ий нам живое и картинное описание всех тогдашних событий, бывших на Волыни и в Червонной Руси вследствие ослепления Василька Ростиславича. Из современников Юрия Суздальского известен по своей начитанности и замечательным литературным способностям один из его дружинников по имени Даниил, сосланный им в заточение на Лаче-озеро, от которого дошло до нас послание, или моление, писанное им к Юрию Суздальскому, замечательное по своему красноречию и живому изложению тогдашнего быта дружинников. Из этого послания мы между прочим видим, что в то время от дружинников требовалась не одна физическая сила и храбрость, но и просвещенный разум, книжное учение и уменье говорить и писать красноречиво. Даниил, умоляя князя возвратить его из заточения, пишет: «Господине мой не зри внешняя моя, но зри внутренняя: аз бо одеянием скуден, но разумом обилен; юн возраст имею, а стар смыслом, бых мыслию яко орел паряй по воздуху. Но постами сосуды скудельничи под поток капля языка моего, да каплют ти сладчайши меду словеса уст моих. Аз бо, княже господине, ни за море ходих, ни от философ научился, но бых яко падая пчела по различным цветам и совокупляя яко медвеный сот; тако и аз по многим книгам собирая сладость словесную и разум, и совокупих яко мех воды морские». Слова Даниила Заточника, о требовании от дружинников в то время книжного учения, подтверждает и знаменитый русский церковный оратор, епископ Туровский Кирилл, живший несколько позже Юрия и Даниила; он в одной притче говорить: «Аще бомира сего властели, и в житейских вещах труждаются человеци, прилежно требуютышижного почитания; кольми паче нам подобает учитися в них, и всем сердцем взыскивати сведения словес божиих, о спасении душ наших писанных». Это двойное свидетельство светского и духовного писателей служить прямым указанием, что книжное учение при внуках и правнуках Ярослава было существенною потребностью русского общества как между пастырями и служителями церкви, так и между светскими людьми.
Вместе с просвещением развивалась и городская жизнь, так что в то время сельский житель в сравнении с городским уже считался невежею. И города тогда действительно были в цветущем состоянии; междоусобия князей, преимущественно веденные княжими дружинами и наемными половцами, почти не мешали городским жителям развивать свои промыслы. Притом же князья как бы берегли богатые и промышленные города и разорения и военные опустошения преимущественно ограничивали частными имениями князей своих противников и их дружины. Так что во все это смутное время ни один значительный город не подвергался разграблению, хотя иные и часто переходили из рук в руки и при помощи военной силы; например, Киев от смерти Мстислава в продолжение 25 лет до десяти раз переходил от одного князя к другому и ни один раз не был отдан на разграбление, хотя войска неприятельские несколько раз бились под его стенами; то же должно сказать о Переяславле, Чернигове, Смоленске, Новгороде-Северском, Курске и других городах, сколько-нибудь значительных; они при всех междоусобиях князей почти всегда оставались целы; ибо или заставляли своих князей мириться, говоря прямо: остави свое высокоумие, мирись, или принуждали их выйти из города и говорили: приходи после, когда будешь силен, и сами сдавались на договор; бились же с противниками усердно, только тогда, когда надеялись отбиться, когда сила была на стороне города. Подвергались разорению, и то не всегда, только города незначительные, не промышленные, населенные или младшими дружинниками князей, или покорившимися половцами, торками, берендеями и вообще недобровольными русскими поселенцами. Жители таковых городов при приближении сильного неприятеля обыкновенно со всеми своими пожитками оставляли свои города и бежали в места более надежные и усиленный, а иногда несколько таковых городов соединялись в одном городе и защищались общими силами. Так, в 1147 году, когда Изяслав с Ростиславом, преследуя Давыдовичей, шли к Чернигову и, подошедши к Всеволожу, взяли этот город на шить, то нашли укрывшихся в нем жителей двух других городов, которые, очевидно, думали отбиться общими силами; потом, услышавши о взятии Всеволожа, мелкие города Уненеж, Белавежа, Бохмач и другие бежали к Чернигову. Половцы, конечно, не следовали расчетам русских князей и грабили и разоряли без разбора всех, лишь бы рука подошла; но сим грабителям весьма редко удавалось поживиться взятием какого-либо города, от них города почти всегда отсиживались. Следовательно, говоря вообще, русские города того времени были почти свободны от внешних препятствий к своему развитию и процветанию. Относительно же внутренних препятствий должно сказать, что тогдашние города их имели еще менее, ибо пользовались полным самоуправлением, князья в их распорядки почти вовсе не вступались, рады были их процветанию и, сколько могли, старались способствовать тому, ибо с городов им шли значительные доходы от торговых и других городских пошлин. И действительно, земские города, благоприятствуемые обстоятельствами, быстро росли и размножались. Так, например, в Киеве было уже в это время более 600 церквей, ибо в двухдневный пожар этого города, бывший в 1124 году, сгорело около 600 церквей. Новгород Великий также был в цветущем положении; то же должно сказать о Смоленске при Ростиславе Мстиславич, о Галиче при Владимире Володаревиче и его сыне Ярославе, о Ростове, Владимире-Залесском и Суздале при Юрии Суздальском и при его сыне Андрее и о многих других городах.
