Комиссия, состоявшая из таких безупречных судебных деятелей, как сенатор Бальц, Носович и Таганцев, и из представителей политических и общественных учреждений, поставила своей целью – самое полное и всестороннее исследование причин поражения наших армий, стоивших так дорого русскому народу и унесших столько жертв, – а затем, по обнаружении виновных, – предание их суду.
Комиссии были даны широчайшие полномочия, и вопросы следствия и предъявления всем должностным лицам обвинений, разрешались ею самостоятельно и безапелляционно.
Эта широта прав, несмотря на единодушное желание раскрыть и покарать величайших преступников Родины, будила в серьезных и вдумчивых работниках привычную осторожность в суждениях, и в особенности по сенсационным делам, поднимавшим нередко целую бурю интриг, доносов, угроз и требований.
В числе таких, нашумевших в обществе и вызвавших огромную сенсацию и давление с разных сторон, было дело по обвинению знаменитой комиссии генерала Батюшина в целом ряде злоупотреблений и преступлений.
Главными действующими лицами этой комиссии, помимо генерала Батюшина, были полковник военно-судебного ведомства Рязанов (Резанов. – Ред.) – автор нашумевших, довольно тенденциозных книжек о немецком шпионаже в России, и прапорщик Логвинский – доселе неизвестный московский адвокат.
Комиссия генерала Батюшина была образована еще в 1916 году для расследования случаев злостной спекуляции, сокрытия товаров от поставок… армии, и сделок, запрещенных законными распоряжениями правительства.
С первых же шагов своих комиссия генерала Батюшина энергично повела свое дело, и вскоре ряд довольно известных лиц был привлечен к следствию в качестве обвиняемых в крупных спекуляциях, вывозе запрещенных товаров и т. д. Среди обвиняемых были, между прочим, известные киевские сахарозаводчики Бабушкин, Гепнер, Балаховский и Вольфсон. Они были даже заключены в тюрьму, где пробыли около 2 месяцев.
Одновременно с такими выдающимися результатами деятельности батюшинской комиссии, кстати сказать, были даны огромные полномочия для «чистки тыла». В обществе стали циркулировать слухи, что деятельность комиссии проникнута не бескорыстно-патриотическими побуждениями и что обвиняемые были не случайно крупными заводчиками и банкирами. Слухи росли, волновали общество, и без того склонное видеть все в мрачном свете в последний год старого режима, но Батюшин был всесилен п продолжал делать свое дело.
Немедленно вслед за революцией, когда деятельность всех более или менее крупных фигур старого режима стала подвергаться просмотру и расследованию, на комиссию Батюшина были взведены определенные и грозные обвинения в неправосудии, в привлечениях к следствию лиц, заведомо невиновных, но состоятельных, и в целом ряде вымогательств с таких лиц крупных сумм денег.
Наравне с другими деятелями старого режима члены батюшинской комиссии, не исключая самого генерала, были посажены в тюрьму, где ожидали следствия и суда.
Следствие над батюшинской комиссией было поручено судебному следователю Можанскому, который принялся за предварительное изучение всех произведенных комиссией ген. Батюшина дел, составлявших около двух десятков увесистых томов. Одновременно с поступлением дела Батюшина в комиссию сенатора Бальца хлынул поток жалоб на членов батюшинской комиссии, и ежедневно стали поступать заявления от потерпевших и добровольных свидетелей-изобличителей, обвинявших комиссию в целом ряде громких и грязных дел.
Естественно, что в числе таких изобличителей стали выступать друзья и единомышленники обвиняемых генерала Батюшина. Но были люди, которые изобличали его под видом раскрытия истины, всестороннего освещения преступлений старого режима. В числе самых энергичных обвинителей стоял пресловутый финансовый деятель Дмитрий Рубинштейн, обязанный именно язвам старого режима своим сказочным обогащениям. Герой водевиля «Наша содержанка», покупавший продажную совесть их превосходительств военной эпохи и благополучно вершивший свои грандиозные уголовно-коммерческие аферы, Рубинштейн выступил в роли горячего защитника пострадавших от батюшинской комиссии бедных, честных аферистов. Среди дел, выдвинутых Рубинштейном против ген. Батюшина, было, между прочим, обвинение последнего в вымогательстве от известного петроградского ювелира крупной суммы денег, в котором косвенно была замешана графиня де Богарне, урожденная герцогиня Лейхтенбергская.
Положение и судебного следователя и всей комиссии сен. Бальца становилось все затруднительнее: обвиняемые Батюшин, Рязанов и Логвинский, сидевшие четвертый месяц в тюрьме без определенного обвинения даже не будучи допрошены, жаловались на незаконное содержание под стражей, доказывали свою невиновность ссылками на факты и свидетельские показания и требовали их обследования и своего немедленного освобождения. С другой стороны, возбужденное общественное мнение, жаждавшее кары для злодеев старого режима, не только не допускало мысли о возможной невиновности членов батюшинской комиссии и вздорности возводимых на них молвой обвинений, но требовало скорейшего расследования и предания суду и гласности всех их преступлений.
