Но нам непременно надо вернуться к утру и последовать за нашим «героем», иначе мы вряд ли поймем то, что произошло ближе к ночи.
Итак, утром 13 апреля учащийся производственно-технического училища Владимир Слугин, которому через десять дней исполнялось 16 лет, решил, как обычно, в училище не идти, тем более что день начинался веселый, солнечный начинался день и это, понятно, нужно было отметить.
Одному отмечать не хотелось, но на улице, только он вышел, повстречался Брызгалов — не находка, конечно, и все-таки свой, на счету у него и кража, и драки. За решетку попасть не успел по юности лет, впрочем, это уже мой комментарий. Слугин о решетке не думал.
Слугин ничего не сказал, он вообще говорить не любил, схватил Брызгалова за шиворот, тот покорно остановился, а тут как раз показался Разинкин («несколько мелких краж» — записано на его карточке в детской комнате милиции), пристроился тоже, так они втроем и направились в город.
Зашли для начала в пельменную, отметили (девять кружек пива — всего ничего), шататься по городу расхотелось — толчея, машины, милиционеры опять же, — вернулись в поселок. Друзья отвалились, ушли спать, а Слугин купил четыре бутылки вина («Южное» называется), все четыре выпил сам. На ногах держался крепко, он вообще пьянел трудно. («По какому поводу вы пили?» — спросит его впоследствии прокурор. «От нечего делать», — ответит Слугин.)
До дому добрался под вечер, мать уже вернулась с работы. «Где, сынок, напился?» — ласково спросила она. В последние дни он изрядно ее колотил, нагнал страху и вот снова пришел пьяным, опять, чего доброго, руки распустит. Но он не распустил, ответил совсем добродушно: «Разве мало друзей?»
Включил проигрыватель, стал слушать пластинки. Было у него несколько любимых пластинок, особенно одна — «Песня индейца» Джона Лаудермилка, — ее он сразу поставил, потом еще раз, еще и еще, выстукивая ложками в такт по столу. Стучать — это вообще его хобби: в клубном оркестре он играл иногда на ударных, если не был, конечно, пьян.
Лениво переложил с подоконника на стол и обратно на подоконник несколько растрепанных книжек. Читать он был не горазд, по изредка все-таки доводилось. Потом, во время суда, когда личность его оказалась в центре внимания, Слугина спросили, запомнил ли он хоть одну из прочитанных книжек. Оказалось — запомнил: «Охотники на мамонтов». — «Это о чем же?» — «Про то, как индейцы мамонтов били». — «Так ведь не было уже мамонтов, когда появились индейцы». — «Все равно интересно: мамонт большой, а индейцы маленькие. Но они его убивают, а не он их».
Кошка жалобно мяукала у двери, просилась на двор. Мать пнула кошку ногой, ругнулась. «Ну что ты, мама? — укоризненно сказал Слугин. — У нее ж языка нет, раз мяучит, значит, ей надо…»
Он зевнул, посмотрел на часы: скоро восемь. Уже стемнело, но спать еще не хотелось. Походил из угла в угол по комнате, покрутил рычажок телевизора, вышел на улицу. На скамеечке сидел отец, бубнил себе что-то под нос. Это с ним часто бывало: напьется, разбуянится, начнет командовать: «Смирно! Вольно! Живи довольно», — а кругом смеются. «Это у нас вроде бы поселковый клоун», — сказал потом журналисту участковый инспектор милиции. А сестра Владимира Слугина, Людмила, добавила: «Всю жизнь отец оскорблял и унижал мою мать. Помню, стаскивал ее за волосы с печки и бил, бил. У нее вся голова в шрамах. И за нами, дочерьми, тоже гонялся». Чтобы «семейная картина» была ясна окончательно, скажу еще, что и мать слишком знакома милиции («появление в пьяном виде на улице, угрозы, нецензурная брань» — написано против ее имени в журнале дежурств оперативного отряда дружины).
Так вот, Владимир вышел на улицу, увидел бормочущего отца, схватил швабру и ударил его по голове. Тот закричал. Собралась толпа. Мать выбежала на крик, стала разнимать, Владимир разбил камнем оконное стекло, взял нож и ушел.
Мать побежала в штаб дружины, но милиционера на месте не оказалось. Дежурил дружинник Иван Макарович Бульбаков. Безучастным не остался, пошел к Слугиным домой. Владимир, укрывшись за углом соседней постройки, увидел дружинника. «Ну, заделаю я этому Бульбакову, — сказал он громко вослед. — Наплачется он у меня». Рядом стояли женщины, услышали угрозу, но промолчали: весь поселок знал, что с Владимиром связываться не стоит.
В книге дежурств за 13 апреля записи о заявлении Слугиной не оказалось. Есть другая запись: «Дежурство прошло спокойно». И подпись: Бульбаков. Если бы он знал тогда, Бульбаков, чем окажется для него «спокойное» это дежурство!..
Тем временем Владимир Слугин бродил по улицам поселка, решительно не зная, чем бы себя занять. В руке, засунутой в карман, был нож и требовал действий. А действовал Слугин вот так.
29 октября. Вместе с приятелями участвовал в краже.
30 октября. Снят с поезда дальнего следования без билета, в кармане обнаружен нож. Поставлен на учет детской комнаты милиции.
30 ноября.
