– Она завистница и сплетница. Ей не нужно ничего делать. Достаточно оказаться лучше её.
– Ох, Ларка. А если они узнают?.. Я ведь сначала испугалась – думала, она о другом скажет. Ведь не поверят же теперь никогда…
– Успокойся. Не бери идиотку в голову. Пей латте, пока не остыл. И тортик скушай, – Лариса подвинула к ней тарелочку с кусочком ягодного торта и напустила на себя строгий вид. – Ешь – легче станет. Ещё не было случая, чтобы женщине не помогло сладкое!
Карина улыбнулась. А Лара добавила:
– Эх, будь мы в одной группе, я бы эту Вальку быстро бы заткнула. И не посмотрела бы, что староста.
И это верно. У себя на потоке Лариса была, что называется, в авторитете. И в школе подруга всегда за неё – «тихую заучку» – заступалась. Потом семья переехала в другой город, но Карина решила поступать в родном Харькове. Она вдруг задумалась – а не напрасно ли? Свой город, чужой… Есть ли у неё среди одногруппников друзья? Не те, что периодически обращаются за помощью в учёбе, а те, кто бы стал плечом к плечу, не дал бы в обиду? Как Лариса.
В окне мелькнул знакомый силуэт – кажется, Гена Дёмин. Прошёл мимо. Заметил ли их? Неважно.
О’Кари металась по комнате, сносила полочки, разбрасывала книги, тетради и прочую бумагу. Всплескивала руко-лапками и вопила не-тараканьим голосом.
– Я не отличница. Я – позор на шести лапах! Настоящая отличница никогда бы так не налажала. Не дала бы повода никаким Валкам. Не навела бы на себя подозрения!
В углу вытянулась струной рыжеволосая Ллара. Она некоторое время наблюдала за истерикой подруги, затем рявкнула:
– Хватит уже себя жалеть! Никто не идеален, и каждый имеет право на ошибку.
– Нет! Отличницы – не имеют таких прав, – зазвенела О’Кари разбитой вазой.
– Угомонись ты, наконец! – Ллара топнула ноголапой, а руколапы упёрла в боки. – Замолчи и успокойся.
– А ты… Ты только командовать и умеешь! Ни слова поддержки от тебя. Надоела! – О’Кари швырнула в неё ворох исписанных листов.
Ллара небрежно от них отмахнулась, ни на секунду не утратив самообладания. Пару мгновений она размышляла, как бы ещё успокоить подругу, но так ничего и не придумала, а тем временем на пороге нарисовался гость.
Таракан с добрым взглядом и трубкой в руколапе.
Завидев бьющуюся в истерике О’Кари, он мигом бросился к ней, обнял, приголубил, забормотал какую-то утешающую ерунду, мало понятную Лларе, а саму Ллару погнал за чаем. Вскоре О’Кари успокоилась.
«Надо взять на вооружение, – подумала Ллара. – При истерике – подавать чай!»
– Мне сразу эти Валки, обе-две, не понравились, – фыркнул гость в чай.
– Ага. Гадость, – согласилась Ллара.
– Но, между тем, – продолжил гость, глядя на О’Кари, – твоя подруга права. Даже отличницы имеют право на некоторую слабину. Кто не ошибается, тот уже не таракан в сознании, а имплантат в мозгу.
– Да! – обрадовалась Ллара.
А О’Кари неуверенно кивнула и пробормотала:
– Спасибо вам, Грегори.
– Да не за что, – смутился таракан и уставился на собственную трубку. – Я ведь, собственно, с просьбой пришёл.
– Да? Чем я могу помочь?
– Понимаешь, владетель мой меня беспокоит. Что-то неладное в сознании его творится. И я чувствую, что это из-за тебя. То есть, из-за владелицы твоей. Неравнодушен он к ней и, похоже, сильно. А она к нему… Ну, в общем, сердцу не прикажешь, но не могла бы ты посодействовать – чтобы она с ним помягче была немного, повнимательней. Чисто по-дружески. Это ведь несложно – лишний раз улыбнуться, что-нибудь хорошее сказать.
– Хорошо, – кивнула О’Кари. – Я попробую.
Волновался Грегори не зря.
Мало того, что за время его отсутствия тень из угла никуда не делась, разрослась даже, так ещё и исчез благородный дон. Перед этим ходил он какой-то подавленный, помятый, всё время поправлял вуаль на затылке. От вопросов отмахивался. А теперь вообще сгинул. А вместо него появился таракан с вытянутым лицом, бегающими глазами и дрожащими усами. Весь он неуловимо напоминал прежнего хозяина, но Грегори не сразу понял – чем. А между тем, у него даже футболка похожая имелась, и белая надпись на синем фоне гласила: Генатрус.
– А где благородный дон? – спросил у пришельца Грегори.
– Йа-а-а за него, – выдавил тот.
– Занятно… И кто же ты по жизни? – спросил, лишь бы что-нибудь спросить.
– Трус! – выпучил глаза таракан.
– И зачем ты здесь?
– БГ заменяю. Он в отпуске. Не может же человек всё время благородничать.
Грегори присмотрелся. На затылке пришельца болталось такое же подобие густой вуали, какое было и у благородного дона. А может – не подобие? Грегори ненавязчиво приблизился, резко схватил вуаль, дёрнул. И… столкнулся нос к носу с благородным доном Геннадием. На секунду он опешил настолько, что потерял дар речи.
– Двуликий таракан, – выдохнул он. – В жизни такого не видел.
