– Ты что это, Гастоныч? – она весело окинула взглядом гору кото-товаров на скамейке. – Лоток свой открываешь, чи шо?
– Наоборот. Купил, вот. Для кошки.
– От те на! Никогда никакой домашней живности не признавал, и вдруг – кошку завёл?
– Завёл. Долгая история, – сплетничать Ефим Гастонович не любил, продавщице в магазине и то сказал, что кошку ему прежние хозяева отдали из-за аллергии.
Он вытер лоб и стал раздумывать, как бы удобнее всё подхватить.
– Подсобить тебе, Гастоныч? Как же ты это всё сам донесёшь?
– Вот ещё. Женщин нагружать.
– Ерунда! – Ольга Ивановна резво ухватила пакет с лотком, мисками и кото-игрушками. – Оно совсем не тяжёлое, а тебе сподручней будет.
И отступила на шаг, всем своим видом показывая, что пакет строптивому соседу ни за что не отдаст.
– Что ж, и то верно, – кивнул Ефим Гастонович, и они зашагали к дому.
Из-за угла, шагах в пятидесяти перед ними, вынырнули бывшая хозяйка Подушки с сыночком. Ефим Гастонович незаметно замедлил шаг – уж кого-кого, а «любительницу ма-а-аленьких котяток» видеть сейчас совсем не хотелось. Его спутница тоже увидела соседку с отпрыском впереди.
– Вот же ж, дал бог сыночка, а? Тридцать пять лет, а сидит на материнской шее, постоянной работы нет, только дефективчики свои пишет. Говорят, одну книжку издал недавно. То ли за материнскую пенсию, то ли за какой-то свой заработок. Хотя, откуда у него заработок…
– Вроде бы, грузчиком по ночам подрабатывает, – пропыхтел Ефим Гастонович. – Давайте-ка, дражайшая Ольга, у лавочки остановимся. Я руки сменю…
– Руки он сменит… А ещё от помощи отказывался, говорила же – тяжело. А этот, – она кивнула на Маргариту с сыном, – какой с него грузчик? У матери даже сумку взять не может.
Действительно, соседка тащила ворох авосек, у Гордончика же в руках болтался один лишь маленький пакетик.
– А ей, почему-то, за младшего стыдно, – не удержался Ефим Гастонович.
И вернулся к собственной горе покупок.
Подушка оказалась на редкость ласковая и сообразительная. Она сразу же использовала по назначению лоток, радостно уплела предложенный корм, перед этим вежливо потёрлась об ахающую – «Это что, Маргаритина кошка?» – Ольгу Ивановну, а затем, когда соседка удалилась, забралась к Ефиму Гастоновичу на колени и принялась сосредоточенно мурчать. Он рассеянно погладил кошку, с нетерпением вглядываясь в монитор медленно просыпающегося компьютера.
Компьютер, наконец, ожил.
Новостей не было.
Поначалу Мамаша Марго Грегори даже понравилась. Возможно, это из-за того, что она с порога потащила гостей в большую светлую кухню, усадила за стол, где тут же наставила всякой всячины. Вернувшийся из межсознанья таракан был очень рад домашней еде.
Грегори съел первое, второе и салат, раскрыл перед собой окно и наконец раскурил трубку, откинулся на спинку стула и решил, что новая жизнь не так уж и плоха. Можно приходить к Мамаше Марго, обедать, курить и постепенно искать пути взбадривания владетеля.
В эту секунду Мамаша Марго поставила перед ним новую тарелку с дымящейся едой.
– Эм… Спасибо большое, но я уже наелся.
– Обидеть хочешь? – зыркнула на него Мамаша Марго, тараканиха, надо сказать, весьма крупная.
– Нет, что вы… – Грегори растерянно перевёл взгляд на Горе Опекуна.
– Я предупреждал, – пожал плечами тот, наклонился и прошептал. – Единственный способ избежать дополнительной порции – вовремя уйти. Предлагаю прямо сейчас это и сделать, пока она и мне добавки не навалила.
– Но я ещё не докурил!
– Тогда ешь.
Грегори тоскливо посмотрел в тарелку, а в кухню вошёл новый таракан. Был он очень маленького роста, Грегори даже решил, что перед ним таракан-детёныш, но потом понял – это взрослая особь, только почему-то не выросшая.
У таракана были широкие плечи, сутулая спина, угрюмый взгляд, и тащил он на себе зачем-то странную деревянную конструкцию – на голове лежала широкая доска, по краям к ней крепились ещё две, доставая до пола. В итоге создавалось впечатление, что таракан заключён в большую букву «П».
– Ой, Горочка! – запищала хозяйка квартиры, – сыночечек, любименький, садись скорей кушатки!
Грегори затошнило. Есть расхотелось окончательно.
Пришелец уселся за стол и стал сосредоточенно поглощать бесконечную еду. Грегори уловил момент и подсунул ему собственную тарелку. «Сыночечек» уплёл её содержимое, как ни в чём не бывало.
– Спасибо, хозяюшка, – Грегори бочком подбирался к двери, – но нам, пожалуй, пора.
Он выскользнул в дверь, Горе Опекун – за ним.
– Фух, – вытер пот Грегори, когда они оказались дома, – мне всё виделось, что она бежит за нами и пытается накормить. А это, и правда, её сын?
– Ага.
– А что это на нём за деревяшки?
– Корректор роста.
– Хм. Она любит карликов?
– Кто её знает. Не вздумай дома курить!
