У Элли опять неприятности — страница 27 из 46

— Вы хотите сказать, — спросила я юное существо, которое ответило на мой звонок в «Планету фитнеса», — что я не только должна отдать полторы тысячи фунтов за годовой абонемент, но и платить каждый раз, когда я приду и захочу воспользоваться оборудованием?

Честно говоря, я не вполне понимала, что такое оборудование, но зато отлично знала, что такое наглое надувательство — в гимнастике или вне ее.

— Это верно, мадам, — щебетала Сэмми-Джо, или Билли-Бо, или как там еще она назвалась. — Но в первый месяц у вас будет особый инструкторский тариф, благодаря которому вы будете получать бесплатные советы, а за вашим здоровьем проследит личный инструктор по фитнесу.

— По-моему, за такую цену он должен каждый вечер приглашать меня ужинать.

— Мне очень жаль, мадам, хотя вы можете поесть в нашем диетическом баре, но ваше членство не включает…

— Забудьте об этом, — вздохнула я и повесила трубку. Следующий звонок был в центр плавания и досуга под названием «Уэсли-Мэнор гольф энд кантри клаб».

— Что именно вы называете досугом? — с нежностью спросила я у молодого человека, представляя себе огромный телевизор, кожаные кресла, открытый огонь и, возможно, небольшой бар с богатым выбором закуток.

— Олимпийский бассейн, сауна, джакузи…

— И?…

— Поле для гольфа с восемнадцатью лунками…

— И?…

— Корты для сквоша и тенниса…

— И?…

— Полностью оборудованный центр фитнеса для занятий гимнастикой и тренировок сердечно-сосудистой системы.

— А бара нет?

— Диетический бар, мадам.

И сколько же стоит это чистилище, этот ад на земле, эта мечта мазохиста?

— Годовой абонемент — семьсот фунтов, мадам, плюс оплата поля для игры в гольф, плюс оплата кортов для сквоша и тенниса, плюс плата за вход в бассейн и…

— А скажите, это клуб или бордель?

— Прошу прощения, мадам?…

— Извините. Но мне кажется, что вы насилуете своих клиентов в особо извращенной форме.

Но не меня. Даже если бы у меня было семь сотен фунтов; даже если бы я знала, как это выглядит, каково это — держать такую сумму в руке или иметь ее на банковском счете; даже если бы деньги не разлетались во все стороны сразу после их получения, я бы никогда в жизни не потратила их на этот кошмарный клуб здоровья. Я бы скорее поехала в отпуск. Или заплатила бы за ремонт своей проклятой машины. Я бы скорее купила полный гардероб новых вещей, в которые я буду влезать. Хоть саронгов. К тому времени, когда я проработала весь раздел клубов здоровья и фитнес-центров в «Желтых страницах», я почувствовала, что у меня еще сроду не было такого стресса и мне нужно прилечь с «Плаванием», чтобы успокоиться. Но поскольку при этом я каждый раз впадала в панику от воспоминаний о родах, это упражнение показалось мне совершенно бесплодным, и я налила себе стаканчик джина. Тут позвонила Беверли.

— Ну что, завтра на работу? — весело спросила она.

— Нет. Ты можешь себе представить, доктор дал мне еще три недели! — жалобно призналась я. — Не знаю, что на него нашло. Кажется, он решил, что у меня какая-то серьезная проблема.

— И что же такое ты ему сказала, если он так решил? — подозрительно спросила она.

— Ничего! А ты что думаешь? Зачем мне говорить ему нечто такое, чтобы он считал, что я слетела с катушек? Все, чего я хочу, — это вернуться на работу. Особенно теперь, когда они взяли вместо меня девицу, которая считает, будто справляется с моей работой лучше меня. Скорее всего, как раз сейчас она пишет моему начальнику с просьбой принять ее на постоянную работу!

Она наверняка портит мои файлы, уничтожает нужные данные в компьютере и пытается добиться, чтобы все выглядело так, словно я никогда ничего не могла сделать как следует, не говоря уж о том, что она испортила мне отношения со всеми остальными сослуживцами и вычеркнула мое имя из списка дежурств по варке кофе…

— А ты не думаешь, что у тебя паранойя?

— Нет! Так и есть, Бев, говорю же. Ты знаешь, как меня ненавидят Гундосая Николя и Сопливый Саймон. А теперь я не могу даже поехать на работу на машине, потому что эта проклятая развалина стоит в гараже, а у меня нет денег, чтобы починить ее. — Я глубоко вздохнула.

— Еще что-нибудь не так? — спросила Бев.

— Да. Виктория порвала с очередной любовью всей своей жизни и хочет стать монахиней-лесбиянкой, а Люси собирается завалить все экзамены и бросить колледж. А Пол думает, что я отравила Кексика!

При упоминании этого самого болезненного обвинения, самого ужасного оскорбления из всех, нанесенных мне жизнью, я начала всхлипывать от жалости к себе. Нельзя же винить меня за это, правда? Я, собственно, не плакала, хотя каждому известно, что любой несчастный человек, страдающий от стресса, депрессии или просто с больными нервами, имеет право заплакать в любой момент, и никто не станет возражать. Я же просто тихонько всхлипывала.

— Плачь! — громко воскликнула Беверли, заставив меня подпрыгнуть и от удивления перестать всхлипывать. — Вот это правильно! Дай своим чувствам выйти! Поплачь как следует, именно это тебе и нужно, девочка! Давай, плачь, сколько хочешь! Не держи обиды в себе! Если хочешь знать мое мнение, потому-то ты и болеешь — все держишь в себе!

— Правда? — робко спросила я, поскольку потеряла желание ворчать в тот самый момент, когда сестрица начала орать на меня.

