— Я лучше умру, чем скажу тебе, — прошептала Офелия, обретя дар речи. Таков был ее единственный ответ на протяжении последующих пятидесяти дет.
Хуана взяла решение вопроса в свои руки, полагая, что молитвы и домашние средства помогут уладить ситуацию, пока семья еще ничего не подозревает. Она воздала подношение из нескольких ароматических свечей святому Иуде, оказывавшему услуги всех видов, а Офелии давала чай из душицы и руты и вводила ей в вагину стебли петрушки. Хуана выбрала руту, хоть и знала, что та ядовитая, так как считала, что язва желудка — меньшее зло, чем уачо, то есть бастард. Неделя прошла без каких бы то ни было результатов, кроме разве что усилившейся рвоты и непреодолимой слабости Офелии, и тогда Хуана решила открыться Фелипе, единственному человеку, которому всегда доверяла. Прежде всего, она велела ему поклясться, что тот никому ничего не скажет, но, когда она изложила суть дела, Фелипе убедил ее, что такой серьезный секрет им двоим не вынести.
Фелипе нашел Офелию в постели, она лежала, скрючившись от боли в животе, вызванной рутой, и тряслась от страха.
— Как это произошло? — спросил он, стараясь сохранять спокойствие.
— Как происходит всегда, — ответила она.
— В нашей семье такого никогда не было.
— Это ты так думаешь, Фелипе. Это происходит каждую минуту, просто мужчины об этом не хотят знать. Это женские тайны.
— С кем ты?.. — начал он и умолк, подыскивая слово, чтобы не обидеть ее.
— Лучше умру, чем скажу, — повторила она.
— Тебе придется сказать, сестра, поскольку единственный выход из создавшейся ситуации — выйти замуж за того, кто это сделал.
— Это невозможно. Он живет не здесь.
— Что значит «живет не здесь»? Где бы он ни был, мы его найдем. И если он на тебе не женится…
— Что ты сделаешь? Убьешь его?
— Ради бога, Офелия! Что ты такое говоришь?! Я поговорю с ним по-мужски, а если и это не даст результата, вмешается папа…
— Нет! Только не папа!
— Но надо что-то делать, Офелия! Скрыть беременность невозможно, скоро все обо всем узнают, и будет страшный скандал. Я помогу тебе, чем только смогу, обещаю.
В конце концов они решили все рассказать матери, чтобы она как-то подготовила мужа, а дальше будет видно. Лаура дель Солар приняла новость убежденная, что это Господь Бог требует от нее уплаты по счетам. Драма Офелии — часть той цены, которую она задолжала Небесам, а другая часть, более дорогая, это сердце Малыша Леонардо, которое бьется то слишком часто, то затихает. Малыш неотвратимо угасал, а его мать, погрузившись в молитвы и в общение со святыми, не хотела принимать очевидное. Лауре показалось, будто она утопает в густой грязи и тащит за собой всю семью. У нее тут же началась головная боль, словно в затылке колотили железные молоточки, зрение затуманилось, так что она ничего не видела перед собой. Как она скажет обо всем Исидро? И что могло бы смягчить удар? Надо немного подождать, быть может, милостью Божьей проблема разрешится сама собой — беременность часто замирает еще в утробе, — но Фелипе убедил Лауру: чем дольше они ждут, тем труднее будет справиться с ситуацией. Он сам предложил взять на себя разговор с отцом и, пока Лаура и Офелия, притаившись в глубине дома, молились с самозабвением мучениц, закрылся с ним в библиотеке.
Прошло не менее получаса, когда за ними явилась Хуана с приказом от хозяина немедленно явиться в библиотеку. Исидро цель Солар встретил их на пороге и тут же отвесил дочери пару пощечин, прежде чем Лаура успела загородить Офелию собой, а Фелипе — отвести его руку.
— Кто этот несчастный, который погубил мою дочь? Говори, кто он! — завопил Исидро.
— Я лучше умру, — снова, как и прежде, ответила Офелия, вытирая кровь из носа рукавом платья.
— Ты скажешь, или мне придется отхлестать тебя плетьми!
— Как знаешь. Я все равно никогда никому не назову его имени.
— Папа, пожалуйста… — вмешался Фелипе.
— Замолчи! Разве я не говорил, что эта засранка должна сидеть взаперти? А где были вы, донья Лаура, что допустили все это? Полагаю, посещали мессу, пока дьявол бродил по нашему дому. Вы отдаете себе отчет, какое бесчестье свалилось на наши головы, какой скандал? Как мне теперь смотреть людям в глаза! — Он кричал еще довольно долго, пока наконец Фелипе снова не перебил отца:
— Успокойся, папа, давайте лучше поищем решение. Я наведу справки…
— Справки? Ты это о чем? — спросил Исидро, разом успокоившись, поскольку почувствовал, что, кажется, ему самому не придется искать выход из создавшейся ситуации.
— О том, чтобы я сделала аборт, — спокойно сказала Офелия.
— А существует иное решение? — резко спросил Исидро.
И тут Лаура дель Солар впервые вставила слово дрожащим голосом, но очень четко, что об этом даже думать нельзя, потому что это смертный грех.
— Грех или нет, такие дела решаются не на небе, а здесь, на земле. Сделаем то, что необходимо, Господь Бог поймет.
— Мы ничего не будем предпринимать, прежде чем не поговорим с падре Урбиной, — сказала Лаура.
