Доставили инженера в отделение милиции, дали бумагу, перо, чтобы собственноручно написал объяснение. Прошел всего какой-то час с того момента, как он, пусть не умышленно, в сущности, убил человека. Юридически это, конечно, не убийство, а «причинение смерти», но ведь ты «причинил» ее, ты, ты!.. И вот он пишет:
«Прежде всего (обратите, пожалуйста, внимание: прежде всего! — А. В.) я хочу сообщить сведения о себе. Имею высшее образование, стаж работы 17 лет, всегда, исходя из деловых и политических качеств, мне доверяли ответственные должности: заместителя главного инженера, главного технолога, главного инженера…»
И так далее на двух с половиной страницах. Ни слова — о жертве. Ни слова раскаяния. Сожаления хотя бы… Только где-то в конце — начальственный разнос: перекресток освещается плохо, светофор поставлен так, что сигнала не видно…
В светофоре-то суд разберется, а в человеке? Разве это «объяснение» не представляет собой убийственного акта саморазоблачения, где вся сущность человека — то самое, что суд должен «учесть» в приговоре, — как на ладони.
Но попробуй суд сослаться на это, и он вступит в конфликт с «данными о личности» подсудимого, подшитыми к делу. Ибо характеристики — их целых семь! — одна лучше другой. Послужной список красив на загляденье. Достоинств не перечесть: энергичен, авторитетен, пользуется уважением, активный общественник. Имеет грамоты, благодарности и даже именные часы.
Другое дело — та же модель, только вывернутая наизнанку. Мне прислали приговор: третьестепенному участнику не слишком опасного преступления определена максимально возможная мера наказания — лишь потому, что «он отрицательно характеризуется администрацией фабрики».
По прежней переписке я знал осужденного, возможно, поэтому туманная формулировка приговора насторожила меня, и я не поленился прочитать все дело. Нашел и отрицательную характеристику: в ней всего четыре строчки, из них две — анкетные данные. А вот и строчка, которая «стоила» человеку лишних лет заключения: «В общественной жизни участия не принимал». И только…
Не придаем ли мы порой чрезмерное значение характеристикам? Не бывает ли так, что «данные о личности» заслоняют саму личность? Ведь характеристики тоже пишут люди, далеко не всегда могущие и умеющие увидеть человека во всей его объемности, во всех измерениях. Да и не всегда эти «измерения» открываются невооруженному глазу.
Очень часто характеристика — это всего лишь перечень должностей, которые занимал человек, общественных поручений, которые на него возлагались, какие-то необязательные, случайные факты его биографии, весьма приблизительная оценка, которую дают ему те, кто подписывает документ. Давно замечено к тому же, что услужливая память подсовывает нам часто те «плюсы» или «минусы», которые могут более пригодиться к данному случаю: хочешь помочь человеку — вспоминай все хорошее, не хочешь — вали плохое…
Личность же человека в ее сложившейся, устоявшейся данности представляет собой совокупность таких объективных признаков, которые существуют независимо от того или иного суждения. Тем более суждения некомпетентного. И только они, только объективные признаки, характеризующие личность, должны интересовать суд. Беда лишь в том, что постижение этих признаков сопряжено практически с огромными трудностями. Но, как бы они ни были велики, преодоление их необходимо ради торжества законности и справедливости.
Не только и не столько для того, чтобы определить меру наказания. Но и для установления истины. Потому что не так уж редко личность подсудимого может оказаться звеном в цепи доказательств при решении вопроса о том, было ли преступление и принимал ли именно этот подсудимый участие в нем.
Есть такие преступления, которые неразрывно связаны с определенными свойствами и чертами личности. Вежливость, мягкость, корректность, воспитанность, как ни печально, могут уживаться с корыстолюбием. Но вот представить себе доцента, о котором выше шла речь, в образе хулигана действительно невозможно. Потому что демонстративное неуважение к обществу, проявляемое к тому же в дерзкой, циничной форме, непременно предполагает такие изъяны в воспитании, культуре, духовном облике человека, которые едва ли остались бы незамеченными долгое время.
Углубленное внимание к личности подсудимого очень часто могло бы помочь суду разобраться и в мотивах преступления, и в том, что юристы называют субъективной его стороной, — наличии или отсутствии умысла.
Несколько лет назад за умышленное убийство был осужден подросток. Защита утверждала, что убийство не было умышленным, что подросток лишь превысил пределы необходимой обороны, спасаясь от напавшего хулигана. Одним из важнейших аргументов защиты был довод психологический: такой человек попросту не мог сознательно убить своего сверстника.
Я подчеркиваю: довод психологический… Ибо в тех случаях, когда улики сложны, запутанны, противоречивы, когда они допускают различное истолкование, именно специфические особенности личности, проанализированные глубоко и непредвзято, могут помочь выяснению истины.
