азад, в 1931 году…
Труп нашли утром. Он лежал поперек пешеходной дорожки, и в предрассветной темноте на него наткнулся ранний прохожий. Подумал, что пьяный — свалился ночью и замерз, но, присмотревшись, увидел на снегу темное кровавое пятно, запекшееся ледяной коркой.
На крик поднялась вся улица — бежали, натягивая ватники и шубы прямо поверх белья. В суете и спешке затоптали следы. Когда прибыла наконец милиция, никто уже не в силах был отличить, где старый след, где новый. Труп успели повернуть и даже обыскать — не терпелось узнать, кто он, этот несчастный парень с зияющей раной на голове.
Документы были на месте — документы, которые подтверждали, что убитого звали Антон Гусаров, что учился он на втором курсе пединститута и что от роду ему еще не было двадцати лет.
С чего начать? Какие улики искать — и где?
Убийство казалось загадочным, и, пожалуй, именно таким оно и было. Потому что любая версия, которую выдвигал следователь, тут же отвергалась, не выдерживая напора несомненных и доказанных фактов.
Месть? Но у Антона не было врагов. Ни с кем он не ссорился, никому не переходил дорогу. Допросили десятки студентов, преподавателей, знакомых, соседей — и без результата.
Зависть? Случается, что низменное чувство толкает мелкого душой тщеславного человека на самые тяжелые преступления. Но у Антона — у него-то какие могли быть завистники? Чему завидовать — отметкам в зачетной книжке? А больше пока еще ничем прославиться он не успел.
Корысть? Проверили и эту версию, какой бы абсурдной она ни казалась: ведь студенческая стипендия — весь доход Антона Гусарова.
Отец его погиб в гражданскую, мать, учительница, умерла от тифа несколько лет спустя. Соседи и друзья не дали пропасть мальчишке. Был еще брат, работал в Харькове на заводе, кормил свою семью. Когда Антону было совсем худо, брат затягивал поясок потуже, шел на почту, и Антон получал перевод…
Но ведь преступник, ожидающий в темноте одинокого прохожего, обычно не изучает заранее достаток своей жертвы. У него свой «профессиональный риск»: иногда повезет, а иногда уходит с пустыми руками. Если вообще уйдет…
Но тогда он уносит добычу или, во всяком случае, ее ищет. Трудно поверить, что, убив ради наживы, он не возьмет бумажник, где почти вся стипендия, полученная четыре дня назад, или часы — хоть и плохонькие, но все же часы.
Не нашлось только перстня, грубого металлического перстня, который Антон всегда носил на правой руке. Это было такой редкостью в те времена — студент с кольцом! — что запомнилось всем.
Харьковский брат рассказал, что этот перстень носил когда-то отец. Массивное кольцо из меди («самоварное золото», — говорила мать) он привез еще с мировой войны. Купил где-то на барахолке. А порадоваться ему не успел… Через несколько месяцев ушел в Красную Армию и оставил перстень дома. «Может, и не вернусь», — сказал он, прощаясь. Когда отца убили, перстень стала носить мать. В кольце была потайная ниша: туда положила она крохотное фото отца.
Цена перстню — грош, но для Антона это было не просто кольцо, а память о родителях. После смерти матери он с ним не расставался. И вот — кольца нет…
Казалось, эта пропажа подтверждала версию об убийстве ради наживы. Ведь убийца мог не знать, что кольцо из меди, для несведущего оно вполне гляделось как золотое.
Но где гарантия, что кольцо не снял один из доброхотов, суетившихся возле трупа? Сколько их там было — в давке и темноте?! Мог затесаться и мародер. Тогда версия о корыстном убийстве становилась невероятной.
Шаг за шагом, минута за минутой восстановило следствие последний день Антона Гусарова. Ничем не примечательный день. Вечером был в городской читальне. Ушел едва ли не последним. Один. Труп нашли на улице, по которой он всегда ходил, возвращаясь из читальни домой. Все говорило за то, что убийство совершено именно здесь — и притом одним ударом, наповал. Орудия убийства не нашли тоже.
Друзья тяжело переживали гибель Антона Гусарова. Больше всех убивалась Лида Ветрова, студентка из той же группы. Многим это показалось странным: ведь подругой Антона ее никогда не считали. Невестой — тем более… А на похоронах рыдала, как жена: слишком сильно для «просто знакомой»…
Загадочное преступление, особенно убийство, всегда обостряет внимание окружающих, заставляет их подмечать все необычное, странное. Эта повышенная настороженность не раз помогала следствию раскрывать запутанные дела. Слов нет, далеко не каждое подозрение приводит к постижению истины, но проверяется каждое.
Так было и на этот раз.
— Вы любили Гусарова? — спросил Лиду следователь.
— Вовсе нет, с чего вы взяли? — возмутилась она.
— А почему вы так переживаете его гибель?
Лида отвечала нервно и дерзко, но следователь не обижался. «Повышенно возбудима, чрезмерно эмоциональна», — отметил он про себя. Ничем, что говорило бы о ее причастности к преступлению, прокуратура не располагала. Слезы? Ну, плакала… Разве это улика?
— Но ведь вы собирались за него замуж, — заметил следователь на всякий случай.