– Много ты видел, – проворчал Генатрус и задёрнул вуаль, скрывая под ней благородного дона.
– Эй, дон, вернись! Что здесь вообще происходит, вы можете объяснить?
– Что, что… – высунулся из-под вуали благородный нос. – Вся моя сущность кричит, что владетель должен сейчас заступиться за Карину перед старостой, но…
– …страшно ведь оказаться в немилости у группы, – перебил Генатрус.
– Не в этом даже дело. А если староста всё же права? Получается, мы защитим нечестную студентку, которая зарабатывает оценки непонятно каким местом, но ведь это же неблагородно? Нам с владетелем мама сказала, что оценки должны честно зарабатываться.
– То есть, ты поверил Валкам? – Грегори старался обращаться исключительно к благородному дону, игнорируя труса. – Пойдём со мной, пообщаешься с тараканами из соседних сознаний и сам всё поймешь!
– Не могу! – возопил Генатрус. – Мало ли, что там расскажут? Страшно!
– И не благородно это – за спиной шушукаться.
– А верить сплетням – благородно?
– А я и не верю! – высунулся дон. – Я самоустраняюсь до лучших времён – до более однозначных.
– То есть – трусишь?
– Ну да! А что не так? – выпятился Генатрус.
Грегори вздохнул.
И подумал, что у «вечной отличницы» и «вечного благородства» имеется нечто общее. И сводится оно к тому, что – ни одно, ни другое, не может продлиться вечно. Особенно, если делается через силу и исключительно потому, что кто-то когда-то сказал: «так надо». Но если одна, оказавшись на грани срыва, просто крушит всё вокруг, то у второго всё намного хуже.
А ещё Грегори задумался: не зря ли он полез к О’Кари со своей просьбой? Вдруг она теперь сунется с приятельским разговором к привычному Геннадию, а напорется на труса?
– Эй, дон… – неуверенно начал Грегори.
– Тута я! – внезапно послышалось в ответ.
И перед Грегори возник Благородный Дон Геннадий во всей красе. Вуаль уже переместилась и напрочь скрыла труса. Футболка тоже показывала правильную надпись.
– Ты вернулся? – выдохнул Грегори.
– Да. Я тут подумал – ты прав. Действительно, не помешало бы поговорить…
– С другими тараканами?
– Нет же. Владетелю с Кариной. Не благородно это – столько времени скрывать свои чувства.
Снежинки падали на серую землю и чёрные волосы Карины.
Первые снежники ноября. Долго не задержатся. Возможно, уже к вечеру белоснежный пейзаж сменится мокрым чваканьем и унылыми лужами.
Но сейчас – красиво.
Особенно – черные пряди, струящиеся из-под белой шапочки и припорошенные первым снегом.
Они возвращались из спорткомплекса. Карина ходила в секцию плавания, а он – на лёгкую атлетику. Шли по молодёжному парку, Карина увлечённо рассказывала, как она любит бассейн, как мечтает победить на студенческом соревновании, даже её вечная отстранённость слетела, открыла искреннюю и живую студентку.
Геннадий решил, что время подходящее.
Он остановился, взял девушку за руку, развернул лицом к себе.
– Карина, ты, наверное, заметила, что я давно перестал относиться к тебе, как просто к другу.
– Я? – Карина удивлённо моргнула. – Ну… я…
– Сам не знаю, в какой момент ты мне стала очень дорога. То есть, знаю. В сентябре, после каникул увидел тебя и… Я не рассчитываю на взаимность, но если бы вдруг я тоже оказался тебе небезразличен…
Карина сжала его руку, лицо у неё сделалось виноватое.
– Гена, милый мой друг. Ты мне очень дорог – как друг. Я ценю наше общение, мне всегда приятно с тобой общаться. Но… прости, я люблю другого. Если тебя устроит дружба… – казалось, она сейчас расплачется.
Гена отступил на шаг.
– Не переживай, всё в порядке. Я не знал, что у тебя кто-то есть, – Карина открыла рот, но он её остановил. – Ты не обязана мне ничего объяснять. Я желаю тебе счастья.
– Мы можем остаться друзьями, – повторила она, глядя в глаза.
– Конечно. И останемся, – он улыбнулся и постарался вложить в улыбку всё тепло, на которое способен. – Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку во всём.
А снег всё падал.
На подходе к политеху Карина извинилась и сообщила, что у неё срочное дело. Настолько срочное, что, возможно, даже задержится на следующую пару. Неслыханное для неё дело! Тем более, что пара – по высшей математике, а там не забалуешь.
Гена проводил девушку взглядом. И внезапно махнул рукой: а пошло оно всё! Я тоже задержусь на пару! И побрёл гулять по Пушкинской. Несмотря на то, что пока ещё лишь середина ноября, половина магазинных витрин уже блестела новогодним «дождиком», шариками и гирляндами.
Хорошо кому-то. Праздничное настроение имеется.
Гена глубоко вздохнул. Ничего страшного не произошло. Ему отказали – и что с того? Девушка имеет право влюбиться в другого. Он ведь тоже не отвечает согласием всем, кто на него неровно дышит. Вон, Валька, до сих пор бросает томные взгляды.
В общем, каждый имеет право на отказ.
Гена замёрз и подустал, и сообразил, что уже успел отмерить шагами совсем не короткую улицу Пушкинскую и туда, и обратно. Вот уж точно «задержался на пару», – фыркнул он, ухватил в киоске согревающий кофе в пластиковом стаканчике и зашагал к универу.