— Вчера ночью вам этого не казалось, — напомнила я.
— Да, но… теперь я понимаю, что вела себя глупо.
— Если кто и вел себя глупо, так это он, — и я указала на надутого Этьена, — идиотские шутки. И после этого ты еще возмущаешься, что я стукнула тебя туфлей? Лучше скажи спасибо, что я не поверила в твою призрачную природу. Иначе взяла бы что-нибудь потяжелее. В страхе я грозна.
Эвелина фыркнула, а Этьен пробурчал:
— Новости, — сделав вид, что это известно ему давным-давно, — выставила меня на посмешище.
— Сам виноват.
— Не ссорьтесь, — взмолилась девушка, — давайте забудем эту историю. Я всполошила весь дом. Жаль, у меня нет вашей смелости, Изабелла. Вышла бы и пригрозила Этьену — призраку…
— Туфлей, — вставил он.
Тут мы все трое рассмеялись. Кажется, инцидент был исчерпан.
Вечером я узнала, что мне предстоит развлечение. Точнее, всем нам. Через два дня нам предстоял выезд в свет, как это называется. Это означало прием во дворце. А стало быть, я увижу Париж.
Нельзя сказать, чтоб я была в особенном восторге. Хотя это будет не совсем правильно. Париж я хотела увидеть. А вот побывать на приеме — нет. Я уже говорила о своих весьма средних способностях, которых достигла в придворном искусстве. Танцевала я отвратительно, вести светскую беседу мне доводилось лишь однажды и я не скажу, что это было блестяще. А вспомнив, что несколько томительных часов мне придется простоять на ногах в тяжелом платье с тугим корсетом и жутко неудобной прической, и все это с милой улыбкой — нет слов, чтобы описать мои ощущения. Почему я не могу остаться дома? Почему?
Очень хотелось задать этот вопрос герцогу, но я вовремя придержала язык. Заранее ясно, каким был бы ответ. Провинциализм нужно изживать в корне. Милую привычку сидеть дома с книгой в руках нужно беспощадно задавить в самом зародыше. Черт бы побрал эти обязательные выезды в свет! Иных слов я не нахожу.
Эвелина, напротив, была необычайно оживлена и последующие два дня только и говорила о том, что мы увидим во дворце, с кем там познакомимся и как все это будет замечательно. Этьен поддерживал ее в этих разговорах, хотя пытался сделать вид, что посещение приемов для него — дело обычное. Он даже состроил скучающее выражение лица опытного светского льва, замученного великосветскими раутами. Я не удержалась и спросила:
— Ты давно из Парижа?
Почему-то мои слова вызвали бурю веселья у всех, кроме, разумеется, самого Этьена.
Наконец, наступил ужасный день выезда в свет. Мы все были выряжены в пух и прах. Эмили столь туго затянула меня в корсет, что я не ощущала у себя талии вовсе, словно меня переломили напополам, сделав похожей на песочные часы. Я опасалась вздохнуть, а о том, чтобы проглотить хоть крошку и речи не было. На мои возражения Эмили заметила:
— Мужчины обожают женщин с тонюсенькой талией, госпожа.
— Ох, но у меня она и без того тонкая, — простонала я.
— Но вы и сами не пышка, — резонно возразила она, — а теперь посмотрите, как вы выглядите. Просто глаз не отвести.
Я посмотрела. Да, если все зависит от талии, то я могу не беспокоиться. Такой талии, какая у меня вышла с помощью корсета, не существует в природе. Ее можно было обхватить двумя пальцами.
— Боже, я не доеду до Парижа, — полузадушено сказала я, — скончаюсь по пути.
— Вы — женщина, — не сдавалась Эмили, — а стало быть, обладаете огромным терпением.
— Вот терпения-то у меня как раз нет. И не было его сроду.
Можете представить, как я себя чувствовала. Правда, отражение в зеркале ненадолго повысило мое самочувствие. Все же, Эмили в чем-то была права. Любая женщина ради того, чтобы хорошо выглядеть, пойдет на все, что угодно. И я решила терпеть. Всего-то каких-нибудь пять-шесть часов, есть о чем говорить! Ведь вытерпела же я жуткую процедуру выщипывания волос, когда мне казалось, что с меня живьем сдирают кожу. И ничего, живая осталась.
Мой вид вызвал у Эвелины восхищение.
— Какая же вы красивая! — ахнула она, всплеснув руками.
Я была ей благодарна за комплимент, хотя уже чувствовала легкое недомогание. Мне было не очень хорошо. Вот уж, не подозревала в своей служанке такую бездну жестокости. Так затянула, что того и гляди, треснут ребра. Я осторожно вздохнула, выцедив воздух из легких между зубами. Если вы думаете, что это так просто, когда вы в тугом корсете, то попробуйте, наденьте. И примите мои глубочайшие соболезнования.
— Твое лицо покрывает интересная бледность, — заметил Этьен уже в карете.
Я скрипнула зубами. «Тебя бы на мое место», — подумала злобно, — «посмотрела бы я на твою бледность».
— Вам плохо, Изабелла? — встревожилась Эвелина.
— Нет, мне хорошо, — скрипучим голосом отозвалась я, — лучше просто не бывает.
Все прежние опасения отошли на второй план. Куда там, на второй, на сто второй. Одной и единственной целью было — выжить в этом проклятом корсете и не грохнуться в обморок. Я никогда не падала в обморок и не знаю, что это такое. Но другие говорили, что ощущения при этом просто отвратительные.
