— Люди воруют лекарства. Кто-то, чтобы спасти родных, кто-то, чтобы избавиться от реальности на какое-то время. Поэтому в ночь мы усиливаем охрану.
— Но ты сын «палача», — вновь с нажимом повторяет Конрад. — Твой отец — главный.
— И что? Я могу украсть лекарства, как и каждый, кто пробирается сюда тайком.
— И?
— Что и?
— Украл и извинился, ведь твой папаша не последний человек.
— Если я совершу преступление, я буду отвечать так же, как и любой другой человек.
— Но это глупо, как же привилегии? — Конрад покачивает головой. — Страдаете черти чем. Что насчет иерархии, слышали о таком?
— Мы все равны здесь.
— Да неужели.
— По крайней мере, перед судом. — Эрих останавливается и поворачивается лицом к Бофорту. — Мой отец главный, не я. Каким бы сильным не было его влияние, оно никак не поможет мне, потому что я один из его подчиненных.
— Но ты его сын, — Бофорт недоуменно сводит брови. Он пытается понять, о чем идет речь, но никак не может сложить два и два. Парню кажется абсолютно невозможным, что люди не пользуются всеми своими возможностями, а становятся в одну линию с теми, кто этих возможностей не имеет. — Тогда какой в этом смысл? Зачем быть главным?
— Чтобы помогать, контролировать.
— Интересная теория…
— Правильная теория.
— Кажется, мы должны были молчать, — напоминаю я, взмахнув руками. — Постоянно будете спорить, или мы, наконец, дойдем до палаты?
Мы идем на второй этаж. Дверь в палату двадцать три открыта нараспашку. Я робко мну ладони, пусть и иду впереди ребят, словно знаю, что делать. На самом деле, я понятия не имею, о чем говорить с Хельгой, и какую новую информацию она может мне поведать. Я замираю в нескольких метрах от порога и смотрю на Эриха.
— Я зайду сама.
— Что? — Парень недоуменно вскидывает брови. — Зачем?
— Может, Хельга расскажет мне больше, если я останусь с ней наедине.
— Она — слепая. Она не увидит того, что кто-то караулит тебя на пороге.
— Думаешь? Мне кажется, за тринадцать лет она научилась замечать то, что глаза не видят. Найдите пока что-нибудь, чем можно промыть лицо.
— А если что-то пойдет не так?
— Я буду ждать вас здесь.
— Если что-то пойдет не так здесь. — Уточняет Эрих. — Это плохая идея, Дор.
— Тогда встретимся на утесе за площадью, помнишь?
— О, у вас еще и тайное место есть, — смеется Конрад. — Вы романтичные ребята.
— Мы еще и кладовку в университете полюбили, — подначивает Ривера, и я смущенно застываю. Лицо вспыхивает от стыда, едва я вспоминаю о том, чем мы там занимались.
Пихаю парня в бок и свожу брови. Черт бы его побрал!
— Не думаю, что сейчас подходящий момент для обсуждения кладовки!
— Но мы можем обсудить то, чем вы там занимались, — холодно улыбается Конрад, не сводя глаз с Эриха. — Поделишься? Кто бы мог подумать, что старые, пыльные помещения еще пользуются популярностью.
— К сожалению.
Я закатываю глаза и потираю ладонями лицо. Просто сумасшедший дом! Ничего не говорю больше. Просто схожу с места и плетусь к палате, сгорбив от смущения плечи. Не думала, что любить кого-то так сложно, ведь почти каждые пять секунд у меня возникает желание треснуть Ривера по башке чем-то тяжелым! Что за детские игры? Хотя не так уж давно я рассказывала Дамекес о том, что Эрих признавался мне в любви,… Возможно, все мы немного сходит с ума, когда в нас просыпаются чувства к другому человеку.
Я неуверенно стучусь и замираю на пороге.
— Простите, — сглатываю, — Хельга?
Женщина сидит у окна. На ней новые вещи, они чистые. Юбка в пол с оборванными краями и простая черная блузка. Я слежу за тем, как она медленно поворачивается ко мне лицом, как выпрямляет сгорбленную спину, вдруг превратившись в копию моей матери, и со свистом выдыхаю, накопившийся воздух.
— Это вы, — утверждает она, покачав головой, — опять вы, Саманта.
— Но как вы узнали?
— Твой голос похож на голос Сьюзен. Странное совпадение, не правда ли? К тому же, ко мне мало кто приходит. Никто, точнее.
Я закрываю за собой дверь и решительно вскидываю подбородок. Неожиданно меня пробирает до костей чувство уверенности, которое не позволяет мне бояться последствий.
— Это не совпадение, — сделав шаг вперед, признаюсь я. — Сьюзен де Веро — моя мать.
Женщина резко отворачивается и застывает, сжав в пальцах деревянную трость. Она не произносит ни слова, превратившись в бледную статую, а я подхожу ближе и набираю в грудь больше воздуха. Я должна быть честной и смелой.
— Мое имя Адора де Веро. Я дочь Сьюзен и Эдварда де Веро, миссис Штольц, и я не просто так приходила к вам в прошлый раз, как и сейчас, стою здесь не просто так.
— Что тебе нужно? — Хельга переводит на меня невидящий взгляд, и я замечаю, как подрагивают ее тонкие губы. — Зачем ты здесь, чего хочешь?
— Правду.
— О, боже мой.
Внезапно женщина хватается пальцами за рот и горбится, испустив всхлип. Ее плечи подрагивают, ужас мелькает в изуродованных глазах, и теперь она поднимает подбородок не равнодушная, не отстраненная, а убитая горем и отчаянием.
