждую частичку своего тела. Мне это напомнило кошмарные курсы для беременных, на которых бедным женщинам приходится расслаблять и напрягать по очереди мускулы пальцев ног, лица и ягодиц, делая вид, что это работают мышцы матки. Поскольку это было одно из самых ужасных воспоминаний в моей жизни, не могу сказать, что я действительно как следует расслаблялась, но тем не менее я лежала с закрытыми глазами и внимала советам сонного голоса.
— Ты спишь, мам? — спросила Люси без особого интереса. Она вытащила «Плавание» и вместо него поставила новый диск группы «Бойзон».
— Нет, — сказала я, — я расслаблялась.
— Что, слушая это дерьмо?
«Бойзон» принялись радостно петь, что они любят меня так, как я их люблю. Похоже, они были очень счастливы. Я снова закрыла глаза и попробовала расслабиться под нежный голос Ронана Китинга. Ничуть не хуже, чем «Плавание», и никаких ассоциаций с курсами для беременных.
— Экзамен прошел кошмарно, — спокойно сказала Люси, бросившись на диван и сунув в рот сразу две шоколадки.
Я в ужасе села, все мысли о релаксации немедленно рассыпались в прах.
— Экзамен! Я же… я не забыла… у меня просто… столько всего…
— Не волнуйся, мам. — Дочь смахнула со щеки крошки бисквита и положила ноги на ручку дивана. — Это было ужасно. Я все ответила неправильно.
— Ох, Люси!
— Но это не страшно. На следующей неделе будут еще три. Поскольку с ними я справлюсь лучше…
— Насколько лучше?
— Блестяще. После сегодняшнего безобразия я должна справиться с ними блестяще. А если не справлюсь, придется оставаться на второй год.
Она говорила, пожимая плечами и помахивая ногами в такт «Бойзон», но меня не обманешь. Люси смотрела прямо перед собой, на фотографию, где были сняты обе мои дочери вместе. Я проследила за ее взглядом.
Две беленькие малышки; рука старшей лежит на плечах младшей, поворачивая ее лицом к камере. Я до сих пор слышу слова Виктории, как будто это было вчера: «Посмотри на мамочку, Люси. Смотри в камеру, Люси. Улыбнись, как я, Люси, вот так. Ну же, Люси, делай, как я».
Делай, как я. Трудно избавиться от комплекса младшей сестры, не быть в тени Виктории, не делать, как Виктория. Виктория поступила на работу, как только закончила школу. Люси пошла в колледж. Не то чтобы она хотела быть лучше Виктории — она просто хотела быть другой. Это понятно. Она должна была преуспеть.
— Ты справишься, Люси, — ласково сказала я, поднимаясь с пола и усаживаясь на ручку дивана, рядом с ногами дочери. — Ты пройдешь, я точно знаю…
— Да ты ничего не понимаешь! — огрызнулась она, вскакивая на ноги, так что диван качнулся под моим весом. — Ты представления не имеешь, как это сложно! Лучше бы я никогда не брала этот курс! Я его не понимаю! Я так не могу! Я провалю все экзамены! С тем же успехом я могу сдаться сразу! Уйти сейчас же!
Она с грохотом поднялась вверх по лестнице и хлопнула дверью своей комнаты. Точно так же она вела себя примерно пятнадцать лет назад, когда я отказалась купить ей очередную игрушку.
— Что это с ней? — поинтересовалась Виктория, возникнув в дверях в тот самый момент, когда весь дом содрогнулся от того, как Люси захлопнула дверь в спальню.
— Нервничает из-за экзаменов. Просто оставь ее в покое, — ответила я.
— Я ее и не трогаю.
Виктория горестно посмотрела на меня. Нижняя губа у нее дрожала, глаза были полны слез.
— В чем дело? — спросила я, делая к ней шаг.
— Ни в чем. — Дочь всхлипнула, слезы уже катились по ее носу.
— Ты не хочешь сказать? — настаивала я.
— А как ты думаешь, в чем дело?! В мужчинах. Я их ненавижу! Всех до единого! Никогда ни с одним не буду разговаривать, пока жива! Я стану монахиней! Лесбиянкой! Девственницей! Все они свиньи!
И она протопала вслед за сестрой вверх по лестнице, и дверь ее спальни захлопнулась хоть и тише, но гораздо жалобнее. «Рис, — подумала я, — присоединился к Даррену и всем остальным, помещенным в папку „Бывшие“».
Я выключила «Бойзон», которые пели какую-то совершенно неуместную песенку о том, что любовь всегда длится вечно, и пошла на кухню чистить картошку. «Плавание» подождет. Похоже, у всех моих домашних стресс был гораздо сильнее, чем у меня.
Я потратила выходной на обучение Люси методике сдачи экзаменов и на советы Виктории относительно жизни без любви, а попутно обзванивала клубы здоровья. И, скажу я вам, тут-то меня и поджидал шок, да не один.