– У нас тоже было весело, – сказал ее муж. – Дедушка с бабушкой сидели во главе стола, мы пели, танцевали. Тогда я работал слесарем на шахте. А как лихо танцевал мой отец!
– А перед этим мы все шли в церковь, народу собиралось много, – вспоминала хозяйка.
– Я тоже помню, – оживился Малиновский, – мы были молоды, как весело было! Хотя с молодых лет я уже был на фронте.
– Вы не поверите, – тут вспомнила жена генсека, – сегодня во сне мне явился сам преподобный Серафим Саровский и сказал, что от моего мужа зависит жизнь миллионов людей. Пусть будет осторожен.
Хрущёв сделал удивленное лицо, и откушенная булочка застыла в его руке. С усмешкой и недоверием он уставился на жену, но та заверила, даже перекрестившись:
– Я говорю правду, у меня был такой сон. Мои родители очень почитали этого святого, его икона висела у нас дома.
Такая теплая беседа смягчила сердце Хрущёва, и он повел маршала в свой кабинет. Оба сели в кресла, и Малиновский доложил:
– Иванов с Кубы сообщил, что сегодня американцы нанесут воздушный удар по нашим ракетам.
– Наверно, эту информацию ему Фидель передал?
– Значит, Вам уже известно?
– Да. Недавно я получил письмо от Алексеева.
– Иванов у меня опять спрашивает, что делать, если американцы нападут? Сам он готов дать отпор всеми имеющимися силами на Кубе.
– Скажи ему, пусть об этом не думает, потому что войны не будет. Мы с Кеннеди будем вести переговоры. Возможно, они хотели напасть на Кубу, но, получив мое последнее письмо, Кеннеди передумает. Честно говоря, я был самоуверен – теперь буду осторожным.
И тут зазвенел телефон. Хрущёв подошел к столу и поднял трубку:
– Я слушаю. Кто это?
– Никита Сергеевич, извините за беспокойство, это профессор Берг. Помните, мы встречались у Чёрного моря?
– Ну как же, помню, помню. А кто Вам дал мой номер телефона?
– Вы сами дали, на последней встрече, в Кремле.
– Что-то я не помню.
– Поверьте, кроме Вас никто не мог это сделать. Но дело не в этом, я буду очень краток, всё-таки Вы – мировой лидер, и у Вас много забот. Я очень переживаю за Вас, за нашу любимую родину, и уверен, что СССР выполнит свою великую миссию на Кубе, и там будет мощная военная база. Я знаю, как Вам сейчас трудно, потому что Кеннеди пытается унизить Вас, даже угрожает. На самом деле Джон – слабак, как и его генералы, которые любят лишь сытую жизнь. Желаю вам твердости и мужества и сохранить свой авторитет во всем мире. Еще раз извините за беспокойство.
И он положил трубку.
После такой речи еще с минуту генсек пребывал в раздумье, пока за спиной не услышал кашель маршала.
– Значит, вы, военные, хотите использовать ядерное оружие, если американцы нападут? – спросил генсек и вернулся к своему креслу.
– Только в крайнем случае. Сначала пустим ракеты «Луна». Они хоть и ядерные, но намного слабее.
– И как вы это себе представляете? Ну-ка, поподробнее…
– За воздушным ударом американцев последуют наземные войска. Вот тогда Иванов применит свою «Луну» против их десанта. И такая ракета может уничтожить до 20–30 тысяч солдат сразу. Потери американцев будут огромные – и они отступят.
– Но если американцы поднимут всю авиацию, то уничтожат все ракеты и наши войска там?
– Мы не должны их бояться, мы – народ-победитель, который разгромил Гитлера… Да и там офицерам и солдатам нужно как-то защищаться. Если они испугаются, сдадутся врагу, то какой будет наш авторитет в мире? Это позор!
– Да, ты прав. Это будет унизительная капитуляция. Пусть защищаются, как могут и чем могут.
В эти минуты Хрущёв думал только о своем авторитете мирового лидера, который будет сильно подорван. «После этого каким же я буду вождем коммунистического движения?»
– Ладно, я согласен с тобой. Я и раньше говорил, и сейчас повторяю: ядерное оружие использовать только в крайнем случае.
Что такое «крайний случай» – никто не знал. Не было ясности, потому что операция «Анадырь» проводилась в спешке. Сам генерал Иванов считал, что когда самолеты врага нанесут массированный удар по его войскам и ракетам – это и есть крайний случай.
В полдень Хрущёв решил провести еще одно заседание Политбюро. Надо было дать ответ американцам. Заседание началось с того, что Хрущёв обвинил некоторых членов политбюро в предательстве:
– Да, именно предатели! – крикнул он всем сидящим в лицо.
За столом все стали бледными, не понимая, о чем идет речь. Обычно при Сталине после слов «предатель» следовал расстрел в камере НКВД.
– Мне стало известно, что некоторые из вас отправили всю родню подальше из Москвы по путевкам в санатории и дома отдыха. Отчего это у ваших жен, детей и внуков вдруг начались болезни? Войны испугались? Пусть советский народ погибает, пусть дети Хрущёва погибают, а они – хитрожопые… спрячутся. Это – предательство по отношению к простым людям. Вот что, чтобы сегодня же все вернулись домой. А Лукнин такой наглец, что отправил на озеро Иссык-куль не только своих домашних, но и всех племянников, сватов и так далее. Видите ли, у его огромной родни внезапно от страха случился понос – все уехали лечиться.
