— А колледж?
— Я бы не стал биться об заклад, что к началу семестра их роман будет еще продолжаться. А если будет — что ж, тогда и отнесемся к этому серьезнее.
Я еще минуту или две держалась за его руку, обдумывая все сказанное, тихо кивая по мере того, как смысл слов Пола проникал в мой мозг и боролся с паникой, охватывающей меня.
— Почему я сразу об этом не подумала? — спросила я наконец.
— Потому что ты все время находишься здесь и принимаешь все удары на себя. А я приезжаю только в особых случаях, вроде этого, чтобы… дать совет. И поэтому, возможно, мне со стороны виднее.
— Это всегда так будет? Ты всегда будешь приезжать, если мне понадобится совет? Даже если… даже если мы разведемся?
Вот. Я это сказала. Я первая предложила. Сердце мое бешено колотилось. Это был отчаянный поступок.
Пол смотрел на меня с удивлением:
— Если разведемся? Да, конечно. Ты знаешь, я всегда готов помочь детям. И тебе тоже, Элли. Я всегда хотел, чтобы мы были друзьями.
— Но я никому не давала яда, — быстро проговорила я. — Ни Линнетт, ни коту. Особенно коту!
Он пожал плечами:
— Я и сам в это не верю, честно. Но я не знал, что и думать…
— О чем думать? — вмешалась Люси, вернувшаяся после телефонного разговора. Щеки у нее порозовели, как у всякого человека, который в течение получаса хихикал и кокетничал.
— Мы решили, что поступим следующим образом, — твердо сказала я. — Сегодня вечером я позвоню тете Бев…
Все прошло на удивление хорошо, Люси перестала протестовать в ту же минуту, как поняла, что в течение двадцати четырех часов может прибыть в Корнуолл и в объятия своего возлюбленного, если правильно разыграет свои карты. Бев вряд ли могла бы представлять какую-то опасность как дуэнья.
— Я иду собирать вещи! — несколько преждевременно объявила младшенькая и стала подниматься по лестнице, напевая какую-то глупую любовную песенку.
— Спасибо, — сказала я Полу, провожая его к дверям.
— Рад, что тебе стало лучше, — повторил он. — Какие, говоришь, таблетки ты принимала?
Ничего я не говорила.
— Я их не принимала. Они мне не нужны. Настоящего стресса у меня не было, просто пришла пора отдохнуть. Диа-зиа-что-то. Подожди, они тут, на кухне. Сейчас, я тебе скажу… Я уверена, что там диа-зиа… Да где же они? — Я отложила в сторону пачку счетов и вчерашнюю газету. — Я их точно оставила здесь, еще хотела отнести их назад в аптеку. И куда, интересно, они подевались? Люси? Люси, ты не убирала таблетки со шкафчика в кухне? Люси?
Она спускалась по лестнице, и вид у нее был встревоженный:
— Мам! Ты не видела Кексика? Он сидел у меня на кровати, и его опять тошнило, прямо на мое одеяло, такой кошмар… Что ты говорила насчет таблеток?
Когда в первый раз часами бродишь по саду и кричишь: «Кексик, где ты?», соседи могут счесть, что это временная проблема. Во второй раз будет вполне логично, если они обратятся в ближайший сумасшедший дом. А моим душевным здоровьем и так уже озабочено достаточно людей.
— Он наверняка лежит где-нибудь мертвый! — рыдала я, пробираясь через кусты и снова вглядываясь в мутные глубины пруда с рыбками. — Я не могу в это поверить! Не могу поверить, что ему удалось открыть баночку с таблетками. Крышечка была с системой защиты от детей.
— Не надо делать поспешных выводов, — сказал Пол. — Мы не нашли баночку, и в рвоте не было никаких следов таблеток, хотя, честно говоря, мы не слишком тщательно ее изучали.
— Ну а что еще я должна думать? Таблетки пропали, а бедный кот снова отравился. Пол, у него и так больные почки! Он даже вечернее лекарство не съел! Я никогда себе не прощу, никогда! Как я могла быть такой дурой, как могла оставить таблетки валяться на столе! Любой маленький ребенок мог взять их!
— У нас нет никаких маленьких детей, — заметила Люси.
— Тогда любой маленький кот, — сказала я. — Кексик! Котик, милый, иди сюда, где ты? Иди к мамочке! Пожалуйста, не умирай!
Никогда больше не брошу таблетки без присмотра.
У меня в доме вообще никогда больше не будет ни одной таблетки.
Я не позволю врачам выписывать их мне, я не стану покупать их в аптеке, даже витамин С. Никаких таблеток.
Кроме лекарства для кошачьих почек, конечно.
Если Кексик вернется целым и невредимым.
Пожалуйста, Господи, пожалуйста, не заставляй меня снова проходить через все это. Не заставляй осушать пруд с рыбками, я этого просто не вынесу. Но с другой стороны, если нам все-таки придется сделать это, спасибо тебе, что привел сюда Пола.
— Тебе придется осушить пруд, — мрачно сказала я ему.
— Нет, не придется, — ответил он.
— Если мы не найдем кота, придется. Кто тебе дороже, Кексик или твои дурацкие рыбы?
— Они не дурацкие. У них тоже есть чувства. Они живут и дышат. Они влюбляются, и у них появляются дети, а потом они болеют и умирают, совсем как…
— Ой, умоляю тебя! Рыбы не влюбляются!
