Открыв рот, чтобы ответить резко отрицательно, я передумала. Какая разница! Пусть говорит, что хочет. Наплевать на это. Все равно.
Я молча прошла за ним в гостиную и села в кресло. Герцог долго устраивался на стуле, словно что-то торчало из сиденья, мешая ему в этом. Некоторое время я наблюдала за его потугами, а потом спросила:
— Ну?
— Мне очень жаль, что это случилось, — отозвался он.
— Это все? Я могу идти?
— Нет. Я позвал вас сюда не за этим. То, что случилось, мне очень не нравится.
— Неужели?
— Помолчите и послушайте. То, что произошло, не похоже на внезапно возникшую болезнь. Это похоже на…
— На что? — не выдержала я.
— Подумайте сами. Хватит мне дерзить. Вспомните, что он ел перед смертью.
Я напрягла память, которая, судя по всему, начала мне отказывать. Долго молчала, не в силах ничего припомнить. Но потом меня озарило.
— Пирожные.
— Правильно.
— И что это значит?
— Это значит, что эти пирожные предназначались вам.
— Конечно, они были для меня! Кто в здравом уме будет кормить пса пирожными?
— Вы меня поражаете своей тупостью. Если б он не съел эти пирожные, то их съели бы вы. И умерли бы совершенно так же, как ваш пес.
— Что? — я вытаращила глаза, — вы хотите сказать, что их нельзя было есть?
Герцог на мгновение прикрыл глаза.
— Да, — согласился он, — наконец-то. Их ни в коем случае нельзя было есть.
— Почему?
— Вы уже совсем ничего не соображаете? — вышел он из себя.
По-моему, он совсем обнаглел. Как он со мной разговаривает? И этот человек обвиняет меня в том, что я дерзко с ним разговариваю! Уж кто бы жаловался!
— Это вы ничего не соображаете! — огрызнулась я, — откуда мне знать ваши мысли? Почему эти чертовы пирожные нельзя было есть? Они, что, были отравлены?
Я спросила это без какой бы то ни было задней мысли, просто так, от злости. И каково же было мое изумление, когда герцог отозвался:
— Да, они были отравлены. Я рад, что вы наконец это поняли. Кто принес их?
— Вы серьезно?
— Кто принес их? — раздельно повторил он.
Казалось, еще секунда — и он меня стукнет.
— Откуда я знаю! Не помню. Кажется, лакей. А какое это имеет значение?
— Это имеет большое значение. И еще мне интересно, кто вас ненавидит до такой степени.
Меня хотели отравить? Меня? Отравить? Какая чушь! Кому это понадобилось меня травить? Кто я такая, наконец, чтобы избавляться от меня столь кардинальным способом?
— Ерунда, — отозвалась я, — никому и в голову не придет это делать.
— Кому-то пришло.
— И кому?
— Вы у меня спрашиваете? Вам лучше знать своих врагов.
— У меня нет ни одного врага. Что я, по-вашему, наследница престола?
— Вы думаете, травят только особ королевской крови? — скептически хмыкнул герцог.
— Еще богатых наследников. Но я не богатая наследница. Можно только посочувствовать тому, кто захочет унаследовать то, что после меня останется.
— Кажется, вы меня не слышите, — задумчиво проговорил он, — вас хотели отравить. Понятно? Это вам понятно?
Мне это было понятно. Непонятно было другое. Зачем? Зачем, во имя всего святого? Кому я нужна до такой степени? Насколько я знаю, никому еще не успела навредить так сильно, чтоб у человека возникло желание меня убить. Неожиданно, интересная мысль пришла мне в голову и я решила ее озвучить.
— Вы думаете, что неизвестный проник в дом, пробрался на кухню, отравил пирожные, зная, что они предназначаются именно мне? Вам не кажется это странным?
— Нет, не кажется, — отрезал герцог, — если предположить, что в доме кто-то подкуплен для этой цели.
— Кто? — поинтересовалась я.
— А вот это мне и предстоит узнать, — мрачно заметил он.
— Будете допрашивать всех подряд? — я скептически хмыкнула.
Можно подумать, этот человек признается в содеянном, как только увидит его грозную физиономию.
— Кстати, — продолжала я развивать свою мысль, — вполне могло случиться так, что отравить хотели не меня, а кого-то другого. Ведь пирожные ели трое.
— Да, но только с вами в последнее время случаются… разные неприятности.
Я возвела глаза к потолку. Ну вот, начинается!
— Вы подозреваете, что все эти случайности неслучайны?
— Перестаньте задавать глупые вопросы! — разозлился герцог в который уже раз, — вы и сами должны понимать это. В вас кто-то стрелял, раз, потом вы упали с лошади, это два, потом картина…
— Помилуйте! — взмолилась я, — картину-то оставьте в покое. Она свалилась сама.
— В моем доме картины никогда не падали.
— Значит, упадут, если их повесили на столь тонкие шнуры.
— Хорошо, — он скрипнул зубами, — ну, а лестница?
— Что лестница? — в том же духе спросила я.
— Кто-то столкнул вас с нее.
— Кто же, например? Там никого не было.
— Вы уверены? А раньше утверждали, что это сделал ваш пес. Значит, там его не было?
— Я его не видела, — я пожала плечами, — просто подумала, что…
— Ясно, — утверждающе кивнул он, — а кто первым нашел вас?
