Вика наслаждалась экзотическими телодвижениями темнокожих актеров, их пластичностью и ритмами незнакомых мелодий. Впечатление от представления усиливалось световыми эффектами, от которых костюмы исполнителей и музыкальные инструменты вспыхивали то золотом, то серебром. Это была как бы естественная феерия, но на самом деле точно рассчитанная и поэтому ненавязчивая.
В антракте Звягинцев купил в буфете дорогой шоколадный набор и преподнес Вике.
После концерта Валентин Васильевич спросил:
— Понравилось?
— Чудо!
Вика посмотрела на него с благодарностью.
В такси он сказал:
— Вика, у меня для вас маленький сюрприз.
Сунул руку за борт пиджака и вынул оттуда небольшую квадратную красную коробочку, бесшумно раскрыл ее.
В синий бархат было полуутоплено золотое кольцо с бриллиантом, цепко схваченным узорчатыми золотыми же лапками. Звягинцев поднес кольцо под светильник кабины, повернул его под разными углами — бриллиант переливался, сверкал.
— Это вам, Вика, от меня. Разрешите, я надену его на ваш пальчик.
— Благодарю, Валентин Васильевич, но подарок принять не могу. Неудобно, я все же замужем, кроме того, он слишком дорогой.
— Но это же от чистого сердца, Вика. Такая женщина, как вы, заслуживает большего. И вообще вы рождены для красивой жизни. Не все, правда, могут создать ее.
Звягинцев был обижен, некоторое время коробочка с кольцом неподвижно лежала на открытой его руке, а потом медленно отправилась за борт пиджака на прежнее место.
— Что ж, навязывать подарок я не могу.
— Не сердитесь, пожалуйста. Очень прошу вас! Все было так хорошо, пусть мой отказ не портит вам настроения.
Звягинцев завез Вику по ее просьбе к матери. Едучи домой, он думал о подробностях вечера: «Это ж надо — такой подарок не взяла! Цену, что ли, себе набивает? Завтра матери позвоню, выясню, что это значит. Может быть, я переборщил? Нельзя было так много в один вечер. И концерт, и шоколадный набор, и кольцо. Не привыкла к подаркам. С Наташкой куда проще. Она понимает что к чему». И Звягинцев решил вместо дома ехать к своей подруге.
Вике не хотелось появляться в своем новом доме с коробкой конфет. Это может обидеть Сергея. Она чувствовала себя все же виноватой перед ним.
Полина Петровна обрадовалась дочери:
— Хорошо, что приехала, Викуля. Не знала, как дождусь утра. Очень хочется узнать, как прошла встреча. Ну рассказывай, рассказывай!
Вика не спеша сняла пальто, прошла в комнату и, опустившись на диван, обмякла.
— Ты вроде недовольна, дочка? — с беспокойством спросила мать. — Что-нибудь не так?
— Да нет, все было так, только в конце он обиделся.
— Ну вот… — с огорчением сказала мать. — Что же?
Вика рассказала. Полина Петровна с ласковым восхищением посмотрела на дочь:
— Правильно поступила, умница. Показала себя, что ты не очень-то падкая на подарки. Он тебя больше уважать будет.
— Не в этом дело, мама. Я не думала авторитет у него зарабатывать. Просто не могла поступить иначе. Подарок такой принять — значит обязать себя перед ним. А мне Сережку жалко.
— Ну вот! Снова здорово… Он мне завтра позвонит, что сказать ему?
— Не знаю, просто не знаю… — ответила Вика в растерянности.
— Ну, Вика, ты не ребенок. Выбирай свою судьбу сама. Моя совесть чиста. Я как мать все сделала, чтобы ты горя-беды не знала. Счастье само к тебе в руки идет. Позвонит он мне завтра, дам ему твой рабочий телефон. Разговаривай с ним сама. Вот так! — И Полина Петровна хлопнула ладонью по столу.
Когда на следующий день Звягинцев позвонил Полине Петровне и с недоумением и обидой повел разговор, она сказала:
— Валентин Васильевич, я по-прежнему хочу видеть вас своим зятем. Уж вы наберитесь терпения. На всякий случай запишите телефон дочери. И не стесняйтесь, звоните ей.
РАЗГОВОР
Любовь Ионовна сидела за обеденным столом и, разложив книги, листала их, делала пометки в блокноте. Она готовилась к завтрашнему уроку. Федор Тарасович что-то писал, склонившись над письменным столом.
Было пасмурное воскресенье конца ноября.
Выпавший вчера снег таял, через открытую форточку слышался монотонный стук капель по черному железному карнизу.
— Федор! — Любовь Ионовна подняла глаза на мужа, сидящего к ней спиной.
Он повернулся:
— Да, Люба.
— Меня беспокоит семейная жизнь Сережи. То есть этой жизни фактически нет.
— Я понимаю тебя, — сказал он, смотря на жену поверх очков.
— Но, понимая, ты ни слова не сказал по этому поводу.
— Я думаю, Люба, они должны разобраться сами. Хуже нет — вмешиваться в семейные отношения. И так у них инфантилизма — болезни нашего времени — хоть отбавляй. Тебе не кажется?
— Все ты правильно говоришь, но ведь это наш сын. Душа болит.
— Вот с этого все и начинается. Из-за душевной боли родители хотят оградить свои чада от ухабов на жизненном пути. А когда видят, что ему или ей упасть придется, стараются соломку подстелить, чтобы не больно было. Сразу бросаются поднимать упавшего. И в общем наносят величайший вред.