— Конечно влюбляются! Посмотри на того, оранжевенького. Держу пари, ему нравится эта серебристо-розовая малютка!
— Пол, ты даже не знаешь, самцы они или самки, так что…
— На вас просто смотреть противно! — запротестовала Люси. — Бедный Кексик лежит где-то и умирает, а вы спорите о том, влюбляются ли рыбки! Боже! Как будто вы снова живете вместе!
Несмотря ни на что, мы с Полом посмотрели друг на друга через пруд и улыбнулись. Нет, в этом не было ничего общего с совместной жизнью. Но было приятно снова переругиваться, беспечно и шутливо, как это делают давно женатые люди.
Я вдруг подумала, что теперь, когда я окончательно поняла, что больше не люблю Пола, он, возможно, снова начнет мне нравиться. Но потом я опять стала паниковать из-за кота и забыла об этом. Да и вообще, глупо думать о таких вещах, когда с меня все еще не снято обвинение в преднамеренном отравлении.
Уже темнело, когда мы наконец услышали ангельский звук: слабое, очень слабое, дрожащее мяуканье.
— Мама! — крикнула Люси. — Я его слышу!
— Где?
— Ш-ш-ш! Слушай!
Мы все на цыпочках подкрались к дому.
— Мяу! Мяу!
Мяуканье было жалобное и жалкое, и оно шло из…
— Сарай! — сказал Пол и бросился в кухню, где у нас до сих пор лежал ключ от старого садового сарая.
— Он не заперт! — закричала я ему вслед.
Пол замер на месте и уставился на меня.
— Почему?
— Какая разница? Давай откроем дверь!
Дверь была тугая — такая тугая, что запирать ее не имело никакого смысла. Когда-то Пол пекся о сохранности сарая с ретивостью тюремщика. Можно было подумать, что у него там хранятся все сокровища британской короны, но на самом деле там не было ничего, кроме любимых мужских игрушек: мешков с компостом, удобрениями и торфом; банок с креозотом и лаком; цветочных горшков, пакетиков с семенами, лопат и совков; банок с винтиками и гвоздиками (это-то зачем?); печальных и нераспознаваемых останков сломанных вещей и механизмов, в которых не хватает одной-двух деталей… ну, вы уже поняли, о чем я. Со всеми этими штуками они играют часами, пока вы занимаетесь домашней работой, и думают, что вы ничего не понимаете. Но вы-то знаете, что это просто игровая терапия, как в начальной школе: сортировка и раскладывание, вырезание и наклеивание, рисование и моделирование.
Может быть, именно поэтому мужчины так стараются держать все это в тайне. В любом случае, достаточно сказать, что я не видела никаких причин запирать дверь сарая на цепочку, на замок или на щеколду с тех пор, как Пол уехал. Уже несколько лет в нашем районе ничего не было слышно о ворах, промышляющих похищением цветочных горшков. Летом я обычно оставляла открытым маленькое окошко, потому что в сарае было невероятно душно и отвратительно пахло, и я ненавидела, когда случайно залетевшие внутрь пчела или бабочка отчаянно бьются о стекло, пытаясь выбраться.
— Окно открыто! — обвиняюще сказал Пол.
— Только форточка.
Однако этой форточки оказалось достаточно, чтобы пропустить внутрь средних размеров кота.
Кексик лежал на полу в сарае, тяжело дышал и виновато посматривал на лужицу рвоты рядом с собой.
— Бедный мой мальчик! — ахнула Люси, подхватывая его на руки.
— Осторожней, Люси, — предупредила я, памятуя о том, как чутко реагировал его желудок на подобное обращение в прошлый раз.
Но Кексик позволил младшенькой поднять его, и ничего страшного не произошло.
— Я немедленно позвоню ветеринару, — сказала я.
— Сейчас вечер воскресенья.
— Тогда в неотложную помощь. Они должны взглянуть на него. По-моему, он опять отравился.
Пол смотрел на пол.
— Что? — резко спросила я, проследив за его взглядом.
— Корм для рыбок, — сказал он, показывая пальцем.
— Что-что?
— На полу, посмотри. Наверное, кот опрокинул банку.
— Ну и что?
Неподходящее время для того, чтобы обсуждать, кто должен следить за порядком в его святилище.
— Я совсем про него забыл. Он тут уже много лет. И наверняка совсем стух.
— А я-то удивлялась, почему тут такая ужасная вонь.
— Элли, — сказал Пол, очень тихо и очень медленно, все еще, словно загипнотизированный, глядя на кучу на полу сарая. — Элли, я думаю, его и съел Кексик. Средства от вредителей совсем ни при чем. Думаю, надо отнести немного этой дряни ветеринару и сказать, что скорее всего кот отравился именно ею.
Я уже начала набирать номер скорой ветеринарной помощи.
Если вам приходится ехать по пригородам Лондона поздним вечером с измученным рвотой котом на коленях, вы можете счесть, что лучше попросить бывшего мужа отвезти вас на его «воксхолл-примере», чем трястись в подземке. Я прекрасно понимала, что все могло бы быть куда хуже. Некоторым образом Люси оказала нам огромную услугу, потому что объявила о своих матримониальных планах и мне пришлось вызвать ее отца. Говорю я об этом потому, что именно она сидела на заднем сиденье «примеры» с банкой гнусно пахнущего рыбьего корма в одной руке и банкой с кошачьими рвотными массами в другой.