Процветание городов было неразлучно с процветанием торговли, и действительно, за время внуков и правнуков Ярослава мы имеем довольно указаний о тогдашней деятельности русской торговли. Новгородцы с своими товарами ездили по всем русским городам, у них в Киеве даже была своя церковь Св. Михаила, кроме того, они вели деятельную торговлю с Камскою или Волжскою Болгариею и с северными странами по Двине, Печоре и далее до Уральских гор и даже в Западной Сибири, а за морем они торговали с варягами, т. е. с шведами и норвежцами, с датчанами и готландцами, у них на острове Готланд в тамошнем торговом городе Визби даже была своя церковь. Купеческие корабли новгородцев заходили во все пристани по Балтийскому морю и доходили до Шлезвига и Любека. В варяжской и немецкой торговле вместе с новгородцами принимали деятельное участие смольняне и полочане, которых лодьи ходили по Западной Двине и Неману и также проникали в Балтийское и Немецкое моря до Готланда и Любека. Киев вел торговлю преимущественно с греками, половцами, поляками, венграми, чехами и Моравиею, в Киеве была особая слобода торговцев польских, венгерских и жидов; город Олешье в устьях Днепра для Киева был главною пристанью, куда приезжали греческие купцы и откуда отправлялись в Грецию русские торговцы; по берегам Черного моря на восток киевская торговля направлялась в нынешний Крым и к прибрежным землям Кавказа до Абхазии и Мингрелии. С теми же землями, с которыми торговали киевляне, вели торговлю черниговцы, волынцы, галичане и другие жители южных городов Руси. Торговля суздальцев, ростовцев, муромцев и рязанцев преимущественно была ведена по Оке, Волге и их притокам и производилась с волжскими болгарами, мордвой и половцами. Муромцы и рязанцы своими владениями глубоко проникали в половецкие степи по рекам Великой Вороне и Воронежу; и потому были в самых близких торговых сношениях с половцами и, может быть, через их степи проникали по Волге до Каспийского моря.
Торговля в то время производилась общинами, которые имели своих старост и тысяцких, избираемых самою общиною. Торговцы тогда составляли общины не только в местах своего постоянного жительства, но и на время торговых странствований. По свидетельству народных преданий, сохранившихся в былинах и песнях старого времени, торговцы отправляясь в путь, сушею ли, морём ли, вступали между собою в договор, чтобы во всяком нужном случае не выдавать друг друга и крепко стоять за целое общество или караван, и договор сей обыкновенно утверждался клятвою или ротою, почему и члены каравана назывались ротниками; они из среды себя выбирали старост и судей, которые заведовали торговыми делами каравана и судом торговым. Разумеется, в начальники или старосты выбирались люди бывалые и хорошо знающие свое дело, и все члены каравана должны были им повиноваться на все время выбора или пока целый караван не признает выбранного старосту неспособным к делу. Караваны торговцев большею частью бывали довольно многочисленны и хорошо вооружены, чтобы можно было отбиться от нападения неприятелей. В Новгородской летописи под 1142 годом мы читаем, что шведский князь с епископом в 60 шнеках напал на караван новгородских гостей, шедших из-за моря, но был отбит ими и потерял в битве полтораста человек своей дружины.
Устройство торговых общин на постоянных местах жительства торговцев, по свидетельству грамоты Всеволода Мстиславича, данной церкви Иоанна Предтечи на Опоках в Новгороде, производилось следующим порядком: во-первых, общину составляли как значительнейшие фамилии в городе, или житые люди, и купцы, так и черные люди, т. е. работники-служители; ибо в торговле все участвовали, кто капиталом, товарами, кто своею работою; во-вторых, в начальники выбирались от житых людей три старосты, от купцов двое старост и от черных людей тысяцкий; сим выборным начальникам поручались все дела общины – и торговые, и гостиные, и суд торговый, и во все таковые дела городские начальства уже не вступались; в-третьих, для вступления в торговую общину от купцов требовалась определенная сумма денег, которая взносилась один раз навсегда и делала постоянным членом общины, пошлым купцом, как выражает грамота, не только того, кто взнес, но и прямых его потомков. Не взнесший же определенной суммы не считался пошлым купцом и не мог быть выбран ни в старосты, ни в другую какую-либо должность по общине. Во Всеволодовой грамоте мы находим указание на две таковые общины в Новгороде на Иванскую и Побережанскую, жившую в соседстве с Иванскою; но на самом деде их было гораздо более. Мы имеем свидетельство летописей, что и в Киеве были подобные купеческие общины гречников (торговцев с греками), залозников (может быть, торговцев, ездивших в половецкие степи и в Крым) и солеников (возивших соль из галицких владений и вообще торговавших с галичанами). По всему вероятию, были подобные же общины и в других городах; но мы пока не имеем об них известий. Конечно, порядок торговли общинами в то время не исключал и торговли одиночной, каждый капиталист мог торговать и сам от себя, не причисляясь ни к какой общине, и устраивать целые караваны на свой счет при помощи своих нанятых людей и даже через своих рабов; как, действительно, мы и знаем по летописям, что новгородец Юрята Рогович посылал свой караван в Югру с своими людьми; но таковой торговец уже не пользовался помощью никакой торговой общины, он должен был рассчитывать только на самого себя и на свои одиночные средства; и, конечно, так могли поступать только люди очень богатые и сильные, которые не нуждались в посторонней помощи и не желали стеснять себя обязательствами с общиною.