В такой атмосфере прошло 2–3 недели, когда председатель комиссии сенатора Бальца на заседании, посвященном разбору текущих вопросов и прошений, объявил, что в защиту Батюшина поступило ходатайство от… Владимира Львовича Бурцева.
Если бы с лепного потолка роскошного дворца кн. Гагарина на Английской набережной, где работала комиссия сенатора Бальца, вдруг ударил гром и посыпалась штукатурка, все мы – 18 следователей были бы менее удивлены, чем услышав о том, что известный борец со старым царским самодержавным режимом выступает в защиту типичного царского генерала, запятнавшего себя грязными преступлениями.
Признаюсь, что нами овладело чувство недоверия и неловкости.
Ведь что ни говорить, а на самого беспристрастного следователя влияет единогласный хор определенных и тяжких обвинений. Правда, у добросовестного судьи не создается без фактов и доказательств убеждения в виновности обвиняемого, ни даже предубеждения противного, но появляется особая осторожность и придирчивость в оценке улик и фактов, вытекающая из сознания возможности и вероятности вины. И на этот раз искушенные судебным опытом деятели были встревожены ясным и громким голосом Бурцева, говорившего со свойственным ему убеждением: «Батюшин невиновен, он жертва интриги, прошу его освободить до суда».
И то, что слова эти исходили от В. Л. Бурцева – человека глубокого убеждения, бесстрашного борца за правду и свои убеждения, – это еще более усиливало их значение для всех нас. Среди судебных деятелей вообще почти не было реакционеров, любителей абсолютной монархии из личных видов… Среди нас таких не было вовсе. Все мы были объединены чувством радости по поводу падения мрачного режима и огромной нашей ответственности перед обновленной Родиной, требующей святой чистой, творческой работы в интересах общественного блага.
И в этот момент, как никогда, и в обществе, и у нас высоко стоял авторитет честного, неподкупного борца за свободу и благо родины, 25 лет громившего пороки старого строя и призывавшего в изгнании к свержению цепей рабства. Чувствовалось, что среди нас, занятых мирной, обыденной работой, этот человек посвятил всю жизнь высшим целям Родины и почти пророчески [предсказал] момент ее освобождения.
И казалось нам, что В. Л. Бурцев кем-то обманут, что ему не надо вступать в это дело с таким категорическим утверждением, что как-то жаль его большое светлое имя сплетать с запачканным, ничтожным именем Батюшина…
Вслед за этим впечатлением все мы почувствовали необходимость еще раз проверить свои впечатления от дела Батюшина, ибо заявление Бурцева явилось новым, но сильным толчком для судейской совести. По предложению сенатора Бальца судебный следователь и член комиссии, наблюдающий за производством следствия, сделали подробный доклад о результатах своей работы, но сущность этого доклада сводилась к тому, что обвинения против Батюшина еще не подтверждены расследованием, но, с другой стороны, улики против него еще не ослаблены настолько, чтобы твердить о его полной невиновности. Конечно, при таком равновесии дела потребуется еще много следственной работы и продолжительное время, чтобы разъяснить дело с полным и ясным результатом. И сейчас же перед комиссией встал вопрос: если улики против Батюшина не так очевидны и убедительны, то нельзя ли его освободить до суда из-под стражи, как это делалось в подобных случаях. Остановились на том, что Бальц переговорит с Керенским по делу Батюшина и предупредит его о возможном освобождении Батюшина из тюрьмы. Керенский очень интересовался нашей работой. Выплывший на гребень исторической волны премьер не чувствовал за собой ни общественного влияния, ни политического прошлого, которые бы оправдывали выпавшую ему роль. Поэтому он делал историю и был озабочен тем, чтобы его проекты, распоряжения и действия создали ему крупный политический и общественный успех и таким путем укрепили его положение. Создав следственную комиссию Муравьева, расследовавшую преступления министров и высших должностных лиц империи, и сенатора Бальца, Керенский нервничал, нетерпеливо ожидая существенных результатов расследования. Подобранная несколько из тенденциозных элементов комиссия Муравьева, несмотря на энергичные поиски, не могла разыскать серьезных государственных и политических преступлений со стороны бывших министров и тем очень огорчала Керенского, который не постигал того, что законы царского государственного строя и царские государственные деятели не могли разойтись, чтобы по старым царским законам можно было обвинять министров в серьезных преступлениях против государства!
Комиссия сенатора Бальца имела более простую задачу. Поражения наших армий были фактом, и оставалось лишь найти действительных виновников. В сущности, все обвинения наших генералов сводились к преступным бездействию или превышению власти и в редких случаях к взяткам и вымогательствам. Тем не менее, каждое дело требовало расследования, каждое обвинение – доказательства. Поэтому у нас был привлечен к следствию в то время лишь один генерал Трапезников, обвинявшийся в крупных злоупотреблениях с поставками на армию автомобилей.