— Ну, просто для порядка.
— Чтоб громить туалеты, надо быть совсем без шариков в голове. — Дикобраз презрительно фыркнул.
— Я гляну, не возражаете?
— Да на здоровье!
Полицейский забрался на платформу. Снаружи следов повреждений нет. Тросы затянуты, все три двери закрыты. Делинко открыл одну дверь и просунул голову внутрь. Сильно пахло дезинфицирующим средством.
— Ну и чего? — крикнул Дикобраз.
— Все в порядке, — отозвался полицейский.
— Ясное дело! Чего там ломать, в переносном гальюне?
— Наверное, вы правы.
Делинко уже собрался закрыть дверь, как вдруг услышал приглушенный звук — всплеск? Наклонившись над унитазом, полицейский неуверенно вглядывался в темноту. Спустя десять секунд звук раздался снова.
Точно. Всплеск.
— Вы чего, заснули? — нетерпеливо крикнул Дикобраз.
— Тут какие-то звуки, — ответил Делинко.
— Да какие там звуки?!
Полицейский Делинко снял с пояса фонарик, осторожно наклонился и направил луч в слив унитаза.
Дикобраз услышал вскрик, и тут же полицейский пулей вылетел из дверей туалета и не хуже олимпийского чемпиона сиганул с платформы далеко в бурьян.
Поднявшись с земли, Делинко отряхнул мундир. Потом подобрал отлетевший в сторону фонарик и убедился, что лампочка не разбилась.
Дикобраз подал ему фуражку, которая укатилась к совиной норе.
— Ну что, проверили?
Полицейский мрачно кивнул.
— Там аллигаторы, — объявил он.
Дикобраз открыл рот от изумления.
— Издеваетесь или как?
— Или как. Они запустили аллигаторов в ваши ночные горшочки. Настоящих, живых.
— В смысле, несколько штук? Не одного?
— Именно так, сэр.
— А они как… большие?
Полицейский Делинко пожал плечами и мотнул головой в сторону «Летучих какаду».
— Всякий аллигатор покажется большим, когда вцепится тебе в зад.
Мисс Хеннепин позвонила маме, так что Рою пришлось повторить всю историю еще дважды: сначала — когда он пришел из школы, и второй раз — когда отец вернулся с работы.
— Почему он стал тебя душить? — спросил мистер Эберхард. — Должна же быть какая-то причина?
— Рой говорит, этот мальчик ко всем пристает, — объяснила миссис Эберхард. — Но все равно, Рой, драться нехорошо.
— Я и не дрался, — сказал Рой. — Просто ударил его кулаком, чтобы он меня отпустил. А потом выскочил из автобуса и убежал.
— И тогда в тебя попал мяч? — Отец поморщился, как от боли.
— Но до этого он еще очень долго бежал, — напомнила мама.
— Я испугался. — Рой вздохнул. Он не любил врать родителям, но сейчас у него не было сил рассказывать, почему он на самом деле так далеко убежал.
Мистер Эберхард осмотрел шишку у сына над ухом.
— Да, стукнуло как следует. Наверное, надо показать тебя доктору Шульману.
— Не, пап, все нормально.
Утром ему вызвали «скорую помощь» прямо в гольф-клуб, а потом еще школьная медсестра чуть ли не целый час обследовала его «на предмет сотрясения мозга».
— Мне тоже кажется, что все в порядке, — сказала мама. — Кстати, у того юноши перелом носа.
— Ого! — мистер Эберхард поднял брови.
К удивлению Роя, отец не рассердился. Он, конечно, не запрыгал от радости, но смотрел на Роя с любовью и, кажется, даже с гордостью. Удобный момент, чтобы воззвать к родительской снисходительности, решил Рой.
— Пап, он меня душил. Что мне оставалось делать? Что бы ты сам сделал на моем месте?
Он оттянул воротник и продемонстрировал цепочку синяков от пальцев Даны.
Мистер Эберхард помрачнел.
— Ты это видела, Лиз? — спросил он жену, и та кивнула. — В школе знают, что этот хулиган сделал нашему сыну?
— Завуч знает, — ответил Рой. — Я ей показывал.
— И что она?
— Отстранила меня от поездок в автобусе на две недели. И еще велела написать извинение.
— А того мальчика, который тебя душил, наказали или нет?
— Не знаю, пап.
— Но это же физическое насилие! Это вообще уголовно наказуемое деяние.
— Ты хочешь сказать, что его арестуют? — Рою не хотелось, чтобы Дана попал за решетку: в школе останутся его дружки, жутко тупые и не менее агрессивные, они могут за него отомстить. А Рой новенький, ему такие враги ни к чему.
— Да нет, милый, никто его не арестует, — сказала мама. — Но должен же ему кто-то преподать урок!
Если он будет и дальше нападать на младших, то рано или поздно кого-нибудь изувечит.
— Как фамилия этого парня? — сосредоточенно спросил мистер Эберхард.
Рой замешкался с ответом. Он не знал точно, чем занимается отец, но догадывался, что его работа как-то связана с правопорядком: иногда в разговоре с мамой отец упоминал «министерство юстиции».
