Иногда бремя материнства бывает просто невыносимым.
— Да быть не может! — вскричала Виктория, возникнув на лестнице, как только я перешагнула порог. — Что на нее нашло?
— То же, что нашло на тебя с Рисом, — устало вздохнула я. — И с Дарреном. И…
— Да, но я просто позволила гормонам управлять собой. Я заставила себя поверить, что это любовь, тогда как на самом деле имела дело с обычными биологическими инстинктами…
— Я знаю.
Она уставилась на меня.
— То есть как это — ты знаешь?
— Я знаю, потому что все это знают.
— Ты знала? И ты ничего мне не говорила? И ты позволила мне выглядеть полной идиоткой…
— Виктория, представь себе, что ты мне ответила бы, когда танцевала вокруг дома, распевая любовные песни, читала «Журнал для невест» от корки до корки и бросалась к каждому телефонному звонку, если бы я сказала тебе: «Ты не влюблена, это просто гормоны»?
— Ну, спасибо тебе большое. А я-то думала, что могу на тебя положиться.
— Надеюсь, уж ты-то скажешь Люси?
— Я уже сказала.
Чудесно. Третья мировая война вот-вот постучится в двери моего собственного дома.
— И как она отреагировала?
— Сказала, что я ревную! — воскликнула Виктория в ярости. — Ты можешь себе представить?! Я ревную ее к этому грязному длинноволосому болвану…
— Стало быть, она не прислушалась к твоим доводам? — мягко спросила я.
— Нет! Она вообще меня проигнорировала!
— Наверное, она пока не читала твоей книжки, — улыбнулась я.
— Ой, ладно. Смейся надо мной, раз тебе нравится! — Виктория повернулась ко мне спиной и стала обыскивать холодильник, надеясь найти утешение в еде.
Как я уже говорила, иногда бремя материнства бывает просто невыносимым.
Люси и Нейл вернулись домой к обеду. Похоже, любовь не уменьшила их аппетита.
— Можно нам жареной картошки? — крикнула Люси, снимая шлем и покачивая его на руках, как ребенка. Запасной шлем Нейла. Он хранит его запах? Запах одеколона и геля для бритья?
— Картошечки бы хорошо! — улыбнулся Нейл, и они сели рядышком на диван и начали поглаживать друг друга и щекотать друг другу шейки.
— Тьфу, гадость! — воскликнула Виктория.
— А тебе какое дело?
— Люси, если вы хотите картошки, встань и поджарь ее, — сказала я строгим тоном матери, которая все держит под контролем. Не больной, не психопатичной и не находящейся в состоянии стресса матери.
— Да, пойди и приготовь, — поддакнула Виктория, презрительно глядя на Нейла.
— Занимайся своими делами, — огрызнулась Люси.
— А мне казалось, у тебя стресс из-за экзаменов?
— А мне казалось, у тебя стресс из-за того, что тебя бросили!
— Бросили? Ха! Ни один хренов мужчина не посмеет бросить меня! Я никогда и никому не давала такого шанса! Я не продаюсь за…
— Ты хочешь сказать, что я проститутка? — вспыхнула Люси.
— Судя по твоему поведению…
— Эй, хватит! — Я решила вмешаться как раз в тот момент, когда Люси нанесла Виктории первый удар.
Виктория взвизгнула и толкнула сестру в ответ, опрокинув свою чашку с чаем на кота, который грелся у нее на коленях.
Кексик с воплем выскочил из комнаты, а вслед за ним и Нейл, который был явно смущен дракой девочек и притворился, что ему надо в туалет.
— Дрянь! — пробормотала Виктория.
— Заткнись! — ответствовала Люси.
В дверь позвонили. Наверняка соседей беспокоит шум или общество охраны животных прослышало об ошпаренном коте. Я осторожно приоткрыла дверь.
— Привет! — пропела моя мать, которая вела за руку маленького опрятного человечка в синем костюме. — Это Тед. Можно войти?
По сравнению с ними Люси и Нейл выглядели как очень сдержанная престарелая супружеская пара. Мама села в кресло, похлопала по сиденью рядом с собой и подвинулась, чтобы Тед мог втиснуться рядом с ней. Они держались за руки и все время улыбались. Виктория вызвалась сходить за едой и удалилась с видимым облегчением, злобно бормоча что-то себе под нос.
— Мы приехали на такси, — объяснила мама, продолжая поглаживать руку Теда. — Нам не хотелось тебя затруднять.
И правильно. Учитывая, что моя машина-инвалид стоит в гараже и ждет ремонта, а Виктория в настоящий момент враждебно настроена к любым проявлениям гетеросексуальных отношений, им оставалось только надеяться на мотоцикл Нейла.
— Значит, вы приехали уладить все дела? — спросила я.
— Да, дорогая.
Дорогая? Моя мать назвала меня «дорогая»? Она рехнулась? Перебор испанского солнца?
— У нас масса дел. Нужно все запаковать, обо всем договориться…
— Ты не собираешься продавать квартиру?
— Я же не дура! — возразила мать с прежним сарказмом, но тут же смягчилась, как только Тед успокаивающе погладил ее по руке. — Мы оба сохраним нашу недвижимость здесь, просто на всякий случай, — улыбнулась она.
— Мы не думаем, что там возникнут какие-то проблемы, — добавил Тед. Это была его первая фраза, если не считать «приятно познакомиться». — Британские бары на Майорке процветают.
