емое пальто.
С началом дня толпа несчастных пришла в движение и стала похожа на огромное, темное, вытянутое пятно. Слухи о том, что граница закрыта и все больше людей скапливается у пунктов пропуска, передавались из уст в уста, усиливая панику. Оголодавшие люди — старики, дети и раненые — слабели с каждым часом. По обеим сторонам дороги валялось множество телег и грузовиков, оставленных в первом случае потому, что животные больше не могли тащить поклажу, а во втором — потому что кончилось горючее. Айтор решил съехать с дороги, по которой все равно невозможно было продвигаться из-за толпы, и направился в сторону гор, в поисках перехода, где был менее строгий контроль на границе. Росер сначала отказывалась продолжать путь без Карме, но баск убедил ее, предположив, что та наверняка подойдет к границе с остальной толпой и во Франции они обязательно встретятся. Они долго спорили, пока Айтор не потерял терпения и не пригрозил девушке, что уедет в горы сам и бросит ее одну. Росер почти не знала его и потому поверила, что так он и сделает. В детстве Айтор часто ходил с отцом в горы, и сейчас он многое отдал бы за то, чтобы старик оказался рядом. Однако он был не единственный, кому мысль об окольных путях пришла в голову: люди целыми группами тянулись к подножию гор. Беременная Росер, с большим животом, отекшими ногами и воспалением седалищного нерва, очень тяжело переносила дорогу, но еще тяжелее она давалась семьям с детьми и стариками, а также солдатам с ампутированными ногами, в окровавленных бинтах. Ехать на мотоцикле можно было, только пока не закончится тропинка, но будет ли Росер в состоянии дальше идти пешком?
Как и предполагал баск, на мотоцикле они добрались до самых гор, он попытался забраться на нем повыше, пока наконец надрывавшийся мотор, выпускавший тучи дыма, окончательно не заглох. Дальше пришлось продолжить восхождение пешком. Айтор спрятал мотоцикл в кустах, поцеловал на прощание верного железного друга, словно преданную супругу, и пообещал, что обязательно за ним вернется. Росер помогла ему распределить узлы, которые они взвалили себе на спину. Большую часть вещей пришлось оставить и взять только самое необходимое: теплую одежду, запасную обувь, оставшуюся еду и французские деньги, которые предусмотрительный Виктор дал Айтору. Росер натянула на себя плащ и две пары перчаток: руки надо было беречь, если она хочет когда-нибудь снова сесть за фортепиано. Начался подъем. Росер шла медленно, но решительно, не останавливаясь; местами Айтору приходилось подталкивать ее или тянуть за собой, и при этом баск шутил или что-то напевал, поддерживая дух своей спутницы, будто бы они просто выбрались на пикник. Те немногие, кто тоже решил идти во Францию через горы, обгоняли их, издалека коротко помахав рукой Айтору и Росер. Вскоре они остались одни. Скользкая козья тропа окончательно исчезла. Ноги путников утопали в снегу, Айтор и Росер то и дело натыкались на валуны и упавшие стволы деревьев, время от времени им приходилось огибать пропасти. Один неверный шаг — и полетишь вниз на сотни метров. Ботинки Айтора, доставшиеся ему, как и очки, от вражеского офицера, павшего в бою, хоть и были сильно поношенные, но все-таки защищали ноги лучше, чем городская обувь Росер. Как бы то ни было, через довольно короткое время оба путника уже не чуяли под собой ног. А перед ними, на фоне пасмурного неба, возвышалась покрытая снегом гора, огромная и крутая. Айтор опасался сбиться с пути; он понимал: чтобы добраться до Франции, им нужно несколько дней — это в лучшем случае, — и они с Росер уже не смогут присоединиться к обогнавшей их группе беженцев. В душе баск проклинал себя за решение свернуть в горы, но всячески старался успокоить Росер, уверяя, что знает дорогу как свои пять пальцев.
Уже вечерело, когда они увидели вдалеке слабый свет и, собрав последние силы, приблизились к небольшому бивуаку. На расстоянии можно было различить несколько человеческих фигур, и Айтор решил рискнуть, даже если люди у огня — националисты, ведь альтернативой было заночевать на снегу. Он оставил Росер и осторожно приблизился к незнакомцам: вокруг костра сидели четверо мужчин, изможденных, бородатых, одетых в лохмотья, один с забинтованной головой. Ни лошадей, ни военной формы, ни зимних ботинок, ни походных палаток — ничего этого Айтор у них не заметил; незнакомцы скорее походили на оборванцев, чем на вражеских солдат, но ведь они могли оказаться бандитами. На всякий случай баск взвел курок пистолета, спрятанного под курткой; это был немецкий люгер-парабеллум, настоящее сокровище по тем временам, раздобытый им несколько месяцев назад во время одного из самых своих удачных приключений. Айтор Ибарра подошел совсем близко к костру, всячески пытаясь жестами продемонстрировать свое миролюбие. Один из мужчин, с винтовкой наперевес, шагнул ему навстречу, со спины его прикрывали еще два человека с ружьями, и все были так же осторожны и недоверчивы, как и Айтор. Мужчины остановились на некотором расстоянии друг от друга. Айтор в сердечном порыве выкрикнул приветствие на каталонском и на эускара[12]:
— Доброй ночи! Здравствуйте! Привет!
