— С вами… все в порядке? — спросил Саймон.
— Да-да. Я просто пробую ножи.
— Послушайте, — он начал еще раз, полный решимости продолжать беседу, — все дело в том, что никто в конторе не понимал, что вы…
Спятили?
Такой прекрасный работник, настоящая находка для компании?
Так красивы?
Человек?
— …в стрессовом состоянии.
— А я и не была. То есть… до недавнего времени, — быстро поправилась я. Потом взглянула на Саймона с усиливающимся отвращением: — До того разговора в вашем кабинете, когда вы стали запугивать меня серьезными предупреждениями. Ну, теми, которые вы хотели занести в мое личное дело.
Он побледнел. Нет, правда! Побелел так, словно его сейчас вырвет, потом покраснел, потом закашлялся и кашлял так долго, что я уж решила — он никогда не перестанет. Избавит меня от возни с ножом.
— Хотите стакан воды? — спросила я наконец, просто из вежливости, чтобы как-то скоротать время до его последнего вздоха.
Он кивнул, выпучив глаза и высунув язык самым непривлекательным образом. В домах престарелых часто попадаются и более здоровые люди.
— Считайте его… — прохрипел он, вцепившись в стакан с водой. — Считайте его…
— Сделанным? — предположила я, потому что он мне надоел.
Какого черта он ко мне пристал? Я собиралась посмотреть новую серию «Суеты и четверых детей» в девять часов.
— Считайте его недействительным! — проговорил он наконец, ослабив воротничок и проглотив последний глоток воды. — Серьезное предупреждение. Убрано из вашего личного дела. С сегодняшнего дня.
Я смотрела на своего начальника, и мне больше не было скучно. Наоборот, даже очень интересно. Пожалуй, ради такого случая стоит пропустить передачу.
— Почему? — просто спросила я.
Может, все-таки?… Может, он все-таки влюблен в меня? Не понимал этого, пока не услышал, что я заболела? О, надеюсь, что это так. Мне доставит такое огромное удовольствие отказать ему, этому мерзкому, двуличному, самодовольному, несносному, отвратительному хлыщу. Я не стану спать с ним, даже если он будет последним мужчиной на земле. Я дам обет безбрачия вместе с Викторией.
— Потому что мы хотим, чтобы вы вернулись на работу, здоровая и без стресса, — неубедительно ответил он.
М-да, никакого секса. Жаль. Это было почти так же приятно, как фантазии с ножом.
— Почему? — настаивала я.
— Потому что вы… хороший работник… конечно же! — Саймон поерзал на стуле.
Вся эта ситуация, каждая ее секунда была ему ненавистна. Зачем он тогда явился? Что заставило его прийти?… Или… кто?
— Кто заставил вас прийти сюда? — поинтересовалась я, уже зная ответ. — И не пытайтесь утверждать, что вы сами приняли такое решение из вежливости или из сострадания, потому что в таком случае у меня не останется иного выбора, кроме как заколоть вас.
Саймон снова выпучил глаза, и мне показалось, что сейчас он опять начнет кашлять.
— И так?
— Папа, — признал он наконец, разглядывая свои ботинки. — Папа был очень озабочен, услышав о вашем стрессе…
— Да-а, — улыбнулась я. — Да уж, конечно! Держу пари, он сейчас просто в ярости; держу пари, что уже сейчас он бросил свое поле для гольфа в Португалии, или бордель во Франции, или где там еще он притворялся, что занимается делами, захватил шестнадцать перемен нижнего белья и летит сюда, потому что до жути боится, что я подам на компанию в суд!
Саймон продолжал изучать свои ботинки.
— Так?
— Может быть, — шепотом признался он.
— Ну так вот, можете передать от меня кое-что своему старику, — сказала я, снова скрестив руки и бросая на него самый злобный взгляд из всех, на которые я была способна.
Ой, как чудесно! Я могу привыкнуть к этому ощущения преимущества на моей стороне. Почти невыносимое наслаждение. Ничего удивительного, что люди так стремятся к власти. Я смотрела, как он ежится, и думала, как я себя чувствовала бы, если бы бросила его на пол и занесла ногу над его яйцами.
— Скажите ему, что, может быть, я не стану подавать на компанию в суд, а может быть, и стану. Это зависит…
— Зависит от чего? — испуганно спросил Саймон. Он явно изо всех сил старался как следует запомнить мои слова, чтобы потом в точности передать их папе.
— От того, как ко мне будут относиться, когда я вернусь к работе, разумеется, — ответила я едко.
— Так каковы ваши требования? — пролепетал он.
— Требования? Требования?! — возмутилась я. — Да за кого вы меня принимаете? За шантажистку?
Действительно. Моя репутация и так пострадала из-за всех этих обвинений в попытках отравления.
— Конечно нет, — тут же отреагировал Саймон.
Сейчас он согласится с чем угодно. Я могу попросить его поцеловать мою ногу, и не успею даже глазом моргнуть, а он уже упадет на пол и начнет слюнявить мой носок.