Я напрягла память. Кто нашел меня? Да никто, я сама встала. Потом ко мне подбежал Кадо, виновато виляя хвостом и скуля. Да, там была Луиза. Она еще спросила, жива ли я. Странный вопрос, если подумать, но в этом доме мне его задавали постоянно.
— Там была Луиза, — ответила я, — точно. Она убежала, потому что Кадо зарычал на нее.
— Луиза? — повторил герцог со странным выражением лица.
— Да, Луиза, — я состроила из себя полнейшую невинность.
— Понятно, — он поднялся на ноги, — тогда, вот что. Возвращайтесь в свою комнату и сидите там. Одна никуда не ходите. И не ешьте и не пейте ничего, не согласовав это со мной.
Я хотела спросить, как это он себе представляет. Я что, буду бегать к нему с каждым яблоком и спрашивать, можно это есть или нет? Глупость какая-то. Но спорить не стала, бесполезно. Только задержусь здесь еще часа на два.
— Ладно, — покладисто кивнула я, — не беспокойтесь. Дверь запру и подопру поленом.
Вышла в коридор, успев услышать, как он прошипел мне в спину:
— Очень смешно.
С этого момента все и началось. Всех слуг по очереди вызывали и допрашивали с пристрастием. Они все как один терялись, бледнели, краснели и тряслись, словно поголовно все были подкуплены. Неудивительно, если вспомнить ангельский нрав хозяина дома. Тут любой, даже самый невинный человек начнет думать, что свершил нечто противозаконное. Да и потом, у каждого есть мелкие грешки. Кто-то булочку в кухне стащил, кто тайком на свидания бегает, да мало ли, что еще.
Правда, никто не признался в содеянном, что тоже неудивительно. Лично я бы ни за что не призналась, особенно, когда против тебя ничего нет, кроме смутных подозрений.
Была допрошена даже Эмили, моя бессменная служанка. Это так подействовало на нее, что три последующих дня все валилось у нее из рук, она вздрагивали и оглядывалась. Видимо, беседа с герцогом произвела на нее неизгладимое впечатление.
— Госпожа, неужели, вы считаете, что я хочу вас отравить?
— Конечно, нет, — отозвалась я более легкомысленно, чем хотела бы, — не могу представить тебя крадущейся со склянкой яда в руке. Ты бы его непременно выронила, а лицо при этом было бы такое, что и допрашивать не надо.
— Я никогда не стала бы этого делать, хоть озолоти меня, — твердо проговорила она, — но ваш муж считает, что это сделала я.
— Ха-ха-ха! Не обращай внимания. У него постоянно такое лицо.
— Но он сказал, что выведет меня на чистую воду, — не унималась Эмили.
— Не беспокойся, никто всерьез в это не верит. Это такой метод допроса. Запугать допрашиваемого до потери пульса.
Боюсь, я не восприняла это всерьез. Угроза моей жизни не произвела на меня впечатления. Но все-таки, я очень хотела посмотреть в лицо тому негодяю, кто отравил Кадо. Не знаю, что я с ним сделала бы. Но уж не стала бы задавать дурацкие вопросы. Поистине, тому типу не позавидуешь. Лучше ему не попадаться мне в руки. Когда на меня накатывает ярость, я перестаю себя контролировать.
Тем временем, обстановка в доме изменилась настолько, что скучной нашу жизнь назвать было нельзя. Во-первых, за мной постоянно наблюдали, и не только герцог, Эвелина и Этьен, но и все имеющиеся в доме слуги. Последние пялились на меня из всех углов, провожая сочувственно-заинтересованными взглядами. Это меня раздражало до безумия. Так и хотелось схватить кого-нибудь за шиворот и осведомиться, что за диковинные узоры он на мне обнаружил.
Доходило до смешного. Не успевала я поднести ко рту яблоко, уже проверенное и одобренное, как кто-нибудь, к примеру, Эвелина с криком: «Ты отравишься!» вырывала его из моих рук. Ну, как после такого сохранить благодушное расположение духа?
Если я отправлялась побродить по парку, ко мне приставляли непременно Этьена, вооруженного, вот смех-то, пистолетом! Пару таких прогулок я вытерпела, но в третий раз не вытерпела и сказала:
— Ты хоть ворону подстрелил бы, что ли. А то, даже обидно. Носишь его зря.
— Перестань, Белла, — укоризненно произнес он, — это не смешно. Твоей жизни угрожает опасность.
— Ну и где она, эта опасность? — фыркнула я, — что-то я не вижу за деревьями вооруженного до зубов отряда.
Но тут произошла самая странная вещь за прошедшее время. В кустах послышался шорох, а потом треск, словно кто-то с силой продирался наружу, ломая ветки.
Этьен подпрыгнул, оборачиваясь и выставляя вперед оружие.
— Кто там? — напряженно спросил он.
— Белочка, — предположила я.
Отмахнувшись от меня, как от надоедливой мухи, кузен решительно шагнул к кустам. Я пожала плечами. Пусть развлекается. А я пока посижу вон на той лавочке и отдохну от усиленной охраны.
Но до лавки я дойти не успела. Кто-то большой и темный выпрыгнул из кустов в двух шагах от моей персоны и молнией помчался по дорожке.
Иногда в такие моменты во мне срабатывает охотничий инстинкт. Не раздумывая, я бросилась бежать за ним, позабыв, что не вооружена, в руках нет даже самой завалящей палки и толку от меня в такие моменты куда меньше, чем от любого пса.