— Ветеринар сказал, что его надо подержать несколько дней на легкой диете, а в остальном все как обычно.
Кексик открыл кошачью дверцу и вылез наружу. Словно нежные родители, наблюдающие за первыми шагами своего дитяти, мы смотрели из окна кухни, как он невозмутимо прошелся по газону, остановился, понюхал землю, трижды повернулся, опять принюхался и обиженно посмотрел на нас в окно.
— По-моему, он слегка дезориентирован, — сказал Пол.
— Нет, — улыбнулась я. — Он просто не понимает, куда делся его воробей.
Утром во вторник мы все отправились на станцию, чтобы проводить Люси в Корнуолл.
— Зачем ты отпросилась с работы? — подозрительно спросила она у Виктории.
— Чтобы попрощаться с тобой, — ответила любящая сестра. — На случай, если ты уже не вернешься.
— Ну, может, я и не вернусь, — объявила Люси, — но это не значит, что ты можешь пихать свои вещи в мой шкаф.
— Девочки! — воскликнул Пол, который тянул к платформе чемодан на колесиках. — Послушайте, постарайтесь вести себя цивилизованно. Вы будете скучать друг без друга…
— Да, — пожала плечами Люси. — Как скучаешь по прыщу, когда его наконец сведешь.
— Уж кому это знать, как не тебе, — парировала Виктория.
Меня больше беспокоил тот факт, что с работы отпросился Пол. Виктория всегда ищет повод сказаться больной, но Пол другое дело. Из-за него я чувствовала себя так, словно Люси действительно покидает дом.
Как будто он думает, что мы с ней можем больше не увидеться. У меня на глаза наворачивались слезы, когда я смотрела на младшенькую: возбужденную, широко улыбающуюся, сжимающую в руках билет и журнал для чтения в дороге. Она уезжает к мужчине, которого любит. Покидает нас без малейших сожалений. Так всегда и бывает, это совершенно нормально. В доисторические времена мужчина-неандерталец дал бы ей дубинкой по голове и утащил в свою пещеру в Корнуолле. В менее далеком прошлом она бы вышла замуж совсем юной и сейчас уже вела бы хозяйство и воспитывала детей. Сегодня, в нашем просвещенном обществе, она может решить свою судьбу сама. Сделать выбор. Разве не так? Или права Виктория со своей новой философией и Люси просто жертва собственных гормонов? Я с грустью смотрела на свою младшую дочь, вспоминая маленький розовый сверток, который я принесла из больницы девятнадцать лет назад; малышку в красных бархатных штанишках, бегающую по дому за своей старшей сестрой; хорошенькую девочку с двумя хвостиками, надевающую свое лучшее платье, чтобы идти на день рождения…
— Ты почему плачешь? — внезапно спросила у меня Виктория обвиняющим тоном.
— Я не плачу. Просто что-то в глаз попало.
— А как ты думаешь, почему она плачет? — к моему удивлению, рявкнул Пол. — Твоя мать будет скучать без Люси, и ты тоже, Виктория, хоть ты и не хочешь это признавать. — Он обнял меня за плечи, и это уже удивило меня до такой степени, что я чуть не подпрыгнула. — Не так уж далеко она уезжает, — мягко сказал он мне. — Ты всегда можешь поехать повидаться с ней. Это же не Австралия.
Я даже не смогла ему ответить. Я была слишком удивлена. И слишком шокирована.
Мы почти не разговаривали, когда возвращались со станции.
— Высади нас на углу, — сказала я Полу, когда мы подъехали к нашей улице, — если собираешься сразу поехать на работу.
— Не глупи.
Он подвез нас к дому, и Виктория выпорхнула из машины.
— Тогда чашечку чая? — предложила я.
— Нет… Нет, спасибо. — Пол сидел и хмурился, держась за ручной тормоз.
— Что ж. Спасибо, что отвез нас на вокзал и…
— Подожди. Мне нужно тебе кое-что сказать.
Масса вариантов.
Я решил вернуться к тебе.
Я понял, что никогда не любил Линнетт.
Я хочу развестись.
Я хочу, чтобы Линнетт поселилась здесь и мы все зажили одной счастливой семьей.
Я не заплатил по счету ветеринару.
Ветеринар сказал, что Кексик болен, и очень серьезно.
Я потерял работу.
Я получил новую работу в Австралии и уезжаю завтра. Один вариант хуже другого.
— Ты меня пугаешь. — Мне не нравилось выражение его лица.
— Нет. Ничего страшного. Я просто…
Я ждала, пытаясь не дать волнениям затопить мой мозг и выплеснуться наружу.
— Просто мы выяснили, почему заболела Линнетт.
Продолжай. Значит, ее не травили кормом для рыбок? Я смотрела на него с неподдельным интересом:
— Да? И что же это было? Недоброкачественное пиво?
Он рассмеялся. По-моему, именно такой смех называется горьким.
— Ты почти угадала. Только не пиво — недоброкачественная еда. В недоброкачественном ресторане.
— И как вы это узнали?
— Ресторан закрылся. Там была санитарная инспекция. Несколько случаев пищевого отравления, причем всем становилось плохо через несколько дней после ужина в ресторане. У них была какая-то грязь на кухне.
— Боже. Какой удар для бизнеса.
— Да. Как я уже сказал, они закрылись. Наверное, об этом будет написано в газете.
— Какой именно ресторан?