Как бы Рой ни злился на Дану Матерсона, он все-таки сомневался, что министерство юстиции в Вашингтоне будет заниматься каким-то там школьником. В конце концов, Дана же просто тупой драчун, каких можно встретить на каждом шагу.
— Рой, назови, пожалуйста, его фамилию, — настойчиво повторил отец.
— Матерсон, — вмешалась мама. — Дана Матерсон.
Отец не стал записывать фамилию, и Рой было воспрянул духом — раз не записывает, значит, решил махнуть на эту историю рукой. Но потом он сообразил, что отцу с его феноменальной памятью это ни к чему: он мог назвать среднюю результативность любого бейсболиста из команды «Нью-Йорк Янкиз» хоть за древний тысяча девятьсот семьдесят восьмой год.
— Лиз, позвони завтра в школу, — сказал отец, — и узнай, наказан ли тот мальчик, что напал на Роя. И если наказан, то как именно.
— Утром позвоню, — пообещала миссис Эберхард.
Рой беззвучно застонал. Он сам виноват, что папа принял эту историю так близко к сердцу. Не надо было им показывать синяки на шее.
— Мам, пап, все будет нормально. Честное слово! Давайте плюнем на этого Дану, а?
— Ни в коем случае, — решительно ответил отец.
— Папа прав, — сказала мама. — Это серьезное дело. Пойдем на кухню, приложим лед к твоей шишке. А потом напишешь письмо с извинениями.
У Роя в комнате на стене висела афиша родео в Ливингстоне, штат Монтана: мускулистый ковбой скачет на свирепом горбатом быке. У ковбоя слетела шляпа, одной рукой он держится за быка, другую поднял вверх. Вечером, прежде чем выключить свет, Рой всегда разглядывал этот плакат и представлял себя на месте ковбоя. Восемь-девять секунд — целая вечность, когда сидишь на разъяренном быке, но Рой сидит крепко, как влитой, — бык злится, но не может его сбросить. Еще несколько секунд — и выдохшийся бык в изнеможении опустится на колени. А Рой спокойно спрыгнет на землю и махнет рукой ревущим трибунам.
Может быть, отца когда-нибудь снова переведут в Монтану. И тогда Рой наконец научится скакать на быке не хуже настоящего ковбоя.
Рядом с афишей на стене висела желтая листовка, которую выдавали водителям на въезде в Йеллоустонский национальный парк, куда они как-то ездили всей семьей. Листовка предупреждала:
В нижней части листовки был нарисован разъяренный бизон, поднявший туриста на рога. Фотоаппарат туриста летел в одну сторону, шляпа в другую — прямо как у ковбоя с ливингстонской афиши.
Рой сохранил листовку из Йеллоустона: его тогда просто поразило, что встречаются тупицы, которые ради фотографии прут прямо к бизону на рога. Но тупицы перли и перли — и не было года, чтобы бизон не набросился на какого-нибудь туриста-недоумка.
Типичная глупость в духе Даны Матерсона, подумал Рой, принимаясь за письмо с извинениями. Он вполне мог себе представить, как этот здоровенный болван пытается взобраться на бизона, словно на карусельную лошадку.
Рой выдрал из тетради листок в линейку и начал писать:
Уважаемый Дана,
Извини, что я сломал тебе нос. Я надеюсь, кровь уже не идет. Обещаю больше никогда не бить тебя кулаком, если только ты не будешь приставать ко мне в школьном автобусе. Считаю, что это будет честный компроммис.
Он спустился по лестнице в гостиную и показал письмо маме. Мама наморщила нос.
— Дружочек, а тебе не кажется, что это письмо… как бы это сказать… немножко резковато?
— Где именно?
— Я имею в виду не содержание, а скорее тон письма.
Она передала листок отцу.
— По-моему, тон самый подходящий, — прочитав, сказал папа. — Только проверь слово «компромисс» по словарю.
Вздохнув, капитан полиции уселся за стол. Не так он представлял себе последние годы службы, совсем не так. Двадцать два года он утюжил холодные улицы Бостона, и последние пять-шесть лет до пенсии ему хотелось дослужить во флоридском тепле и покое. Но Кокосовый Залив оказался совсем не такой тихой гаванью, как надеялся капитан. Городишко растет как на дрожжах, а с ним вместе растут дорожное движение, толпы туристов и, конечно, преступность.
Не разнузданная преступность мегаполисов, а какие-то совершенно дурацкие правонарушения — видимо, во флоридском духе.
— Сколько? — спросил он у сержанта.
Сержант посмотрел на патрульного Делинко, и тот ответил:
— В общей сложности шесть штук.
— По две штуки на гальюн?
— Да, сэр.
— Большие?
— Самый большой — метр двадцать. Самый маленький — восемьдесят сантиметров, — доложил патрульный Делинко, цитируя собственный рапорт.
— В общем, аллигаторы, — констатировал капитан.
— Именно так, сэр.
— Их уже забрали, капитан, не волнуйтесь, — вмешался сержант. — Приехал укротитель рептилий и вытащил их из сортиров. Самый мелкий ему чуть палец не отхватил, — добавил он с ухмылкой.