В легкой беседе я участия не принимала, смотрела в окно, на проплывающие мимо поля, деревья и дома. Отметила также редкой голубизны небо и легкие облачка. В общем, погода была прекрасной, но меня это совсем не радовало.
Остальные не скоро заметили мою отрешенность, но спустя полчаса Эвелина все-таки спросила:
— Вам страшно, Изабелла?
— Нет, — ответила я чистую правду.
— А мне страшно, — призналась она.
— И чего же ты боишься? — хмыкнул Этьен, — думаешь, тебя там съедят?
— Там совсем не страшно, — заметил герцог, — там довольно скучно.
— Не может быть, — удивилась Эвелина, — как там может быть скучно?
— Поживешь — узнаешь, — загадочно отозвался Этьен.
— Только не говори, что ты на приемах умираешь от скуки. Ты там ни разу не был.
Герцог рассмеялся. Этьен скорчил гримасу и бросил на меня сердитый взгляд. Конечно, это я виновата в том, что он никогда еще не бывал во дворце.
Я много читала и слышала о красотах Лувра, но в тот день их просто не заметила. Не до того было. Я просто поднялась по лестнице, следуя за остальными. Господи, когда же это закончится!
Все, напротив, только начиналось. В парадном зале было много народу, дамы в нарядных туалетах заставляли думать о том, что мы, пожалуй, проявили скромность в выборе платьев и драгоценностей. Как бы мне в бриллиантовых серьгах, состоящих всего из одной подвески не выглядеть нищей на фоне этих разряженных особ. А эти камни величиной с голубиное яйцо! Нет, папочка сильно преувеличил благосостояние жениха.
— Ох, — тихо вздохнула Эвелина, взяв меня за руку, — как их много. И все смотрят на нас.
— Не все, — утешил ее Этьен, — не такие уж мы важные персоны.
Мы остановились около каких-то людей, с которыми герцог завязал ничего не значащий разговор. Должно быть, это были его знакомые. Меня представили по всем правилам. Я сделала изысканный реверанс, мечтая, чтобы мне не задавали вопросов. Господи, сесть бы куда-нибудь.
Мечты, как водится, остались мечтами. Пожилая дама, лет за сорок, обратилась ко мне, проговорив:
— Очень рада, что познакомилась с вами, герцогиня. Мы давно говорили вашему мужу, что ему пора жениться. Сколько можно ходить холостяком? Нужно ведь думать и о будущем, как вы считаете?
Я кивнула, только бы она отвязалась. Как я считаю? Да никак. Мечтаю снять этот гадкий корсет. Люди придумали столько способов пыток, и ни один не называет в их числе обыкновенный корсет. А ведь это самая изощренная из всех пыток, о которых я только слышала. Что там Железная Дева или испанский сапог! Об этом в моем положении можно только мечтать. Хуже корсета может быть только тесная обувь. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
— Вы здесь впервые, герцогиня? — продолжала великосветскую беседу дама.
Ей нужно было что-то отвечать. Иначе, она будет недоумевать, где меня воспитывали.
— Конечно, сударыня, — ответила я, надеясь, что моя интересная бледность не стала не менее интересной зеленоватостью. Окружающим будет очень интересно, каким образом можно получить столь экстравагантный цвет кожи. Наденьте корсет, мои дорогие. И все вопросы отпадут сами.
Принуждая себя беседовать, я случайно поймала на себе взгляд какой-то женщины. Очень неприятный взгляд, если быть честной. Меня словно сверлили насквозь, пытаясь узнать, что у меня внутри. Хотелось посоветовать ей немного подождать, и я покажу ей это сама. Судя по всему, недолго осталось.
Женщина была красавицей и странно, что я вызвала в ней такую неприязнь. Высокая, стройная и гибкая, как тростинка. У нее были черные волосы, такие тяжелые кудри, что я почти физически ощущала их тяжесть. Холодные серые глаза и точеный профиль. Ну и чем я ей могла помешать? Что ей опасаться с такой внешностью? Наверняка сегодня она даст сто очков вперед бледной заморенной худышке, похожей на несозревший огурец. С формами, кстати, у нее было все в порядке. Именно о такой груди и мечтает каждая женщина. А мою грудь назвать этим словом язык не поворачивается. Такое впечатление, что ее там нет вовсе. Не помогут даже многочисленные кружева, имитирующие ее присутствие. Вот именно, имитирующие. Все-таки, что она на меня так смотрит? Я ее знаю? Такое впечатление, что да. Кажется, я ее где-то видела. Или не видела.
Я отвернулась. Пусть смотрит, если это доставляет ей такое удовольствие. Должно быть, она любуется на мой интересный цвет лица. Такой цвет сердце любой женщины наполнит радостью.
Суета в зале напомнила мне о том, где я нахожусь. Я огляделась по сторонам, раздумывая, что именно вызвало такой ажиотаж. Оказывается, приход короля. Это ненадолго заставило меня забыть о недомоганиях. Я никогда раньше не видела короля и теперь мне представилась возможность это исправить.
Ну что ж, он в самом деле красив и молод. Этого не отнять. Но сильного впечатления он на меня не произвел. Мало ли на свете красивых молодых людей. Особенность ему придавала только королевская корона. Тем более, что нам всем пришлось склониться в низком поклоне и проклятый корсет дал о себе знать с особенной жестокостью. Странное впечатление, в нем я кажусь себе толстой, отъевшейся коровой. Наверное, потому, что меня давят со всех сторон.