— Тайский ресторан, на Нью-Парк-роуд. Рядом с…
— Баром «Золотоискатель».
— Ты его знаешь?
— Нет.
И теперь уже вряд ли узнаю.
— Линнетт нравилась тайская кухня, — сказал Пол. — Но, боюсь, больше она у них есть не будет.
Я тоже.
— Ну что ж, по крайней мере, загадка разрешилась. — Да.
Он выглядел совершенно несчастным. И поделом ему. Подозревать собственную жену в отравлении любовниц и котов.
— Я должен попросить у тебя прощения. За подозрения. Это было совершенно несправедливо.
— Извинения приняты, — сухо сказала я.
— Если бы ты не вела себя так странно…
— А я не вела.
— Если бы ты не угрожала Линнетт…
— Я шутила.
— Да. Мне очень жаль. Нам обоим жаль.
— Хорошо.
Я вошла в дом. У Виктории наверху гремела музыка. Я закрылась в кухне, села за стол и стала смотреть в сад. Итак, моя репутация спасена. Больше меня не подозревают в отравлении. Что ж, чудесно. Полу жаль, Линнетт жаль, нам всем чертовски жаль, но это никак не могло примирить меня с тем фактом, что такое подозрение у него вообще возникло — хоть на минуту, хоть на секунду. Если он мог так обо мне подумать только потому, что я вела себя немного странно и отпустила несколько шуточек по поводу Линнетт, что ж, отлично, по крайней мере, теперь я буду знать, как он ко мне относится. Хорошо, что мы разошлись, потому что я бы ушла от него, если бы мы еще жили вместе. Пусть просит, пусть умоляет, но больше я его к себе не путцу. Пусть живет с Линнетт.
Вечером доставили букет цветов. Желтые розы и голубые ирисы. Красиво. Наверное, какой-то несчастный молодой человек пытается сломить упрямство Виктории.
— Это тебе! — с негодованием сказала старшенькая, чуть не швырнув в меня букетом. Потом она заглянула в карточку: — Что значит «ЯОУ»?
Он позвонил через несколько часов.
— Вы получили цветы?
— Да, спасибо. Очень мило.
— Судя по вашему голосу, вы от них не в восторге, — заметил он.
Неужели? Да, есть у меня такая странная черта. Не люблю, когда меня пытаются купить.
— У меня ужин подгорает, — солгала я.
— Ладно, тогда я позвоню как-нибудь в другой раз.
Не трудитесь.
На следующий день прибыл шоколад, еще днем позже — шампанское. Я швырнула цветы в корзину, а шампанское вылила в раковину. Я включила автоответчик и не перезванивала, когда меня об этом просили. Думаете, это слишком бурная реакция? Ну нет! Это он реагировал неправильно. Кто посылает цветы, шампанское и шоколад человеку, которого едва знает? Только тот, кому от этого человека что-то нужно, и вряд ли это что-нибудь хорошее. Только тот, кто хочет быть уверенным, что его не потащат в суд. Он ничуть не лучше своего сына с его корзиной цветов и патологическим страхом перед ножами. Нет-нет, позвольте сказать откровенно. Он в десять с раз хуже своего сына, потому что Саймона я никогда не любила, а Ян… Он мог бы мне понравиться. Вот что меня так разозлило. Я чувствовала себя дурой. Он уже начал мне нравиться, когда мы сидели на газоне над гниющим трупом воробья и пили чай с печеньем. Я думала, что он славный человек и не заслуживает такого сына. А теперь — я поняла, как это было глупо и наивно, и не испытывала ни малейшего желания разговаривать с ним. Плевать, что он мне посылает, все равно я это выброшу. Плевать, как часто он мне звонит, все равно он услышит только автоответчик.
— Почему ты не подходишь к телефону? — с негодованием поинтересовалась Люси из Корнуолла ближе к концу недели.
— Были какие-то странные звонки, — сказала я с некоторым смущением. — Как ты там устроилась?
— Нормально.
— Только нормально?
У меня в голове зазвучал тревожный звоночек. Она тоскует по дому. Ей не хватает меня. А может, Виктории. Или ее спальни. Ее стереосистемы.
— Да нет, отлично. Все отлично. — Она помолчала. — Хотя у тети Бев странные друзья, правда?
— Можно сказать и так, — улыбнулась я. — Но это ведь ко всем относится…
— И…
— Что?
— Ну, тут с Нейлом не так здорово, как было, когда он приезжал к нам, в Лондон. Он слишком много времени тратит на серфинг.
Трещина в таких прекрасных отношениях?! Всего через несколько дней! Мое сердце преисполнилось надежды. Возможно, скоро все это закончится. И к началу учебного года младшенькая приползет домой зализывать раны.
— Но, думаю, все наладится, когда мы найдем квартиру, — весело продолжала она. — И поженимся.
Да. И путь ваш будет усыпан розами. Мечтай, бедная моя девочка. Мечтай.
Я могла сколько угодно игнорировать Яна по телефону, но прогнать его с порога было гораздо труднее. Было утро пятницы, и я собиралась на прием к доктору Льюису. Я как следует поработала над своей внешностью. Знаю, обычно никому не приходит в голову потрясать воображение своего врача, но мне было совершенно необходимо, чтобы он выписал меня на работу, поэтому я должна была предстать перед ним в самом лучшем виде. Я хотела, чтобы он увидел спокойную, раскрепощенную и приятную женщину.