— Так что же, по-твоему, Федор, надо самоустраниться?
— Ни в коем случае, Люба, но помогать только в экстремальных обстоятельствах. А сейчас Сергей проходит жизненную школу. И должен этот урок постичь один.
— В последнее время Вика два раза не ночевала дома. Говорит, что у матери оставалась, — сказала Любовь Ионовна.
— Вполне возможно, — предположил Федор Тарасович. — Зачем сразу плохо о человеке думать? А Сергей, по-моему, ко всему этому относится довольно спокойно или делает вид. Только, пожалуйста, ни о чем с ним не говори. Повторяю, он не ребенок.
— Ты прав, Федя, — согласилась Любовь Ионовна.
— А что Елена Анатольевна? — спросил Федор Тарасович.
— Она только сказала: «Жаль, не дождаться, видимо, мне правнука». В общем, что говорить, современная история.
Супруги замолчали. Каждый занялся своим делом. Снова стала слышна капель за окном.
СЕРГЕЙ И ВИКА
Позвонили. Сергей отворил входную дверь квартиры. На пороге стояла Вика с тортом и бутылкой цинандали. Не выпуская покупки из рук, она обняла Сергея и прижалась щекой к его груди.
— Плохо у нас, — сказала она. — Давай начнем все сначала.
Взяв ее за плечи, он слегка отстранил Вику и посмотрел в глаза:
— Пойдем.
В комнате Вика поставила свои покупки на стол. Они сели на тахту.
— Вика, милая, ты серьезно? Ты на самом деле?
— Да, Сержик.
Рядом с ним была Вика, но не упрямая, замкнутая, ожесточенная, которую он видел в последние недели и которая отталкивала его, а была Вика, когда-то первая позвонившая ему после ссоры, была Вика тех незабываемых феодосийских дней — ласковая, податливая, любящая, влекущая к себе; память о былом вызвала сильную, высокую волну страсти, она захлестнула их, отсекла от внешнего мира, перевернула, закрутила, и им стало ни до чего.
…Потом они сидели на диван-кровати полуодетые, тесно прижавшись друг к другу, и по очереди потягивали вино прямо из горлышка бутылки, закусывали тортом, коробка с ним стояла на их коленях.
— Ты увидишь, Вика, все будет хорошо. Особенно если ты пойдешь учиться, вот так же, как я, — на вечерний. У тебя не останется праздного времени, исчезнут дурные мысли. Не будет сожаления, что ты сидишь дома и не развлекаешься. У нас появится много общих интересов.
— Да, да, Сержик… Только вот поступить очень трудно — экзамены. А я все позабыла.
— Я помогу тебе, ты ведь способная. Увидишь — все получится.
— Ты думаешь, Сержик?
— Убежден в этом. Я себе очень четко представляю нашу жизнь. Вот, допустим, один из вечеров. Ты на работе, я на учебе. Первым домой прихожу я, готовлю ужин, и обязательно с сюрпризом: твоим любимым пирожным или там блюдом. За ужином мы говорим о минувшем дне: у каждого какая-нибудь новость. Работа работой, учеба учебой, а в кино, театры, на концерты мы ходить будем, и в твой любимый коктейль-бар, и по праздникам делать друг другу маленькие подарки.
Вика вспомнила о кольце, которое пытался подарить ей Валентин Васильевич. Боже мой, какая прелесть! Да, такой подарок Сергей ей не преподнесет. В лучшем случае какую-нибудь бижутерию из «Власты» или «Лейпцига» за десятку.
А что предлагает ей муж? После работы она должна еще и учиться. Мало тратит она нервов в поликлинике в процедурном кабинете со своими капризными пациентами — все больше людьми немолодыми. С ними надо быть предельно вежливой — поликлиника ведомственная, контингент больных особый. А терять это место не хочется — ставки здесь повышенные.
— Да, да, да, — автоматически говорила Вика, слушая Сергея.
А еще она вспомнила слова Звягинцева, когда он дарил ей кольцо: «Такая женщина, как вы, заслуживает большего. И вообще вы рождены для красивой жизни».
— Пойми, Вика, — слышала она голос Сергея, — у нас будет насыщенная, трудовая, интеллектуальная жизнь.
Ее охватила тоска от той картины, которую нарисовал Сергей. Вике даже не хотелось произносить односложное «да», и она молча кивала головой.
— Вика, ты как-то поскучнела. Что-нибудь не так? Может, с чем-то не согласна? Говори, давай обсудим.
— Да нет, Сережа, все так, ты говоришь правильно.
Вике просто казалось бесполезным, совершенно бесполезным объяснять ему: это не для нее. Сергей не поймет.
А то, что ей хочется, он дать не сможет. Они разные, разные, разные… И в то же время она любит Сережу за его чистоту, непрактичность, донкихотство, любит потому, что просто любит. И объяснить это невозможно.
Вика обняла его за шею и разрыдалась.
Сергей гладил и целовал ее волосы, соленые от слез глаза и говорил, ничего не понимая:
— Вика, милая, ну что ты? Что? Ведь все будет хорошо. Ведь мы договорились.
ЗВЯГИНЦЕВ И ВИКА
Он все не решался звонить Вике, выдерживал время, хотел поймать момент, когда его звонок попадет в самую точку. Звягинцев захотел снова призвать своего верного союзника — Зотову-старшую.