– Опять живой Сталин? Ты не пьян, ты в своем уме?
– Не только я видел его, но и Огородников, и Наташа, которая выдает пропуски.
– Мы сейчас придем.
Не прошло и минуты, как в приемную явились полковник и два офицера. Выслушав рассказ очевидцев, начальник охраны не стал их отправлять в психушку. В этот раз он произнес:
– Я понял: это был двойник Сталина, очень похожий человек. Он обрядился в него, чтобы проникнуть сюда без документов. И вы его пропустили?
– Но мы так растерялись! – разом заявили все трое.
– Срочно бежим в кабинет Никиты Сергеевича, как бы он туда не проник!
Когда Сталин стал подниматься по лестнице, к нему вернулся прежний облик. Профессор Берг направился в конец коридора и зашел в приемную генсека. Там за столом сидела пожилая женщина в темно-сером костюме в очках.
– Я профессор Берг, меня пригласили на беседу к Никите Сергеевичу.
– Пока его нет, посидите здесь на диване.
Между тем секретарь раскрыла журнал и сказала:
– Извините, товарищ профессор, но Вас нет в списке приглашенных.
Это не смутило Берга:
– Не может такого быть, мне позвонили из Кремля и сказали явиться. Видите ли, я больной человек, у меня – сердце, я с трудом дошел до вас, – и ученый положил под язык таблетку и схватился за сердце.
Секретарь кинулась к нему:
– Вам плохо? Врача вызвать?
– Не стоит, просто воду принесите. Сейчас всё пройдет.
Женщина зашла в соседнюю комнатку типа кухни. В это время Берг из-за пазухи вынул папку и извлек оттуда свое письмо для Хрущёва. Затем он подошел к столу секретарши, раскрыл красную папку, вложил туда свое письмо и, вернувшись на диван, снова приложил руку к сердцу. Женщина принесла ему стакан минералки. Профессор выпил, и тут в приемную вошли трое военных. Полковник спросил:
– Татьяна Ивановна, здесь не появлялся человек в военной форме, похожий на Сталина?
С изумленным лицом секретарша покачала головой, и тогда они вошли в кабинет генсека, там осмотрели всё и никого не нашли. Охрана ушла искать Сталина в других кабинетах, а в это время профессор Берг легко вздохнул и успокоил женщину:
– Мне уже немного лучше, сейчас пройдет. Наверно, я был записан к товарищу Хрущёву на какой-то другой день, видимо, я сам что-то напутал.
С этими словами Берг покинул приемную.
Спустя полчаса члены Политбюро собрались у Хрущёва. За столом лица товарищей были тревожными. Хотя весь мир уже обсуждал текст обращения Кеннеди, но советские граждане ничего не знали. Об этом запрещено было говорить в стране. Как и прежде, Хрущёв был спокоен, даже шутил.
– Так, все собрались? – спросил генсек бодрым голосом. – Кого нет?
– Нет Горского, – ответил помощник, стоя у двери, – Он мне звонил, сказал, что у него приступ, желудок.
– Врет! Небось узнал о заявлении Кеннеди – и от страха у него сразу понос, – сказал Хрущёв и громко засмеялся. – Небось, по ночам «Голос Америки» слушает. Ох, до чего хитрый этот еврей!
– На то и еврей, – заметил Брежнев, желая угодить генсеку.
Это развеселило генсека еще больше, следом и другие захихикали.
– Ладно, начнем без него. Итак, Кеннеди сделал заявление. Сейчас я его зачитаю, но об этом не надо распространяться, так как у нас эта информация секретная.
Хрущёв раскрыл красную папку и там увидел короткое письмо Берга, написанное черными чернилами. Он удивился. Опять этот таинственный профессор! И стал про себя читать: «Дорогой мой Никита Сергеевич! Я внимательно слежу за событиями в Карибском море и должен сказать, что Вы совершили гениальный ход. Политическая история мира еще не знала столь умного, дальновидного политика, как Вы. Уже сегодня Вас можно поставить в один ряд с такими великими людьми мира, как Македонский, Аврелий, Наполеон, Маркс, Ленин. Я не сомневаюсь, что начатое дело Вы доведете до конца, иначе на Вашу голову падет позор, Вас назовут трусом. Сейчас весь мир смотрит на Вас. Я уверен, что никакой карантин не остановит лидера великой державы. Этот слабак Кеннеди очень боится Вас. Желаю успехов, Ваш поклонник и преданный друг профессор Берг». Дочитав письмо, генсек почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Вдруг он спросил у товарищей: «Кто знает, кто такой Аврелий?»
Все члены Политбюро задумались, первым сказал Громыко:
– Это политик, он жил в древней Греции.
– А чем он знаменит?
– Я уже не помню, таких царей было много.
– Мне кажется, Аврелий был поэтом и жил в Италии, – сказал Суслов, главный идеолог страны, который имел натянутые отношения с Громыко.
– А мне думается, это был какой-то Папа Римский, – решил проявить свою эрудицию Брежнев.
– Ну, ладно, не будем гадать.
И воодушевленный генсек зачитал текст выступления Кеннеди по телевидению. Все слушали внимательно. Когда генсек закончил, то спокойно произнес:
– Ситуация довольно интересная: мы – великая держава, которая победила Гитлера, и сейчас весь мир смотрит на нас, как мы поведем себя. Мы не должны бояться Америку. Это мое мнение. Давайте коллективно обсудим и дадим ответ Кеннеди. Чтоб потом вы не говорили, что во всем виноват Хрущёв. Начнем с нашего главного политика, говори, Громыко. Да, прежде скажи, когда ты беседовал с Кеннеди, ты случайно не проболтался о ракетах?