— Да что вы!.. — вспыхнула Лида. — Кто это вам сказал? Я выхожу за другого… На этих днях…
Они долго еще говорили — об Антоне, о ребятах с их курса, перебирали в памяти все, что могло пролить свет на историю поистине темную. Но и этот разговор следствию ничего не дал.
— А вдруг его убил какой-нибудь хулиган! — сказала Лида. — Начал приставать, вы ведь знаете, что в нашем городе это не редкость, а Антон не такой человек, чтобы пройти мимо. Хулиганы этого не любят. Вот и убили… Могло так быть? По-моему, вполне.
Опросили всю улицу и даже соседние переулки. Но никто не слышал ни крика, ни ругани, ни просто громкого разговора. Никто! А кругом жили люди, много людей…
Убийцу не нашли, но дело не закрыли. Рано было закрывать. И стыдно. Весь город был взбудоражен этим убийством, о нем говорили повсюду, писали в местной газете. А следствие оказалось бессильным.
Так бывает. Очень редко, но бывает. Беда, если в угоду ложно понятому престижу какой-нибудь недобросовестный «пинкертон» наспех находит «преступника» и делает его козлом отпущения за свою неудачу. Древние юристы были безжалостны к своим коллегам, злоупотреблявшим властью: они предлагали казнить их публично на площадях. Воинствующий максимализм, который, право, не кажется чрезмерным!
Юристам, расследовавшим дело об убийстве Гусарова, такая казнь не грозила. Приложив все старания, сделав все, что было в их силах, эти люди хоть и упустили преступника, но не запятнали свою честь.
Шло время, Лида Ветрова вышла замуж за студента-медика Виталия Большакова и уехала с ним к его родным. Брак казался слишком внезапным, но вовсе не странным. О Виталии шла добрая слава. Это был парень умный и серьезный, его студенческие работы с уважением отмечали профессора. Женская половина городского студенчества находила его к тому же и отменно красивым. Завоевать внимание Виталия было мечтой не одной девчонки. Но никому до сих пор это не удавалось.
Наступил сентябрь, все вернулись после каникул, все, кроме Виталия и Лиды. Потом пришло письмо. Лида писала, что ждет ребенка и что решила год пропустить, а там видно будет: наверное, перейдет на заочное. Про Виталия в письме не было ни слова.
Постепенно о них забыли. Забыли и об Антоне: жизнь есть жизнь…
И только в прокуратуре ни о чем не забыли. Перевязанные веревкой, три пухлых тома лежали в архивном шкафу, но пылью они не покрылись, потому что время от времени их возвращали на следовательский стол.
Случалось ли где-то убийство или грабеж, появлялась ли бандитская шайка — всюду искали ниточку, которая могла бы привести к этому злополучному делу. Искали, но не находили. Бесследно исчез и перстень. Где только не пытались найти его: у ювелиров и спекулянтов, на толкучках и даже в пивных. Тщетно! Скорее всего убийца, убедившись в своей ошибке, просто выбросил эту медяшку…
Много лет спустя, уже перед самой войной, следствие возобновилось. Арестовали одного грабителя, и он в порыве раскаяния признался, что на душе его есть еще один грех: давным-давно оглушил он зимним вечером какого-то мужчину, чтобы ограбить, но, заслышав шаги, бросился бежать. Сразу вспомнили об Антоне, проверяли эту версию дотошно и долго — и напрасно! Оказалось, что речь идет совсем о другом случае, про который даже никто не знал, потому что потерпевший легко оправился от удара и в милицию не обратился.
Потом, то ли в сорок седьмом году, то ли в сорок восьмом, пришел сигнал из одной колонии: рецидивист с солидным стажем похвалялся своим умением выходить сухим из воды. Среди его «побед» было убийство, совершенное примерно в то время, когда погиб Гусаров. Рецидивиста этапировали, снова подняли все дело, и опять впустую: похоже было, что преступник просто морочил голову следствию, чтобы немного скрасить однообразие тюремной жизни.
Казалось, справедливость никогда не восторжествует…
…Человека, который сидит передо мной, нельзя назвать стариком. Не только потому, что ему еще нет шестидесяти. В его облике вообще нет ничего старческого. Он даже элегантен, тщательно выглаженный костюм спортивного покроя хорошо сочетается с модной стрижкой густых серебристых волос, ухоженные руки поглаживают только что купленный альбом цветных репродукций — он лежит, дрожа, у него на коленях, и мне все время кажется, что вот-вот шлепнется на пол…
Но удивительно пустой, ничего не выражающий взгляд у этого человека. И такой ровный, такой бесцветный голос, хотя рассказывает он историю поистине страшную.
Его зовут Виталий Романович Большаков, он врач, хирург, интересуется литературой, музыкой, искусством. Обожает Стендаля. Его суждения не банальны, за ними видна не нахватанность, а мысль.
Он приехал поговорить, посоветоваться. Отвести душу. И ему не до Стендаля, хотя по дороге ко мне редкий альбом он все же купил.
…Антон упал, даже не вскрикнув, сразу, после первого же удара.
— Странно, — говорит Большаков, — меня всегда считали тщедушным. Я и сам так думал. А оказалось, что в определенные моменты рука обретает силу…