Ольга Ивановна, пока тащили кото-добро, посоветовала обратиться в турфирму, услугами которой пользовались его сын и внук. Ефим Гастонович даже с шагу сбился, а затем застыл столбом, хлопнул бы себя по лбу, да руки заняты. Как же он сам не додумался? Впрочем, оно и понятно. Гриша с Никитой всё время путешествовали, что называется, своим ходом. Безо всяких турфирм. Однако под конец решили примкнуть к какому-то «очень уж интересному туру по Чехии», с тем же туром должны были и домой вернуться – об этом они сообщали в предпоследнем письме. Его сейчас и открыл Ефим Гастонович.
Названия турфирмы не было.
Тогда Ефим Гастонович позвонил Гришиному дворецкому, Михаилу Арсеньичу, которого сын – это он точно знал – всегда держал в курсе всех формальностей. Если отцу Григорий пожалуется на отсутствие борща и перескажет всё, что наговорил «занудный гид», то Михаилу Арсеньчу непременно доложит точное название турфирмы, где этот гид работает и номер автобуса, на котором гид их вёз.
Услышав вопрос, дворецкий Гриши замялся, но потом сообщил, что в турфирму уже позвонил. Автобус, в котором ехали Григорий и Никита, вернулся вчера вечером. Без них.
– Они сошли в Праге. Это всё, что мне сообщили.
– Но… Как же это? Почему?
– Я пытаюсь выяснить. Но вы не волнуйтесь, вы же знаете Григория Ефимовича. Скорее всего, ему просто наскучил нудный автобусный гид.
– Но он мне не писал всё это время… Не выходил в скайп…
– Мне тоже. Если до конца дня я не получу новостей, обращусь в консульство Чехии, – до омерзения спокойно проговорил Михаил Аресеньич. – Простите, мне звонят по второму номеру.
Ефим Гастонович битый час мерил шагами квартиру.
Кошка Подушка внимательно наблюдала за ним с подоконника, затем спрыгнула, подошла и деловито потёрлась о ногу. Он наклонился, почесал её за ухом. Подушка муркнула.
– Эх ты, несчастье… – пробормотал Ефим Гастонович. – Самому надо в консульство звонить, вот что! Отец ведь – я, а не дворецкий.
Он решительно зашагал назад к компьютеру, чтобы выяснить телефон консульства Чехии, но тут в дверь позвонили.
– Гастоныч, тебе тоже такой счёт за воду выставили? – Маргарита Сергеевна как всегда без спросу вкатилась в квартиру.
– Что? – моргнул на неё Ефим Гастонович. – Какой счёт? Какую воду?
– Горячую, какую! От, посмотри! – она выложила перед ним ворох квитанций.
Ефим Гастонович лишь скользнул по ним взглядом.
– Послушай, Сергеевна, мне сейчас немного не до воды. Ни до горячей, ни до холодной.
– А что такое? Никак твои, наконец, написали? – и со свойственной ей бестактностью соседка уткнулась носом в монитор.
Ефим Гастонович открыл рот, чтобы вежливо попросить её уйти, в последний миг понял, что получится совсем не вежливо, но сказать всё равно ничего не успел.
– Дождался, наконец, – со смесью удивления и разочарования протянула соседка.
Ефим Гастонович отпихнул её от монитора. В открытой почте висело новое письмо. От Григория. Дрожащими руками отец и дед потянулся к мышке, клацнуть по нужной строке удалось не сразу.
– Что пишут-то? – раздалось из-за спины, но Ефиму Гастоновичу показалось, что голос донёсся издалека, он едва его услышал, взволнованно скользя глазами по строчкам.
«Отец, с нами всё в порядке. Попали в небольшую неприятность – зашли на местный антикварный рынок и так увлеклись предметами старины, что не уследили за вещами. Утянули барсетки, где были почти все деньги, карточки, телефоны и, самое обидное, документы. Со студенческих лет со мной такого не случалось. А без документов в чужой стране – сам понимаешь. Пришлось идти в полицию, в консульство… Но теперь уже всё улажено, Арсеньич только что нам билеты оплатил – вечером самолёт, завтра дома будем.
Прости, что не писали и не звонили – ни тебе, ни Арсеньичу. Во-первых, особо, не откуда было, во-вторых, не хотели беспокоить, пока всё не уладим.
И да, одну древнюю статуэтку я всё же успел прикупить…»
– Чего пишут-то? – повторила соседка.
Ефим Гастонович не смог ответить.
Резкая боль в груди – и в глазах потемнело. Бросило в пот. Он медленно оседал на пол, откуда-то совсем уж издалека доносился голос Маргариты Сергеевны.
– Гастоныч? Гастоныч, да что с тобой? Ой, горечко… Алё, скорая?… …Гастоныч, да что ж ты? Давай на кровать…
Кажется, соседка доволокла до кровати его на себе, потом был врач, вопросы, стетоскоп, давление и носилки. Уже у самой «скорой» Ефим Гастонович вспомнил о важном.
– Сергеевна, – позвал он, но соседка и без того крутилась рядом. – Возьми ключи. Покорми Подушку, пока меня не будет.
– Чего?
– Ну, кошку. Она же тебя знает. И туалет там убрать надо. А я тебе чего-нибудь… когда вернусь…
– Ой, Гастоныч, нашёл из-за чего переживать! Ты лечись, главное, и ни о чём не думай. Велика беда – кошка. Говорю же, выпустить её – сама себе еду найдёт.
– Если кошки не окажется дома, когда я вернусь, – Ефим Гастонович из последних сил приподнялся на носилках, – вовек с тобой не заговорю, слышишь? А помру – вурдалаком к тебе вернусь, слышишь?