«не ожидал застать здесь общий сбор, просто встреча старых друзей, сколько-то лет спустя, чепуха,
чепуха, бред, бред устойчивое состояние атома — состояние, которое характеризуется минимальной энергией иногда информация, полученная в институте, может быть полезна буду проявлять минимум энергии»
Хозяин открыл витрину, достал что-то, протянул черной футболке с @. Наташе не видно — что именно, но поскольку речь шла о водолазных часах…
— Не врут, не врут. Циферблат видишь? Передняя часть покрыта черной краской, а вот эти ярко-желтые светящиеся цифры — радиевые. Счетчик Гейгера зашкаливает.
— Ага, — криво улыбнулся лысый, — ага. Мне нравится этот подход. Творческий. Просто акция по уничтожению водолазов? А то слишком их развелось… Сколько можно. Водолазы и водолазы.
— Рано радуешься, — нервно отреагировал очкарик в танце, — носить такие часы прямо на руке из-за их размеров невозможно, разве что тебе в голову придет, а на водолазном скафандре циферблат направлен наружу, тело — в безопасности…
Наташа обратила царственный взор чуть левее и вниз.
Единственная женщина в компании неловко устроилась на непригодной для сидения антикварной козетке. Она слишком ярко накрашена, даже для вечера, рыжие волосы завитым бронзовеющим багетом окружают круглое лицо, цветом напоминающее лососиное филе, вот повернула голову, холодно блестит в длинной мочке неплохой бриллиант.
Крепкие ее ноги предусмотрительно растопырены, чтобы с позором не свалиться, крепкие ее пальцы сжаты до белизны и вцепились в козеткин бок, пока держится. На коленях золотистый мобильный телефон, украшенный каким-то детским брелоком в виде поросенка в натуральную величину.
«Несчастливая, какая она несчастливая», — подумала Наташа.
Странный костюм, вроде бы спортивный, но не очень, и явно ей тесноватый, маловатый. И вообще. Спортивные костюмы предназначены для занятий спортом. Непохоже, чтобы рыжая рванула сейчас с низкого старта или отправилась в заплыв на байдарках и каноэ.
Наташа понимала, что ночное мероприятие важно для Хозяина, и хотела, конечно, быть ему полезной.
Но посторонних людей она недолюбливала, особенно несчастливых женщин.
Несчастливые женщины превращают пространство вокруг себя в вакуум.
— Приятно понаблюдать за интеллигентными людьми! — шумно восхитилась бриллиантовая. — Время ночь, но ничего страшного, они собрались, ведут светские беседы про водолазов…
— Твоя реплика абсолютно неуместна, — огрызнулся смешной очкарик, — как всегда.
«предсказуема и вульгарна и когда же начало обязательной программы?»
Из дневника мертвой девочки
Странные ощущения, я думаю, какому-нибудь специалисту по клиническим депрессиям было бы интересно. Доброму доктору Айболиту от психиатрии. Теперь не только мир существует у меня в двух вариациях, но и мозг мой работает двумя половинами, совершенно автономно. Какая-то из половин, пусть левая, только и способна, что ожидать, когда пройдет время. Подчинись я полностью ей, не открыла бы глаза, не поднялась бы утром с кровати, не оделась, не умылась, рассматривала бы обратным зрением себя внутри и вылизывала соленые лужи, скапливающиеся за ушами, — если лежать на спине, слезы текут по вискам. Но бравая-правая половина велит мне опускать отекшие ноги на пол, переставлять их, имитировать какую-то деятельность в комнате, садиться за стол и работать. Работать над Планом.
А еще я ем. Покупаю в круглосуточном киоске напротив административного корпуса института плитку шоколада «Любимый», хороший молочный шоколад, пока добираюсь до лекционного зала, «Любимый» уже съеден. В перерыве между парами я пойду к киоску снова, приятно вновь заполучить «Любимого».
Утром съедаю совершенно не девичью утреннюю еду: какие-нибудь макароны с сосисками, если, конечно, удается эти самые сосиски купить по талонам на колбасные изделия. Соседка по комнате нежно называет мой завтрак «новоорлеанским», она без ума от дурацких «Унесенных ветром», я абсолютно согласна с Маргарет Митчелл, возмущенной сравнением со своей героиней: «Скарлетт проститутка, я — нет»!
Немелодичное блямканье домофона. Любопытная Наташа выгнулась и увидела уже знакомую, быстроглазую женщину с забавными разноцветными волосами и в неудобных узких туфлях. Она взбиралась по лестнице, хромая на обе ноги, со стонами и длительными паузами для восстановления дыхания. Туфли с ненавистью сняла у самого порога, отпихнула ногой. Сняла плащ-колокольчик.
— Без изменений, — тихо сообщила она взметнувшемуся Хозяину.
— А, Витечка, — тепло поздоровалась с лысым, — как Абрахам Маслоу? Все ли у него в порядке?
Витечка сморщился.
— Предлагаю пройти в гостиную, — обратился ко всем Хозяин. — Здесь негде присесть, к сожалению, одно канапе…
— Ага, канапе, — сказал лысый и смешно подмигнул.
Сам себе.
— Это вот эту скользкую дрянь ты так красиво называешь? — взвизгнула рыжая. — Это не канапе, горка какая-то. Ледяная. Дайте мне санки.
— Настоящий конский волос, — сдержанно пояснил Хозяин.
Гостиная комната находилась недалеко, за углом, и мало была похожа на гостиную комнату. Так одинаково, по крайне мере, говорили Наташе разные люди, оказывающиеся здесь в разное время.