— В этом твоя проблема! — снова закричала Бев. Почему люди считают, что раз уж у человека есть какие-то проблемы (реальные или воображаемые) с душевным здоровьем, значит, слух непременно тоже пострадал? — Ты подавляешь свои чувства! Ты не слушаешься своих инстинктов! Ты не даешь воли злости!

Если ты не прекратишь, через минуту я, пожалуй, действительно дам волю злости.

— Тебе нужно как следует покричать!

— Не вижу, как это поможет мне успокоиться, — устало сказала я. — И если говорить честно, Бев, меня уже тошнит от советов. Доктор написал на листочке бумаги три слова, которые можно грубо перевести как «страдания и убытки». Тем не менее, я попыталась сделать так, как он сказал. Это потому, что я хочу выздороветь и вернуться на работу — если, конечно, я действительно чем-то больна. При попытке расслабиться мне становится плохо, потому что женский голос на диске «Плавание» напоминает о курсах для беременных. Из-за диеты у меня настоящий кризис, потому что девочки хотят обжираться своей любимой едой в критический период их жизни, а на меня кидаются каждый раз, когда я достаю из холодильника помидор. А что касается физических упражнений, то одной информации о том, сколько стоит членство в «Уэсли-Мэнор гольф энд кантри клаб», достаточно, чтобы довести кого угодно до нервного срыва!

По-моему, я давно ни с кем так спокойно не говорила. Беверли явно была под впечатлением. Она молчала около десяти секунд, обдумывая мои слова.

— Что ж, — сказала она наконец гораздо тише, — я вижу, в чем твоя проблема.

— Ты уже сказала. Я не даю выхода своим чувствам.

— И это тоже. Но, кроме того, ты слишком высоко поднимаешь планку.

— Неужели?

— Да. Посмотри на себя. Другим врачи тоже прописывают диету, физические нагрузки и релаксацию, и они возвращаются домой, садятся перед телевизором, съедают пару фруктов и отправляются гулять. А ты? Тебе необходимо, чтобы все было на высшем уровне. Диски для релаксации! «Плавание», понимаешь ли!

— Но мне это порекомендовал доктор Льюис!

— А еще отказаться от вредной пищи! Ну ей-богу! Как будто ты это можешь! Как будто кто-нибудь может! Ничего удивительного, что девочки так настроены против. Ради бога, пойди и купи им мешок пончиков, и хватит себя обманывать…

— Но доктор Льюис говорит…

— И ты хочешь вступить в клуб здоровья! Мечты, Элли! Мечты! — Теперь Бев уже хохотала. Что ж, приятно, что мои маленькие неприятности могут добавить радости в чью-то жизнь. — В следующий раз ты мне скажешь, что решила носить эти ужасные синие спортивные трусы! Помнишь? Как в школе на уроках гимнастики?

— Да, — сухо сказала я, — помню, спасибо, и носить их больше не собираюсь. — Нет, что угодно, только не становиться снова в очередь, чтобы прыгнуть через коня, который выглядит так, как будто на всю жизнь повредит все мои женские органы. — Доктор Льюис сказал, что клубы здоровья — милые, уютные места, в которых полно дружелюбных людей, и что в наши дни их посещает масса народу…

— Это уж точно. Особенно акционеры этих самых клубов.

— Но я не могу себе этого позволить.

— Конечно, не можешь. Не обращай внимания. Просто немного посиди перед телевизором, Элли, и съешь капельку салата, если хочешь.

— Но мне бы очень хотелось похудеть, Бев, ты же понимаешь. Особенно учитывая, что у меня есть на это целых три недели.

— Три недели? Скорее, тебе понадобится на это три года, девочка. Дурные привычки формируются десятилетиями!

— Ну что ж, спасибо, что ободрила!

Мне удалось хихикнуть. Видите? От одних разговоров о физических нагрузках я сразу почувствовала себя лучше.

— Сходи погуляй, — сказала Бев уже серьезнее. — Побегай, поплавай, прокатись на велосипеде…

— У меня нет велосипеда!

— Но, ради бога, держись подальше от синих трусов! Хорошо?

Ей-то хорошо говорить. Она всегда любила гимнастику. Гимнастику, теннис, хоккей и все прочие мучения, которые я неизменно ненавидела. Я вечно теряла спортивные трусы, кеды, хоккейные ботинки и ужасную плиссированную теннисную юбочку, благодаря чему находила предлог, чтобы прогулять занятия, но это срабатывало не всегда. Если в моей жизни что-то повлияло на психику, готова биться об заклад, это были школьные уроки физкультуры. Наверняка они во всем виноваты.

Я начала вести дневник «Расслабления, диеты и физические нагрузки» в понедельник, просто чтобы продемонстрировать всем серьезность своих намерений, а также для того, чтобы показать его доктору Льюису, если он скажет, что я недостаточно старалась.


«Понедельник, 23 июня», — очень аккуратно написала я на первой странице. Совсем как в школе. Я всегда писала очень аккуратно на первой странице. Я сидела, с гордостью и радостью разглядывая свою аккуратную запись, поворачивала страницу то так, то этак, восхищаясь изумительно симметричными буквами, прямотой строчек, одинаковым расстоянием между словами и абзацами. На второй странице я обычно сажала кляксу или допускала еще какую-нибудь ошибку, которую требовалось удалить при помощи старательной резинки для чернил. Помните их? Никогда они ничего не стирали, правда? Они только оставляли на странице ужасное грязное пятно, и я, конечно, расстраивалась еще больше, терла сильнее, впадала в панику и наконец протирала в бумаге дыру. Дыру, которая портила все мои аккуратные записи на первой странице. Этим все и заканчивалось. К третьей странице я уже переставала стараться и возвращалась к своим обычным каракулям с рисуночками на полях, из-за которых меня постоянно ругали.