В тот же вечер семья дель Солар позвонила Висенте Урбине. Их успокоило одно только его присутствие; он излучал рассудительность и твердость духа человека, который знает, как успокоить смятенные души, и общается с Господом Богом напрямую. Он выпил поднесенную ему рюмку портвейна и заявил, что хотел бы переговорить с каждым по отдельности, начав с Офелии, у которой к тому моменту распухло лицо и заплыл один глаз. Падре Урбина говорил с ней почти два часа, но тоже ничего не добился: ни слез, ни имени любовника.
— Это не Матиас, его не обвиняйте, — двадцать раз повторила Офелия, как заведенная.
Урбина, привыкший к тому, что его прихожане, беседуя с ним, столбенеют от страха, едва не вышел из себя перед ледяной твердостью девушки. Было уже за полночь, когда он закончил переговоры с родителями и братом грешницы. Он также расспросил Хуану, но та ничего прояснить не могла, поскольку даже не подозревала, кто такой этот таинственный любовник.
— Может, это Святой Дух, дорогой падре, — заключила она не без ехидства.
Предложение сделать аборт падре Урбина решительно отверг. Это преступление перед законом и чудовищный грех перед Богом, а Он единственный, кто распоряжается жизнью и смертью. Надо найти альтернативу, и в ближайшие дни он будет изучать этот вопрос. Самое главное — чтобы новость не вышла за стены дома. Никто ни о чем не должен знать: ни сестры Офелии, ни ее второй брат, который, к счастью, в данный момент исследовал тайфуны на Карибах. Урбина одарил советами каждого: Исидро следовало избегать применять к дочери насилие, ибо это может привести к роковой ошибке, а в такой ситуации особенно нужно сохранять благоразумие; Лаура должна молиться и участвовать в благотворительных мероприятиях церкви; Офелия — раскаяться и исповедаться, поскольку плоть слаба, но милость Божия безмерна. Затем падре отвел Фелипе в сторону и сказал, что тот должен стать опорой для семьи в это трудное время и что скоро он зайдет к нему в офис разработать план действий.
План падре Урбина отличался первозданной простотой. Ближайшие месяцы Офелия проведет подальше от Сантьяго, там, где ее никто не знает, а затем, когда живот уже невозможно будет скрыть, отправится для уединения в монастырь, где о ней позаботятся вплоть до родов и окажут духовную помощь, в которой она так сейчас нуждается.
— А потом? — спросил его Фелипе.
— Мальчика или девочку отдадут в хорошую семью. Я сам этим займусь. Тебе остается только успокоить родителей и сестру и проработать детали. Понятное дело, будут кое-какие расходы…
Фелипе заверил, что все возьмет на себя и компенсирует монахиням монастыря необходимые затраты. Он попросил только об одном: когда приблизится срок родов, получить разрешение для тети Терезы, монахини другой конгрегации, чтобы она могла находиться рядом с племянницей.
В последующие месяцы в семейном поместье в Винья-дель-Мар развернулся настоящий марафон молитв, обещаний святым, покаяний и актов милосердия со стороны доньи Лауры, пока Хуана Нанкучео занималась домашней рутиной и ухаживала за Малышом; к тому времени ему уже снова надо было менять подгузники и кормить с ложечки протертым овощным пюре; присматривала она и за несчастной девочкой, как теперь называла Офелию. Исидро дель Солар, оставшись в городском доме в Сантьяго, делал вид, что совершенно забыл о драме, которая разворачивалась у женщин вдали от него, уверенный в том, что Фелипе примет все меры, чтобы пресечь распространение слухов. Его больше беспокоила политическая ситуация в стране, поскольку она могла отрицательно сказаться на бизнесе. Правые потерпели поражение на выборах, и новый президент из партии радикалов собирался продолжить реформы своего предшественника. Позиция Чили во Второй мировой войне была жизненно важной для Исидро, от нее зависел экспорт овечьей шерсти в Шотландию, а также в Германию через Швецию. Правые стояли за нейтралитет — зачем во что-то влезать, рискуя совершить ошибку, — но правительство и общественность поддерживали союзников.
— Если эта поддержка воплотится в жизнь, продажи в Германии пойдут ко всем чертям, — то и дело повторял себе под нос Исидро.
Офелии удалось передать письмо Виктору Далмау с шофером, прежде чем того с треском выгнали с работы, а ее заточили в плен на природе. Хуана, ненавидевшая шофера, не имея иных доказательств, обвинила его в том, что она будто бы сама видела, как тот несколько раз шушукался с Офелией.
— Я говорила вам, хозяин, а вы меня не слушали. Этот хам и есть всему виной. От него понесла малышка Офелия.
Кровь бросилась в голову Исидро дель Солару, ему показалось, у него сейчас взорвется мозг. То, что парни, работавшие в доме, время от времени пользовали горничных, казалось ему совершенно естественным, но чтобы его дочь делала то же самое со слугой-индейцем, у которого все лицо в оспинах, было для него немыслимо. На секунду он представил себе свою дочь в комнате над гаражом, обнаженную, в объятиях шофера, этого оборванца, проклятого судьбой, этого сукина сына, и едва не потерял сознание. Он испытал огромное облегчение, когда Хуана объяснила ему, что шофер был лишь прикрытием. Шофера вызвали в библиотеку, где, громко крича, Исидро допрашивал его, требуя назвать имя виновника, угрожал посадить слугу в тюрьму, чтобы карабинеры избивали его до тех пор, пока он не скажет правду, а когда и эт