«Оперативным отрядом задержаны подростки Слугин В., Кузнецов В., Разинкин Б., которые хулиганили, избили мальчика. С подростками проведена беседа о недостойном поведении, после чего они отпущены домой»
8 декабря. Слугин, рассердившись за что-то на преподавателя, бросил в него стул, потом — тяжелую вешалку. Колотил мебель, бранился. Был пьян. Хулигана пришлось связать. Позвонили в милицию и вытрезвитель, там ответили, что «подростков не берут».
25 декабря. Взломал чужой сарай, украл барана. В связи с амнистией уголовное дело о краже производством прекращено.
6 февраля. Затеял драку в школе. Разбил оконные стекла.
21 марта. Задержан в состоянии опьянения, хулиганил.
«Проведена беседа, после чего отпущен»
23 марта. Пришел «в гости» к своей знакомой, но ее отец предложил пьяному Слугину уйти. Слугин ударил его рукояткой ножа по голове, «причинил легкие телесные повреждения, не повлекшие вреда для здоровья». Поскольку ответственность за такие действия наступает с 16-ти лет, дело против Слугина производством прекращено.
26 марта. Будучи пьяным, набросился на охранника завода, где проходил производственную практику. Объявлен выговор.
27 марта. Избил нескольких человек, в том числе 44-летнего слесаря Купцова. Подошел к нему и ударил в спину. «Я думал, что он шутит, повернулся, чтобы узнать, в чем дело. Слугин ударил меня в лицо, потом стал кидаться камнями» (из показаний Купцова в суде). «Зачем ты избил Купцова и других?» — спросил потом Слугина судья. «Не знаю, — ответил Слугин, — просто так…»
…В руке, повторяю, был нож, и он требовал действий.
Возле школьной спортплощадки, куда Слугин вышел, бесцельно блуждая по улицам, он увидел женщину, которая пошатывалась, держа под мышкой бутылку вина. «На, отпей», — протянула бутылку Слугину. Он отпил, потом вытащил нож и ударил ее несколько раз в спину. («Двенадцать колотых ран… повреждения тяжкие, опасные для жизни» — из заключения экспертизы.)
Женщина закричала. Слугин бросился бежать, на ходу вытирая лезвие ножа о брюки. На крыльце школы-интерната сидели несколько ребят. Он подбежал — его узнали. Его вообще в поселке все знали: местная знаменитость. Слугин снял с себя телогрейку, пиджак. «Это положи сюда, — скомандовал он, — это сюда… Подержи-ка нож… Дай мне свой пиджак…» Ему беспрекословно подчинились, хотя какое-то время он был безоружен. «Зачем тебе нож?» — наивно спросил один из парней. «Животы вспарывать», — спокойно ответил Слугин.
Он вернулся домой, заглянул в окно, спросил: «Как отец?» — «Отдыхает, — шепотом ответила мать. — Кушать хочешь?» Пошла делать ужин, то и дело оглядываясь, не стукнет ли сзади. Слугин не стукнул — просто ушел.
По дороге встретился Николай Бульбаков — паренек четырнадцати лет, сын дружинника Бульбакова, вслед которому часа два назад Слугин крикнул: «Наплачется он у меня…» Настало время привести в действие свою угрозу.
«Пойдем со мной», — приказал Слугин Бульбакову. «Куда?» — «Увидишь…» Он вытащил из кармана нож, поиграл им, легонько пырнул Бульбакова в бок. Тот заплакал. «Чего ревешь? — удивился Слугин. — Я ж пошутил».
Он повел его к спортплощадке — поглядеть, что стало с той женщиной, которая осталась на земле истекать кровью. Фонари не горели. Ощупью, цепляясь за растущие вдоль забора кусты, Слугин и Бульбаков обогнули площадку — какая-то сила неумолимо толкала их навстречу беде.
В конце забора, у края небольшого обрывчика, Слугин наткнулся на спящего мужчину. Конечно, это было не лучшее место для сна. Но из песни слова не выкинешь… Двое рабочих — Л. и П. — решили проводить в отпуск третьего. «Провожали» на пустующей спортплощадке, укрывшись в кустах, — вином под названием «Южное». Тут же, в кустах, и уснули: один — на краю обрывчика, двое — возле забора.
Сначала Слугин наткнулся на первого — это был Л. «Обыщи», — скомандовал Слугин. Бульбаков стал шарить по карманам. Л. шевельнулся. «Пни!» — раздался приказ. Пинки привели Л. в чувство. Без лишних слов Слугин пустил в ход нож. Неподалеку валялся тяжелый обломок бетона. С его помощью Слугин и Бульбаков несколькими ударами размозжили голову Л. Экспертиза обнаружила на его теле около пятидесяти ран.
С двумя другими церемонились еще меньше. От подробностей, я думаю, читателя можно избавить. Вообще-то юриста трудно удивить описанием крови, но о деталях тройного убийства на окраине Челябинска без ужаса невозможно читать…
Слугин и Бульбаков обыскали трупы, собрали трофеи: пару стоптанных туфель, разменную монету и пачку папирос. Туфли нашли потом в сарае Слугиных: они-то и позволили совершенное преступление квалифицировать как убийство из корыстных побуждений.
Но — подождите, я забегаю вперед. До квалификации еще целые сутки. Пока что друзья-приятели расходятся по домам. Бульбаков успел заскочить к знакомым — узнать, чем закончился передававшийся из Москвы хоккейный матч. «Наши выиграли», — обрадовал он мать и отца: они ждали его, попивая чаек. Поужинал, преспокойно заснул. Утром мать едва добудилась его. Пошел в школу, резвился в перемену на школьном дворе: пригожий выдался день…