К сожалению, голосу тех, кто доказывал несправедливость осуждения подростка, в свое время не вняли: защита показалась чрезмерно пристрастной. Но вот я читаю письмо в редакцию «Литературной газеты», подписанное начальником воспитательно-трудовой колонии, где отбывает наказание осужденный, — уж этого-то человека вряд ли кто-нибудь упрекнет в пристрастии. Его профессиональный долг — наблюдать за своими трудными воспитанниками и способствовать их приобщению к честной, трудовой жизни. От своего имени и от имени коллег начальник колонии пишет, что глубокое изучение личности подростка подтверждает вывод: признание его преступления умышленным, а тем более совершенным из хулиганских побуждений, ошибочно.
Разумеется, гораздо чаще изучение личности подсудимого поможет не оценке доказательств, а выбору справедливой меры наказания. Не случайно закон предоставляет обычно суду широкий диапазон санкций.
Многочисленные научные учреждения нашей страны ведут криминологические исследования, изучая причины и мотивы преступных проявлений, роль социальных и медико-биологических факторов, просчеты в воспитании, влияние внешней среды на формирование таких черт личности, которые способствуют совершению преступлений. Результаты этих интересных исследований, несомненно, будут способствовать выработке мер по предупреждению преступности.
Но сейчас речь идет о другом — о постижении конкретным судом конкретной личности в ходе конкретного судебного разбирательства, дабы приговор, которым оно завершится, был эффективным и справедливым, дабы он отвечал требованиям закона, повелевающего суду «учитывать личность», то есть, очевидно, прежде всего — различные грани морального облика, несомненно поддающиеся «измерению» и оценке. Но — я цитирую опубликованную в журнале «Советское государство и право» статью кандидата юридических наук А. И. Долговой — «проблемы этико-правового изучения личности преступника и вообще личности, к сожалению, мало разработаны и криминологами, и представителями других наук». Действительно, к сожалению….
Выбирая наиболее справедливую и разумную санкцию, то есть индивидуализируя наказание, если пользоваться терминологией закона, суд должен — таково мнение авторов коллективного научного труда «Личность преступника», — «наряду с характером и степенью общественной опасности преступления и обстоятельствами, смягчающими и отягчающими ответственность… учитывать обстоятельства, составляющие социально-демографическую, социально-психологическую, психофизическую и правовую характеристику личности виновного».
Должен!.. Но учитывает ли? Авторы того же исследования провели выборочное, но вполне представительное («репрезентативное», как говорят социологи) изучение уголовных дел и пришли к выводу, что «наибольшее число обстоятельств, учитываемых судом, относится к социальной характеристике подсудимого. Это в первую очередь общественно-производственная и социально-бытовая характеристики, наличие в прошлом особых заслуг, семейное положение, сведения о совершенных в прошлом преступлениях и проступках».
Но — и это самое главное:
«Не удалось установить сколько-нибудь заметного влияния на индивидуализацию наказания собственно психологической характеристики подсудимого, к которой обычно относятся особенности характера, темперамент, привычки и интересы…»
Этот вывод (я могу подкрепить его и своими личными многолетними наблюдениями), к которому с академическим спокойствием приходят авторы теоретического исследования, наводит на самые грустные размышления. О каком же постижении человеческой личности и ее отношения к содеянному можно говорить, если не учтено самое главное — то, что составляет ее сущность, ее зерно? Можно ли индивидуализировать наказание, не индивидуализируя личности во всем неповторимом синтезе только ей одной присущих свойств и черт? Ведь характер, привычки и темперамент оказывают подчас решающее влияние на поведение человека в определенных критических ситуациях. Совершенно очевидно, что импульсивность, повышенная возбудимость, болезненная ранимость толкают подчас на поступки, которые не совершит человек уравновешенный, сдержанный, спокойный. И тем более равнодушный.
Характер не может, конечно, служить индульгенцией — за преступные деяния отвечают и холерики, и флегматики. Но коль скоро речь идет о вынесении справедливого приговора «с учетом личности», то можно ли эту сторону личности обойти, не исследовать, не принять во внимание? Для суда связь поступка с особенностями характера едва ли менее важна, чем подшитая к делу справка о том, аккуратно ли платил подсудимый профсоюзные взносы.
Много десятилетий назад классик русской юридической мысли А. Ф. Кони в одном из напутствий присяжным сказал:
«…Из всех обстоятельств дела, конечно, самое главное — сам подсудимый. Поэтому если в его жизни, в его личности, даже в слабостях его характера, вытекающих из его темперамента и его физической природы, вы найдете основание для снисхождения, вы можете к строгому голосу осуждения присоединить слово… милосердия».