— Я только говорю, — продолжала я, и мне пришлось как следует обдумывать свои слова, чтобы сказать все, что я думаю, и именно так, как нужно, — другой возможности у меня уже не будет, — что я не желаю оставаться надоедливой старухой. Я не желаю, чтобы меня терзали из-за каждых пяти минут опоздания, несмотря на то, что я часами работаю по вечерам, чтобы возместить пропущенное время. Я хочу, чтобы вы с пониманием относились к тому, что иногда мне требуется уделить немного времени моей машине, моему коту, моей матери и всем прочим вещам, которые никак не зависят от меня. И если я отрабатываю пропущенные часы вечерами или во время обеденных перерывов, почему бы вам не закрыть на это глаза? И почему должен быть один закон для Николя и другой для меня? Я хочу, чтобы ко мне относились так же, как к ней. Кроме, разумеется, секса, потому что от этого меня может стошнить.
Вот это было немного дерзко. При обычных обстоятельствах я бы никогда не зашла так далеко, но мы же были у меня на кухне. И рядом с ножами.
— Я понимаю, — тихо пробормотал мой начальник.
Больше говорить было нечего, так что я и трудиться не стала. Надо уметь вовремя закончить разговор. Саймон торопливо удалился. Все еще глядя себе под ноги и непрестанно обещая, что отныне все изменится, все станет иначе, весь рабочий коллектив будет жить в мире и дружбе и ангелы на небесах засмеются от радости. Я закрыла за ним дверь, недоумевая, не переносилась ли я временно в параллельный мир.
Все произошедшее казалось мне совершенно невероятным. Так что мне оставалось только сесть на диван с бокалом вина и коробкой печенья и посмотреть конец «Суеты и четверых детей».
На следующий день я начала бегать трусцой. То есть, если говорить честно, я надела тренировочные штаны, вышла из дому, добежала до конца дорожки, остановилась, чтобы перевести дух, завернула за угол, и тут начался дождик, поэтому половину пути домой я преодолела бегом. А другую половину — шагом. Добравшись до дому, я выпила чашку чая и съела два тоста с маслом и джемом, чтобы прийти в себя. Но все равно начало положено, не правда ли?
На следующий день я добежала до автобусной остановки, потому что собиралась ехать на автобусе в «Теско», но это оказалась плохая идея, потому что я слишком запыхалась, чтобы везти тележку по магазину. Тем не менее, к концу недели меня смело можно было приглашать в сборную Англии. Я могла пробежать всю дорогу до угла и обратно и не умереть. Мой дневник (не считая пятна и оторванной второй страницы) выглядел очень внушительно. Я до такой степени урезала потребление шоколада, что съедала за раз только одно шоколадное печенье, и начала делать упражнения по релаксации под «Бойзон», поскольку их диск все равно играл постоянно, при этом не напоминая мне о деторождении.
В субботу утром я вернулась с утренней пробежки и обнаружила, что рядом с нашим домом припаркован мотоцикл. Я замедлила ход (ну, я в любом случае должна была замедлить ход, потому что совсем взмокла, к тому же у меня закололо в боку) и уставилась на него.
Я не знаю никого, кто водил бы мотоцикл. Я даже не знаю никого, кто знал бы кого-то, кто водит мотоцикл. Но потом я вспомнила, и в этот самый момент парадная дверь открылась, и он вышел на крыльцо, обвив, словно плющ, мою младшую дочь. Нейл, бог серфинга.
— Доброе утро, Элли! — весело крикнул он откуда-то из-за шеи Люси.
Мне казалось, что «миссис Бриджмен» больше подходит для первого знакомства, но, по крайней мере, он не проигнорировал меня.
— Доброе утро, — пропыхтела я. — А что вы тут делаете?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, как невежливо это прозвучало, и я быстро добавила:
— Я имею в виду, так далеко от Корнуолла?
— Я ехал все утро. Чтобы повидать Люси, — объяснил он с широкой улыбкой, а моя младшенькая посмотрела ему в глаза с благоговением новообращенного, взирающего на свою святыню.
— Он останется на выходные, — улыбнулась Люси, поглаживая его руку.
— Где?
— Здесь! — снова улыбнулась Люси.
Улыбка была такая слащавая, что у меня в желудке все сжалось. У Люси и раньше были кавалеры, но до сих пор она никогда не позволяла себе выглядеть подобным образом. Она вечно издевалась над Викторией, когда та влюблялась, а теперь…
Виктория!
Мужененавистница!
Борец за целомудрие!
Возрожденная девственница!
— Где твоя сестра? — быстро спросила я.
— Дуется у себя в комнате, — ответила Люси, не отрывая глаз от Нейла. — Мы едем кататься на мотоцикле, — добавила она и двумя руками обхватила своего ухажера за талию, как будто они уже сидели в седле.
Я с подозрением поглядела на мотоцикл.
— Будь осторожна… — автоматически предупредила я с неизменным страхом матери, которой приходится доверять свое чадо подозрительному незнакомцу и его подозрительному железному коню.
— Не волнуйтесь, Элли, — совершенно серьезно сказал Нейл, надев Люси на голову шлем и улыбнувшись моей дочери, как будто это была модная шляпка, которая шла ей больше, чем любой французской манекенщице. — Так хорошо, как я, за ней еще в жизни никто не присматривал.
Младшенькая хихикнула и зарделась, явно считая, что ничего более романтического не говорил еще никто и никому за всю историю вселенной. А я боролась с раздражением, вызванным оскорбительным утверждением, что кто-то способен присматривать за моими детками лучше, чем это делала я последние пару десятилетий. И это я буду вытирать слезы и унимать сердечную боль, когда он унесется назад в Корнуолл на своем чертовом мотоцикле. Но разве Люси хоть раз оглянулась на меня, когда уносилась прочь, крепко обнимая Нейла сзади и прижавшись лицом к его кожаной куртке?