Пауза показалась ему нескончаемой, но вот наконец тот, кто выглядел главным, коротко приветствовал его на эускара:
— Всех благ тебе, пришедший!
Айтор понял, что эти люди — его товарищи, наверняка они такие же дезертиры, как он сам. От слабости у него подгибались ноги.
Двое мужчин поднялись и приблизились к своему приятелю, затем они обступили Айтора с трех сторон и, окончательно убедившись в его мирном расположении, приветственно похлопали по спине.
— Меня зовут Эки, его Исаи, а этот — его брат Жулен, — сказал человек с винтовкой.
Айтор в свою очередь назвался, объяснив, что с ним беременная женщина, и тогда они вместе двинулись за Росер. Почти что волоком они дотащили ее до маленького лагеря, показавшегося вновь прибывшим шикарным, поскольку здесь их ждала крыша из брезента, свет и еда.
Последующие часы ушли на то, чтобы обменяться новостями и разделить банку бобов, разогретых на огне; Айтор предложил остатки алкоголя из своей фляжки, ослиное жареное мясо и выменянный кусок хлеба — все, что было у него в рюкзаке.
— Убери свою провизию, вам она нужнее, — твердо сказал Эки и добавил, что завтра они ждут одного горца, который принесет им поесть.
Айтор, настаивая на том, чтобы отплатить за великодушное гостеприимство, отдал мужчинам свой табак. В последние два года только богачи и политические деятели курили контрабандные сигареты, все прочие довольствовались смесью сухой травы и лакричника, которой хватало лишь на одну затяжку. Кисет с английским табаком был принят от Айтора с религиозным поклонением. Благодарные мужчины свернули себе каждый по сигарете и закурили в молчаливом экстазе. Росер дали порцию бобов, укрыли ее брезентом, как палаткой, и приложили к ее заледеневшим ногам бутылку с горячей водой. Пока она отдыхала, Айтор рассказал гостеприимным хозяевам о сдаче Барселоны, о неизбежном разгроме Республики и о хаосе Отступления.
Мужчины выслушали новости невозмутимо, что-то в этом роде они и ожидали услышать. Все трое едва спаслись живыми из Герники, которую разбомбили страшные самолеты Легиона Кондор, сровнявшие с землей старинный город басков и посеявшие смерть и разрушения на своем пути, им чудом удалось выйти живыми из огня, когда от зажигательных бомб горели окрестные леса, где они прятались. Все трое до последнего дня сражались в составе Армейского корпуса басков в битве за Бильбао. Прежде чем отдать город врагу, верховное командование басков организовало эвакуацию гражданского населения во Францию, солдаты же продолжали воевать, разделившись на отдельные батальоны. Через год после падения Бильбао Исаи и Жулен узнали, что их отец и младший брат, попавшие во франкистскую тюрьму, были расстреляны. Кроме них двоих, никого не осталось от некогда большой семьи. И тогда они решили дезертировать, как только представится подходящий случай; демократия, Республика и война больше не имели смысла, они уже не понимали, за что воюют. И все это время после своего бегства они, под руководством Эки, хорошо знавшего Пиренеи, бродили по крутым и лесистым склонам гор, не задерживаясь в каком-то одном месте дольше чем на несколько дней.
В последние недели, с приближением неизбежного конца войны, новые знакомые Айтора и Росер стали чаще встречать тех, кто, как и они, покинули линию фронта. Нигде эти бывшие солдаты не ощущали себя в безопасности. Не выразили им сочувствия, какого могла бы ожидать побежденная армия и вынужденные отступать бойцы, и во Франции; там их не считали беженцами, только дезертирами. Их арестовывали и депортировали в Испанию, передавая в руки Франко. Им было некуда идти, они передвигались маленькими группами, нигде не задерживаясь подолгу; часть из них прятались в пещерах или в иных труднодоступных местах, чтобы переждать, пока ситуация нормализуется, другие с упорством самоубийц решили продолжать партизанскую войну против могущественной армии победителя. Они отказывались верить в окончательный разгром идеалов революции, ради которых стольким пожертвовали, и тем более не могли принять, что эти идеалы всегда были не более чем мечтой. Братья Исаи и Жулен, которых Айтор и Росер встретили в горах, принадлежали к числу тех, кто уже давно лишился иллюзий на этот счет, что же касается Эки, он думал только об одном: как выжить и соединиться с женой и детьми.
Парень с забинтованной головой, совсем юный, не принимал участия в разговоре; он был из Астурии, из-за раны лишился слуха и, казалось, был немного не в себе. Мужчины, шутя, объяснили Айтору, что не могут его прогнать, даже если бы хотели, поскольку тот обладает феноменальной меткостью, может попасть в зайца с закрытыми глазами, ни одна пуля у него не пропала зря, и благодаря ему они иногда едят мясо. У них и правда имелось несколько кроликов, приготовленных для обмена на кое-какую провизию горца, которого они ожидали завтра. Для Айтора не осталась незамеченной та грубоватая нежность, с какой товарищи обращались с астурийцем, словно с неразумным, малым ребенком.