В субботу я только вернулся с рыбалки — подкатывает еремеевская персональная «Волга»: банька, оказывается, уже истоплена… Ну, я поехал, стол бы накрыт, встретила нас приятная молодая женщина, назвалась хозяйкой… Мы помылись в баньке, «поддали» хорошенько. Я опьянел и остался на ночь вместе с хозяйкой.
Еремеев ставил вопрос о том, чтобы замять историю с незаконной стройкой, и еще о том, чтобы расширить отведенный для студенческого городка земельный участок. Они хотели там что-то строить для руководства, не знаю точно, что именно… Понимаю, что поступил непорядочно, не устоял…»
Но не только от местных «контролеров» зависела судьба уютной баньки, ее банщиков и купальщиков. И для «санпропускника», и для «профилактория» существуют государственные стандарты, существуют типовые проекты, типовая смета. А тут — что ни объект, то отступление от нормы. Кто-то должен их был узаконить: без утверждения индивидуальных проектов банк не выдал бы ни рубля.
Проектантов искали недолго. В одном крупном промышленном центре, за многие сотни километров от Чебоксар, есть институт — один из крупнейших в стране. К строительству Чебоксарского тракторного имеет самое прямое, самое близкое отношение: его труд, его творческую фантазию мы видим в корпусах гигантских цехов, которые воздвигаются сейчас на Волге. Стоило ли искать кого-то «на стороне», чтобы «сочинить» сущий пустяк: баньку, дачку, причал?..
Главный инженер проекта Л. Ф. Масленко бывал по служебным делам в Чебоксарах неоднократно. Он охотно согласился помочь тресту в застройке «студенческого городка». Помочь скромным трудом и печатью своего института. Оно и понятно: с руководством треста у Масленко установились отношения очень теплые. Не только служебные, но и дружеские. Встречались домами. И в баньке встретились тоже. Встреча дала желанные результаты.
«В результате проведенных мероприятий, — деловито докладывал суду Еремеев, — нам удалось через Масленко списать некоторые «хвосты». От него многое зависело. Мы его напоили, и он, не читая, подмахнул несколько нужных бумаг».
В судебное заседание, несмотря на многократные вызовы, Масленко не явился — сослался на недомогание и на занятость. Когда Еремеев вызывал его по более приятным делам, и время у него находилось, и здоровье. Следователю он признался с мужественной прямотой:
«В Чебоксарах руководство треста принимало меня очень радушно… Жил я бесплатно на трестовской квартире, устраивали мне баню несколько раз. Там всегда бывали женщины, с которыми я оставался… Я не знал, что их предварительно шантажировали и заставляли остаться со мной под угрозой насилия…»
Думаю, теперь понятно, почему какое-то время преступникам удавалось благоденствовать вдали от правосудия: контролеры и ревизоры, став «дорогими гостями», сами были заинтересованы в том, чтобы не слишком шуметь. И они не шумели, они «дружили домами», за государственный счет предаваясь той жизни, которая казалась им не только «сладкой», но еще и престижной…
«Еремеев М. А. …был требовательным к себе и подчиненным. Морально устойчив… Много внимания уделяет подбору, расстановке и воспитанию кадров, созданию и сплочению коллектива строителей».
«Коваленко В. И. …инициативный, трудолюбивый работник… Отличается принципиальностью и высокими моральными качествами… В быту скромен…»
«Масленко Л. Ф. …Окончил два высших учебных заведения… Дисциплинирован, добросовестно выполняет свои обязанности… Морально устойчив, отклонений от норм поведения не было…»
Дело огромное, многотомное. На скамье подсудимых — тринадцать человек. Из руководства — трое: Гущин, Еремеев и Баранов. Остальные — «обслуга»: банщики, лодочники, истопники, повара, швейцары, которые числились монтерами, завхозами, слесарями. И даже инженерами, как Алексеев, который привел сюда, кстати сказать, на дармовые хлеба всю семью: мать, брата, жену; каждому нашлась «непыльная работенка».
Трое уселись на скамью подсудимых, гордо привинтив к пиджакам значки мастеров спорта: Алексеев, Пустынов, Самарцев. Впрочем, кто их знает, что это за мастера!.. В дневнике Трофимова есть такая забавная запись:
«3.I.1975 г. Я тоже мог бы стать мастером спорта… Шеф сказал: давай участвуй в соревнованиях. «Чтобы провалиться?» — спросил я. Он назвал меня лопухом: судьи свои, борцы лягут, когда надо».
Да, дело огромное, многотомное, обнажившее в своей неприглядности ту «сладкую жизнь», ради которой несколько жалких перерожденцев были готовы на все. Как ни силились крохотные «князьки» собаками и сторожами оградить свои забавы от постороннего глаза, расплата все равно была неизбежной…
Я назвал их перерожденцами, главных «героев» процесса, но не уверен, что нашел точное слово. В самом ли деле они некогда были иными, в самом ли деле их что-то «испортило», надломило и развратило? Они рвались к «масштабной» работе, пробивали себе дорогу с помощью связей, демагогии, лести. Но зачем рвались? Для чего? Для того ли, чтобы раскрыть свой талант, поставить на службу делу свои знания и способности, приумножать богатства народа? Или для того, чтобы пожить в свое удовольствие, соря государственными деньгами и прикрывая свои преступления разглагольствованиями о «пользе дела»?