Когда Хрущёв успокоился, он перешел ко второму вопросу:
– Товарищи, я получил письмо от Кастро, в котором он со всей уверенностью сообщает, что сегодня США нападет на Кубу. И вот что Кастро нам предлагает.
Хрущёв прочел письмо, которое прислал ему посол Алексеев. Наступила тишина, затем в недоумении все стали переглядываться. Первым высказался Микоян:
– Я знаю Фиделя, он горячий парень, но сейчас, кажется, у него не в порядке с мозгами.
– Наверно, этот кризис довел его… – заметил Суслов.
– Кем он возомнил себя? – возмутился Козлов. – Неужели думает, что ради этого острова мы погубим свою великую страну?
– Как он мог такое сказать? – сделал удивленный вид Брежнев, насупив могучие брови.
Хрущёв молчал. Теперь все взоры устремились к нему: что он скажет?
– Конечно, он сказал глупость по своей молодости и горячности. Но Кастро нам нужен. Он – проводник коммунистических идей в Северной и Южной Америке. Поэтому мы должны быть к нему терпимы. Да, иногда с ним невозможно вести переговоры, потому что он ведет себя, будто Наполеон, хотя его реформы не работают, а страна – в нищете.
Товарищи усмехнулись.
– Фидель у власти – благодаря нам, ведь мы, в прямом смысле, кормим эту страну, – сказал министр экономики Косыгин, – а он смеет спорить с нами!
– Мы сделали из него героя, – сказал Пономарёв. – Без нас никто и никогда не узнал бы о нем. А он предлагает нам такую глупость: погибнуть вместе с кубинцами!
– Ну хватит! – перебил их Хрущёв, – он совсем молод, ему всего 33 года, мы его перевоспитаем. Пусть мнит себя великим, пусть говорит глупости…, но Куба нам нужна. Конечно, этого не надо говорит ему в лицо, а то обидится и уйдет к китайским коммунистам.
Затем Хрущёв перешел ко второму вопросу. Он был главным и касался нападения США на Кубу.
– Знаете, в самом начале я был уверен, что Кеннеди не решится на войну, но сегодня стал думать иначе. Все сведения, которые поступали к нам за последние дни, говорят об обратном. Я не учел одного: на Кеннеди могут давить их военные «ястребы». Кажется, так и случилось. И подтверждение этому – письмо посла Добрынина, которое я получил недавно. Он виделся с Робертом Кеннеди, и тот сказал, что «ястребы» так давят на президента, что тот согласен на вторжение. И только наше письмо с конкретными предложениями может остановить войну. Так что этот конфликт не решить, если мы не заберем оттуда наши ракеты. Думаю, нам не надо более упорствовать. Они ждут ответа не позднее десяти часов утра.
За столом члены Политбюро поддержали генсека, кивая ему головой.
– Это очень мудрое решение, – первым сказал Брежнев. – Правильно я говорю, товарищи?
Все – в один голос: «Верно! Правильно! Уже пора! Настал час!»
Хрущёв улыбнулся и сказал себе: «Значит, я на верном пути».
– Товарищи, – продолжил Никита Сергеевич, – то, что мы отказываемся от операции «Анадырь», не означает, что мы были неправы. Просто обстоятельства изменились.
– Так и есть, – вставил Громыко, – мы должны быть реалистами.
– Вот именно. Итак, нам следует прямо сейчас написать письмо Кеннеди. А то, кто знает, – вдруг начнется война? Времени у нас мало.
– Но прежде мы должны для себя решить, какие условия будем выдвигать, – сказал Микоян.
Так как настроение генсека стало благодушным, то и члены Политбюро слегка осмелели.
– Мне думается, одного требования к американцам – не вторгаться на Кубу – мало, – сказал Брежнев.
Хрущёв был того же мнения:
– Это очень верно. Не зря же мы так рисковали, и теперь в этом торге мы должны быть в выигрыше. Я подумал об американских ракетах в Турции. Пусть они уберут их оттуда. Братья Кеннеди мне намекнули мне, что такой обмен возможен. Это идея мне понравилась, хотя о ней я думал и раньше. Что вы скажете, товарищи?
В один голос поддержали генсека.
– А может, будем требовать, чтобы все ракеты убрали из Европы? – предложил Козлов.
Микоян сразу возразил:
– Они на это никогда не пойдут – для них это означает оставить Европу голой, без защиты. Об этом мне сказал Кеннеди, когда мы встречались с ним в Вашингтоне.
Хрущёв сказал:
– Сейчас у нас нет времени: война вот-вот может начаться. Кажется, Кеннеди уже не управляет ситуацией. Надо мыслить реально, это будет обмен ракет в Турции на ракеты на Кубе.
– Для нас это очень выгодная сделка, – заметил Микоян, чтобы вдруг Хрущёв не передумал, ведь этот человек непредсказуемый.
– Итак, давайте срочно писать письмо. Громыко, давай, ты мастер в этом деле.
Глава МИДа стал диктовать, а секретарь за отдельным столиком стала печатать: «Мы согласны вывезти те средства с Кубы, которые вы считаете наступательными. Ваши представители сделают заявление, что США, со своей стороны, учитывая беспокойство и озабоченность Советского государства, вывезут свои аналогичные средства из Турции. Давайте договоримся, какой нужен срок для вас и для нас, чтобы это осуществить».