Скорее можно было представить себя в небольшой кофейне: низкие-низкие квадратные столики темного дерева, низкие-низкие кожаные диванчики, удобные кресла, ворсистый ковер, настоящий камин. Рядом дровница, аккуратные, чистые березовые дрова, даже — дровишки. Классических очертаний кочерга.
У кочерги Наташа и разместилась, аккуратно сложив треугольное лицо на черно-белые пушистые лапки.
С мужчинами она еще могла иметь дело, они хорошо, несладко пахли, хвалили ее красоту и обязательно гладили шерстяной лобик, если Наташа, конечно, этого хотела.
Женщины же могли думать и говорить только о себе и были неинтересны голубоглазой аристократке.
— Может быть, выпить, — не изменил Хозяин своему обычному гостеприимству, — водка, виски, коньяк, — он заглянул в низкий-низкий барчик на колесиках, — мартини…
— Так это конечно, — удовлетворенно отозвалась рыжая, — это уж как говорится: день не пей, два не пей, а в три часа ночи — выпей.
— О чем будем разговаривать? — с напускным безразличием проговорил напряженно очкарик, теребя расстегнутый манжет.
Наташа подумала, что от него пахнет двумя женщинами сразу.
— О советских водолазных часах будем разговаривать, — сварливо ответила рыжая, — а вы уже начали… По-моему, было неплохо. Главное — по делу…
«а если я сейчас громко завизжу — так, как мне хочется, — то все очень удивятся»
— Как Федор? — участливо спросил лысый, снующий по гостиной в хорошем таком темпе. Наташа даже перестала за ним наблюдать, опасаясь головокружения.
Пестроволосая женщина, усевшись на диван, причудливо изогнулась в талии и разминала пальцы ног. Глаза она прикрыла от удовольствия. Не меняя позы, неразборчиво что-то пробормотала в ответ. Послушав напряженное непонимающее молчание общества, отвлеклась от массажа стоп и коротко доложила, что состояние стабильно тяжелое.
Лысый тяжело вздохнул и уселся на красный диванчик рядом с ней.
Хозяин аккуратно выставил на стол блюдца с различными орехами, нераспечатанную коробку шоколадных конфет, несколько хрустальных пепельниц в форме ракушек, сигареты «Gauloises» и «Marlboro».
— В ассортименте! — тихо воскликнула рыжая.
Лысый очень обрадовался жареному миндалю.
Очевидно, решила Наташа, в стрессовых ситуациях он по-дамски набрасывался на еду. Очевидно, ситуация была стрессовой для него.
— Ах, какой миндаль! — повторял он. — Как живой!
— Помните, — заговорила босоножка, — у Федора был какой-то чудовищный отец. Настоящий тиран, запрещал ему разговаривать с посторонними людьми, не выпускал на улицу…
«хороший коньяк.
во рту — привкус винограда.
то есть солнца»
— Почему был? — медленно выговорил Хозяин. — Он и сейчас замечательно есть. В Питере живет. Последние годы плохо себя чувствовал, Федор ему помогал, они стали как-то общаться. Встречаться.
— Да-да, — с непонятным воодушевлением подхватил очкарик, — помню, как Федор западал по телевизору, магнитофону и всяким таким делам. Дома у них не позволялось ничего этого не только иметь, но и признавать существующим. Из музыки он слышал только классическую, особенно ненавидел оперы.
— Помню, как на картошке он просто ошалел от концерта Алисы «Шестой лесничий»…
— Нет, он больше проникся «Кино»!.. Постоянно распевал: «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра-а-а…»
— А сам-то приехал из Ленинграда…
— Ага, где рок-клубы, движухи, подпольные концерты на квартирах…
— А слушал только «Князя Игоря»…
— «Улета-а-ай на крыльях ветра-а-а…» — вдохновенно пропела рыжая.
Наташа немного подвигала хвостом: эта малокультурная простушка ей была очень неприятна. Отсутствие элементарных манер. Крашеные рыжие волосы.
Неправильная одежда. Как можно ставить на себя такую печать обыкновенности?
Заговорил Хозяин:
— Однажды Федор уже спас мне жизнь. Мы тогда пили у Гусара в комнате, а бутылки прятали от его жены за окном, на карнизе, узкий такой карниз, в пол-кирпича. Весна, птички поют, почки лопаются, а мы гудим себе. Кто-то постоянно то подходил, то уходил, Гусар гениально играл на гитаре, вот это самое, помню: «Я устал пить чай, я устал пить вино, я включил весь свет, но стало темно, много лет я озвучивал фильм, но это было — немое кино!..»[23] Его жена потом рассказывала: захожу в комнату, сидят такие гаврики, поюу-у-ут себе, жизни очень радуются. Ни баночки, ни скляночки, ни стопочки рядом. И с чего поют, засранцы, — непонятно. Выхожу из комнаты, возвращаюсь через пять минут — еще пуще распевают, радуются жизни еще больше, и нигде ничего… ни в шкафу, ни под кроватью. Что за чертовщина?! А мы по очереди вылезали на карниз, разливали из литровой бутыли в стопочки, подавали друзьям через окно, все быстренько выпивали, ловкость рук и никакого мошенничества. И вот я оступился, идиот, пьяный был в дымину. Повис, пальцами за кирпичи держусь, эти сволочи там ржут, как кони, а я даже и заорать-то не могу, от ужаса, что ли. Болтаюсь себе. Даже и не думаю ни о чем. Тут Федор — откуда он взялся? Втащил меня.