Перемещаясь из «кресла» в «кресло», они поднимались довольно быстро по лестнице, которую называют служебной. Ну, а как — по идейной? По нравственной? Сопровождался ли рост карьерный ростом духовным? Кто они были в сущности — люди, призванные не только руководить строительством, но и воспитывать огромный рабочий коллектив, быть для него образцом идейной зрелости и нравственной чистоты? Разве не говорит ничего об их убогом духовном мирке хотя бы сам набор «развлечений», к которым они рвались, презрев все нормы морали и права? Вот я и думаю: они к этому скатились или к этому стремились с самого начала своего «восхождения»? Нет, их духовная нищета появилась не вдруг, а существовала, конечно, всегда, вовремя не распознанная, не привлекшая внимания, пока не грянул гром.
Они были причастны, эти люди, к большой и прекрасной стройке, но ведь любое дело можно вершить только чистыми, незапятнанными руками. Общество щедро воздает за успехи, но оно никому не позволит, прикрывшись даже подлинными, а не мнимыми заслугами, расхищать государственную казну, жить, не считаясь с правом, честью, стыдом. Напрасные надежды, напрасный расчет…
Любого, кто окружил себя льстецами, подхалимами и аллилуйщиками, кто переступил закон, обязательный в равной мере для каждого гражданина, неминуемо ждут нравственный крах и справедливая кара. И не спасет его высокопарное суесловие: разрыв между словом и делом, в каких бы формах он ни выражался, непримиримо чужд благотворному моральному климату, прочно утвердившемуся в нашем обществе, где заведомо обречены на провал любые попытки поставить себя «над» теми принципами, по которым живет советский народ.
Этот очерк был уже набран, когда председательствующий на процессе — член Верховного суда Чувашской АССР Э. И. Львов — огласил приговор. Алексеев и Пустынов приговорены к пятнадцати годам лишения свободы, Садович — к четырнадцати, Трофимов — к восьми. Различные сроки лишения свободы определены и другим «самбистам». Приговор справедливый: на счету у «обслуги» множество эпизодов изнасилования, расхищения денег и прочие преступления.
Ну, а что получили их руководители? Боюсь, многих читателей приговор разочарует. Еремеев оправдан по пяти статьям из шести, которые ему вменялись в вину, и признан виновным только в злоупотреблениях служебным положением, за что осужден на 6 лет лишения свободы. Что до Гущина и Баранова, они отделались всего-навсего годом исправительных работ по месту службы с вычетом 20 процентов из заработка.
Не о мягкости или жесткости меры наказания идет речь — о существе. Если «обслуга» признана виновной в хищении денег путем незаконного получения зарплаты, то может ли быть не признан их соучастником тот, кто эту зарплату выписывал, кто принял их на заведомо фиктивные должности и платил за «туфту»? Достаточно задать лишь один этот вопрос, чтобы, мягко выражаясь, шаткость вынесенного приговора стала для всех очевидной.
Но «чудеса» этим не завершаются. Совершенно фантастическим образом незаконно израсходованные 140 тысяч рублей задним числом приняты на баланс и, таким образом, юридически уже не составляют убытка для государства. Просто-напросто перенесли эту сумму из одной графы в другую, и она чудодейственным образом из убытка превратилась в доход! Даже те 900 рублей (стоимость фондового стройматериала), которые были истоплены в баньке, чтобы пару было побольше, — даже их трест взял на баланс!
Чудеса между тем продолжаются. Уже и очерк был набран, и послесловие к очерку, как позвонили из Чебоксар. Банька-то наша в одну прекрасную ночь внезапно сгорела. Даже обугленных головешек и тех не осталось. Пока суд да дело, трест моментально списал ее с горемычного своего баланса. С той же спешностью, с какой принял ее на баланс, с той и списал. Обошлась она тресту почти в 15 тысяч, а списано — сколько вы думаете? — девяносто шесть рублей. Девяносто шесть! Такова, оказывается, «сметная стоимость дерева», из которого были сложены стены. Строили, значит, мраморные палаты, устилали коврами, стены отделывали под красное дерево, украшали резьбой, а сгорели, выходит, только дрова. Только дрова, и ничего больше.
Будем надеяться, что Прокуратура и Верховный суд РСФСР вернутся к материалам «банного» дела и подвергнут его тщательной, всесторонней проверке.
1976
Этот очерк, напечатанный в «Литературной газете», имел большой резонанс. Первый официальный ответ пришел из Чувашского обкома КПСС. В ответе подробно рассказывалось о том, с какой оперативностью и партийной самокритичностью подверглись проверке и анализу те факты, о которых шла речь в очерке. Меры отнюдь не свелись к одним лишь взысканиям, хотя кое-кому и пришлось расстаться с партийными билетами и с «креслами», занятыми явно не по «чину». Помещения, незаконно присвоенные себе любителями «сладкой жизни», были переданы рабочим и служащим стройтреста — там разместился дом отдыха. Благоустроенные помещения были построены и для участников студенческих строительных отрядо