— Что тебе нужно! — Громче спрашивает она, поднимаясь на ноги. — Ты пришла сюда, пришла ко мне, как ты могла, как посмела…
— Миссис Штольц…
— Бессердечная, — с ненавистью произносит женщина, приложив руку к груди, — как и мать, как и отец. Бессердечная.
— Я не хотела, не хотела, чтобы с вашей дочерью так поступили! Я…
— Не говори о ней.
— Но я должна. — Подхожу к женщине и горячо восклицаю. — Пожалуйста, поверьте, я бы все отдала, чтобы повернуть время вспять. Но это невозможно.
— В тебе ее сердце! — Шепчет Хельга и пошатывается назад. Она хватается пальцами за лицо, покачивает головой и глядит сквозь меня, борясь с дикой дрожью. Он вдруг хочет подойти ко мне, а затем замирает. Потом тянет вперед руку, и вновь прижимает ее к своей груди. Женщина разрывается на части, и неожиданно она стонет, слабо и тихо, но так, что у меня кровь стынет в жилах. Она отступает назад. — Убирайся. Прошу, уйди.
— Я не могу, — глаза щиплет, — пожалуйста, выслушайте. Я не могу уйти, я должна как можно скорей понять, что происходит.
— Убирайся!
— Миссис Штольц, — уверенно подхожу к женщине, — да, вы в праве меня ненавидеть, я понимаю. Вы в праве меня прогнать, но прошу вас, выслушайте.
— Зачем ты пришла?
— Я должна узнать правду.
Женщина прикусывает губы и зажмуривается, не вытирая со щек мокрые полосы. Я вижу, как она борется с собой, слышу, как тяжело она дышит, и мне так больно, что ребра покалывает и сводит судорогой.
— Кто-то едва не убил мою подругу.
— Твою подругу?
— Да, а еще недавно у моего знакомого вырезали сердце. Мне прислали его в коробке, как подарок. Как напоминание.
— Не понимаю…
— Какой-то человек пытается отомстить мне.
— Саманта…
— Адора.
— Мстить тебе? — Миссис Штольц покачивает головой, и ее изуродованное лицо вмиг становится задумчивым. — Один человек сказал мне: обида сменяется злостью, а злость — мыслями о страшной смерти.
— Что вы имеете в виду?
— Месть — ледяной продукт, результат длительного негодования и несправедливости.
— Миссис Штольц, просто ответьте, вы знаете, кто этот человек?
— Нет, Адора. Не знаю.
— Но мстят ведь за Катарину. Мстят мне за то, что…
— Почему ты думаешь, что мстят тебе? — Хельга дрожащей рукой прикасается к моей щеке и поджимает губы. — Разве ты сделала нас такими? Меня слепой, а себя несчастной?
— Но я — причина.
— У каждого есть причины для того или иного поступка, но не каждый решается его совершить. Ты не убивала мою дочь. Ты не запирала меня в этом сумасшедшем доме, и ты не отнимала у меня мужа. Мне больно находиться рядом с тобой. Но я не ненавижу тебя.
— Но кого вы ненавидите?
Хельга резко отворачивается. Ее пальцы стискивают мою ладонь с такой силой, что мне становится больно, но я не произношу ни звука.
— Моя сестра полюбила монстра, — распахнув блеклые глаза, шепчет женщина. — Она не прыгала с утеса, ее потащили в темноту. Потащил ее муж — Эдвард де Веро. Хотела бы я остановить ее, но тогда я мало, что понимала. Видела поменьше, чем вижу сейчас.
— Вы ненавидите моего отца, — едва слышно говорю я.
— Всем своим сердцем.
— Так, значит, мстят не мне. Но, увы, моя смерть не причинит родным ни капли горя.
— Но ты ведь жива, тебя и не пытались убить.
— Не понимаю.
— Возможно, не ты была целью.
Я недоуменно вскидываю брови. О чем она?
— Но кто тогда?
— Тот, кто виновен. Тот, кто причинил много боли. — Миссис Штольц глядит на меня невидящим взором и шепчет. — Твой отец.
— Но как? Миссис Штольц, скажите, — неожиданно в кармане вибрирует телефон, но я не обращаю внимания, а лишь ближе придвигаюсь к женщине, — кто это может быть? Все люди, замешанные в событиях тринадцатилетней давности, не причем. Понимаете? Никто из них не может делать то, что делает убийца.
— Значит, речь идет о ком-то другом.
— Но о ком? Кто еще знает об операции? Я никому не рассказывала. Знает только моя подруга, но сейчас она в больнице. — Напряженно морщусь и прикусываю губы. Ничего не приходит в голову. Опять смотрю на Хельгу. — А вы? Вы рассказывали кому-то?
— Нет.
Женщина замолкает, а я хмурю брови.
— Вы уверены?
— Да, я уверена. — Хельга опирается о трость и хрипит. — Тебе пора уходить.
— Но я так ничего и не узнала.
— Ничем не могу помочь.
— Но кто тогда, если не вы? — Горячо восклицаю я. Женщина нервно сжимает в руках трость, и я чувствую, знаю, что она что-то скрывает. — Скажите мне, я должна знать, я так и буду стоять здесь, пока вы не скажите мне правду.
— Мне нечего тебе рассказать, Адора. А даже если бы и было… — Хельга переводит в сторону взгляд и отрезает, — я ненавижу твоего отца. Я буду рада, если его убьют. Только подумать, Эдвард де Веро пораженный.