– Ну как Вы можете так подумать обо мне? Я что, первый год замужем, что ли? Я – старый политик… Может, они узнали о ракетах позже, после нашей встречи? Я клянусь, что говорю правду.
– Я верю. Молодец, Громыко, вот настоящий дипломат! Вот так надо дурить этих капиталистов! Скажи, что ты думаешь насчет блокады? Я хочу знать, если наши суда пойдут на них тараном, они откроют огонь или испугаются?
– Мне трудно ответить, я не военный человек.
На самом деле министру иностранных дел СССР было хорошо известно, что для американской политики ракеты на Кубе – это слишком унизительное состояние. Психологически они не смиряться с этим, а значит, это может привести к ядерной войне. Несмотря на это, министр решил промолчать, так как генсек не любит, когда его подчиненные возражают ему. Таких людей Хрущёв называл оппозицией и боялся, как бы они не устранили его от власти. И таких людей генсек быстро увольнял. Потому трусливый Громыко испугался сказать правду, так как она не понравится Хрущёву. «Но, с другой стороны, – размышлял про себя Громыко, – если не сказать правды, то начнется война, и завтра ядерная бомба уничтожит меня и мою семью в Москве. Как же быть? Сейчас кризис достиг предела. Мы в одном шаге от войны. Нет, лучше мне промолчать, так я сохраню свою должность. А что касается войны, то будем надеяться, что ее удастся избежать».
– Ну, хорошо, – сказал генсек, – ты – дипломат и не привык говорить прямо. А что думает министр обороны? Но прежде ты нам сообщи, какая обстановка в Карибском бассейне.
Маршал в военном кителе с наградами поднялся:
– Тридцать кораблей продолжают идти на Кубу, включая «Александровск», с грузом ядерных боеголовок, а также четыре корабля с ракетами средней дальности. Туда же приближаются четыре подводные лодки с ядерными торпедами. Нас особо волнует «Александровск», который имеет в трюмах 24 ядерные боеголовки и 44 крылатые ракеты наземного базирования. Не хотелось бы, чтобы этот груз попал в руки противника.
– Что из себя представляет этот карантин? – спросил Хрущёв.
– На расстоянии 100 км от Кубы выстроились в ряд американские корабли, эсминцы, – то есть преградили нам путь.
– Что ты предлагаешь?
– Четыре подлодки пусть остаются там, а вот «Александровску» следует направиться в ближайший порт. Было бы хорошо, если бы четыре судна с ракетами – «Альметьевск», «Николаев», «Дубна» и «Дивногорск» – продолжали движение к острову Кубе. Однако во избежание риска столкновения с ВМС США надо вернуть их домой.
От таких слов все члены Политбюро легко вздохнули. Даже воинственный маршал почувствовал опасность.
– Зачем их возвращать? – сказал спокойно Хрущёв. – Пусть идут на таран. Я уверен, что американцы боятся нас и не откроют огонь по нашим судам. Так что операция «Анадырь» продолжается. Пусть этот сопляк Кеннеди не ставит нам ультиматум. Пусть знают, что мы не боимся никого. Мы тоже супердержава! – закричал Хрущёв и ударил кулаком по столу. – Подумаешь, что у нас меньше ракет. Завтра мы эти ракеты, как сосиски, будем клепать. Какая наглость – угрожать стране, которая выиграла войну! Это мы разгромили фашистов, а не эти вшивые союзники!
И снова лица членов Политбюро стали мрачными. А генсек продолжил:
– По этому поводу что думают другие товарищи?
С места Микоян произнес:
– Никита, это уже слишком опасно, может начаться война. Мы должны остановиться.
– Это они должны остановиться, а не мы! – вскрикнул нервно Хрущёв и, вскочив с места, начал расхаживать по комнате, как это делал великий Ленин. – Я уверен, они не начнут войну, а значит, мы можем давить на них. Мы должны все ракеты доставить на Кубу. Иначе для нас это будет позором, весь мир будет над нами смеяться!
– Но на Кеннеди давят его генералы и Конгресс, которые хотят войны, – напомнил Микоян.
И вмиг гнев Хрущёва исчез, на его лице возникла хитрая улыбка.
– Эх, Микоян, а в молодые годы ты был другим! Я заметил: когда люди стареют, то страха становится больше.
Эти слова генсека все растолковали по-своему: мол, ты, Микоян, стал старым, пора на пенсию. Если Хрущёв угрожает даже старым коммунистам, что говорить о молодых! И вмиг Микояна охватило волнение, так как на пенсию он еще не собирался. И тут он вспомнил о своей жене, которая утром решила тайно посетить церковь. Неужели чекисты узнали об этом и донесли Хрущёву? Тревога в душе усилилась. О Кубинском кризисе его жена узнала не от него, а от сына, молодого ученого, который по ночам слушал «Голос Америки». Сын был потрясен и уже не мог молчать. А жена Микояна была так напугана, что стала умолять мужа: повлиял на Хрущёва. И этим утром она тайно решила посетить церковь и помолиться за мир, хотя муж и был против. Это могло ему стоить карьеры, если об этом узнают его товарищи. Тем более что в каждой церкви есть священники, связанные с КГБ. Поэтому его жена нашла старое пальто, выцветший платок и надела черные очки, чтобы никто ее не узнал. Другой причиной посещения церкви было то, что она была больна раком. В те часы, пока шло заседание в Кремле, она молилась перед алтарем за своих детей и внуков, а также за страну.