Получилась прямо фраза из рекламы: «Британские бары на Майорке процветают! Купите себе один бар по нашей специальной цене до конца июня!»
— Прекрасно, — слабым голосом проговорила я, все еще с трудом представляя себе собственную мать, разливающую пиво.
Да знала ли я ее когда-нибудь? Я смотрела на загорелую незнакомку, сидевшую в гостиной со своим возлюбленным. Она выглядела моложе и стройнее, чем я ее помнила. Куда делся ее артрит? Что стало с головными болями, с колотьем в груди, с болезненным состоянием кожи и несчастным мочевым пузырем? Как Тед справляется с ее бессонницей? С ее причудами в еде? С ее аллергиями, меняющимися в зависимости от сезона, и настроением, которое колеблется даже сильнее, чем погода? Он не выглядел усталым и измученным. Он смотрел на нее с обожанием, которое я раньше видела только в глазах нашего старого спаниеля.
Всему этому находилось только одно возможное объяснение. Любовь. Любовь приручила ее. Любовь превратила мою мать из жуткой старой карги в милое и симпатичное существо. Умри от зависти, Виктория! И автор труда «Никому на свете не нужны мужчины» пусть умрет вместе с тобой. Вот живое и дышащее доказательство вашей ошибки!
Мама с удовольствием съела курицу карри с луком бхаджи и острым рисом, ни разу не пожаловавшись на пищеварение или на что-нибудь другое, и мы говорили о Майорке, о британских барах, о законах и о том, как их соблюдать. Тед ожил и раскрылся: он рассказал о том, как много лет содержал паб «Белый олень» в Тоттенхэме, о людях, которых он там встречал, о вещах, которым научился, и о состоянии, которое сколотил. Без малейшей неловкости или стеснения он рассказал нам, как они познакомились с моей матерью и полюбили друг друга, и теперь он готов на что угодно — даже спуститься в ад, лишь бы ни один волосок не упал с ее головы. Люси и Нейл смотрели друг на друга влажными глазами, и даже Виктория проглотила очередную саркастическую реплику и молча глядела на свой бокал с вином. Вино, без сомнения, способствовало всеобщему умиротворению, потому что вино вообще всегда к месту.
Когда прибыло такси, чтобы отвезти их в мамину квартиру на несколько ночей («Сначала мы упакуем все мои вещи, а потом переедем к Теду»), я обняла мать и сказала несколько очень эмоциональных слов, которых, возможно, никогда не говорила раньше, и все это благодаря речи Теда, а может быть, благодаря изменениям в мамином поведении.
— Довольно странно, — призналась я Виктории, когда мы счищали с тарелок остатки карри и складывали их в посудомоечную машину, — когда собственная мать внезапно начинает нравиться тебе, только когда доживаешь до пятидесяти и как раз незадолго до того, как она навсегда уедет из страны.
И Виктория крепко обняла меня и сказала, как ей повезло, что уж ее-то мать всегда ей нравилась и не придется ждать до пятидесяти. И я засмеялась и ответила, что она, должно быть, напилась до безобразия, но все-таки немного всплакнула, когда укладывалась в постель, и прошептала одну из коротких молитв, которые все мы возносим время от времени.
Я поблагодарила Бога за то, что он подарил мне двух прекрасных дочерей — одна из которых потихоньку трезвеет, посапывая перед телевизором, а другая спит со своим новым возлюбленным (и надеюсь, с надежной контрацепцией) в соседней комнате. Я закрыла голову подушкой и заснула, думая о Джеймсе.
— Нет, — сказала я Бев по телефону на следующий день, — я вообще не думаю о Джеймсе. А что?
Я позвонила, чтобы рассказать ей о маме, успокоить по поводу Теда и их общих шансов на дальнейшее счастье, но сестрица явно собиралась обсуждать меня.
— А как насчет других мужчин? Появились на сцене? — спросила она как бы ненароком.
— Нет. Нет, если не считать Сопливого Саймона, самого мерзкого куска мяса вне скотобойни, который проторчал у меня на кухне весь вечер вторника, пытаясь убедить меня не подавать на компанию в суд за то, что у меня из-за них стресс.
— Ух ты! Какая отличная идея! А ты собираешься судиться с ними?
— Упаси Господь! У меня и без того достаточно поводов для волнений, правда? Но он ушел от меня, поджав хвост, клятвенно обещая, что будет относиться ко мне совсем по-другому, когда я вернусь на работу.
— Это здорово.
— Да. И мне стало гораздо лучше. Из-за этого, из-за мамы и из-за бега.
— А ты начала бегать?
— Я просто отлично бегаю! В следующий раз, когда мы увидимся, я буду стройной, спортивной и энергичной.
— Только не перестарайся, девочка. Я мечтаю увидеть тебя снова счастливой, разумной и в компании какого-нибудь сексуального мужчины.
— Мне казалось, ты хотела видеть меня разумной? — засмеялась я.
— А что, ты избегаешь мужчин? После Джеймса твоя жизнь закончилась?
Какое восхитительное окончание!
— Нет… хотя в том, что говорят Виктория и ее книга, тоже есть определенное зерно истины. Моя проблема не в том, что я отказываю мужчинам, а в том, что я не могу их найти. Если, конечно, допустить, что они меня интересуют, — поспешно добавила я.