До нашествия Батория Воронич считался одним из самых больших городов Псковщины (после Пскова, конечно!). В нем была хорошо оборудованная крепость с пороховыми погребами, артиллерийскими орудиями, крепостными стенами и башнями. Город имел несколько посадов, слободу, деревни, шесть монастырей и церквей с полными причтами, около тысячи разных зданий. Всего в сем городе обреталось около 4000 человек.
«Здесь обилие во всем... На полях большой урожай и много хлеба»,— писал о Ворониче в своем дневнике секретарь Батория ксендз Пиотровский.
Осадив Воронич со всех сторон, Баторий не смог с ходу взять город, в особенности его крепость — кремль. Ему потребовались для этого устрашения. Пойманных ворончан интервенты сажали на кол, жарили на огне. Все это делалось, чтобы показать засевшим в кремле: сдавайтесь, мол, а то вам еще хуже будет!
Наконец последний штурм, не одна сотня снарядов и атак, и Воронич был взят. Пленных баб повели пёхом в Польшу, где их ждали заранее построенные лагери-деревни под названием «Воронич». (Не поверив этому, я в 1953 году специально съездил в Литву, где действительно нашел деревню под названием «Воронич»).
Взяв город, Баторий расположился на берегу Сороти отдохнуть. Для войска разбили огромный — вдоль Сороти в сторону Великой — лагерь, а для полководца поставили королевский шатер с походной церковью-костелом и придворными службами. С утра до ночи неслись по полям и лугам пропавшего города торжественные звуки органа...
Но вообще поход Батория на Псковскую землю был неудачен. Разгромив многие города и веси, он ушел из-под Пскова, как говорится, не солоно хлебавши. Возвращаясь из-под Пскова, Баторий еще раз остановился в Ворониче, приказал сжечь все недосожженное и перепахать остатки города... Что с большим остервенением было сделано его войском и рабами.
Вскоре сюда по приказу Ивана Грозного прибыли московские писцы, которым было поручено описать все, что причинил сему месту «антихрист Баторий». Эта печальная опись сохранилась. В ней поведано, что «все на Ворониче стало впусте». Остались лишь «стен полуразбитых ряд», да камни разные опорные «от домов, клетей да лавок...», да поля, усеянные костьми...
Но вот пришла на Воронич новая жизнь. Пришли другие люди. Город ведь был на страже границы Российской. Он не мог не быть. Но таким, каким он был до Батория, ему уже было не стать...
Кости всех погибших ворончан, как полагалось тогда, собрали и предали земле. Их похоронили в братской могиле-кургане.
Там, где когда-то находился центр Воронича, его «Красная площадь», воздвигли курган, а на вершине его посадили молодой дуб.
Древние римляне считали дуб деревом, имеющим возраст вселенной. Дуб — это олицетворение мужества и силы. Закладывая свой новый дом — Петергоф, царь Петр I прежде всего посадил в парке дуб. Закладывая свое имение на Псковщине, прадед Пушкина, арап Петра Великого, тоже посадил при входе в свое имение дуб-богатырь. Дуб издревле считался символом надежности и постоянства. Он и сказочник, он и мерило истории, он и лекарь. Им в старину лечили ожоги, воспаления горла, десен. Он благотворно действует на людей, страдающих повышением кровяного давления, регулирует дыхание. Так говорят современные медики. «Дуб — это чудо!» — говорим все мы.
С тех пор, до пожалования земли бывшего Воронича императрицей Екатериной II помещику Вындомскому, ежегодно, 6 августа, в день разгрома Воронича, в церквах Святогорья и Воронича гремел круглосуточно траурный колокольный звон. Служились памятные службы по злодейски убиенным антихристом Баторием «господам ворончанам», и вечером все здешние жители шли к кургану справлять тризну по героям.
Сейчас на Ворониче знаменитый парк Тригорского. На окраине его стоит дуб-богатырь — «дуб уединенный». Им не раз любовался Пушкин. Он воспел его в своем стихотворении «Когда за городом задумчив я брожу...»:
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный,
Как пережил он век отцов...
В русской народной песне слово «дуб» — одно из любимых. Достаточно вспомнить: «Среди долины ровныя, на гладкой высоте, растет-цветет зеленый дуб в могучей красоте...»
Русская песня любовалась дубом. Он в ней всё — краса и гордость, величие и вечность и «русский дух».
Любуемся и мы им, когда проходим по следам города, с именем которого Пушкин сделал свой «запев» на заглавной странице рукописи «Бориса Годунова»: «Писано бысть Алексашкою Пушкиным в лето 7333 на городище Ворониче...»
Не все обычаи старины сегодня исчезли. Приятно и радостно видеть, как здешние сельчане встречают весенние дни. Любят они жечь ночью костры. Они горят как сигналы. Вот загорелся костер жителей деревни Дедовцы, а вот ответный огненный знак деревни Зимари. Им отвечают своими огнями Батово, Вече, Белогулье, Косохново... Огни мерцают, как звезды в небе. Но вот приходит миг и возжигается огонь у «Михайловского лукоморья»... По всему горизонту, на всех холмах — костры, огни, огни... Повсюду огненный благовест — «на земле мир и людям благоволение». Как и встарь, огонь сигналит всем: «Эй, славяне, ворончане, пушкиногорцы, люди русские, живые, молодецкие — будьте живы, живы, живы! Многая вам лета! Берегите свою землю, свою Родину, свою старину, свои добрые обычаи, торжественно встречайте свои праздники Весны, Победы, Жизни и Труда. Они несут вам благодать, хлеб насущный! Будьте крепки, как «дуб заветный» на Ворониче».
ЧУДО-ЮДО
На одном из небольших холмов, что раскинулись вокруг Луговки — самой старой деревушки Святогорья, стоит чудо-юдо камень. Не камень, а кит. Он поставлен здесь несколько лет тому назад среди других замшелых валунов, исстари опоясывающих холм. Нашел я этого «кита» в деревне со странным названием Мараморы. Лежал он, зарывшись глубоко в землю, на месте теперешнего загона для колхозного стада, и только нос камня торчал на поверхности. А когда камень выкопали, он представился как колоссальный валун, объемом свыше 20 кубометров. На спине валуна выбит сложный знак в виде двенадцати круглых, соединенных между собою чаш. Привезли его и поставили поближе к заповеднику, чтобы сохранить и чтобы люди могли увидеть.
Пушкинский край — край камней. Самых разных. Это и просто красивые серые, красные, черные валуны, живописно возлежащие со времен сотворения мира на полях, в лесах, возле троп и дорог. Это и камни со следами рук человеческих. Еще недавно находили на пушкинской земле древние камни с таинственными, доселе не распознанными наукой знаками. Теперь этих камней почти не стало, сохранилась лишь память о них у старожилов. Одни камни шли на постройку помещичьих усадеб, дорог, ферм, другие погибли в годы фашистского лихолетья. Уничтожен камень со знаком первобытного человека, лежавший на вершине белогульского «городка» Исаака Ганнибала, бесследно исчез «святой» камень у речки Луговки...
Я изъездил и исходил пушкинскую землю вдоль и поперек. Побывал и в тех местах, где некогда были таинственные камни. Места эти изолированные, потаенные, то среди болот, то в лесах.
Камень-кит, по свидетельству ученых-специалистов,— это жертвенный святилищный камень древнейшей эпохи. Вокруг таких камней люди совершали моления и жертвоприношения.
Название места, где находился наш камень,— Мараморы. Оно, несомненно, происходит от слов «мара», «марок», «мароки»,— это значит «наваждение», «призрак», род домового или кикиморы. Так объясняется это слово у Даля.
Теперь таких камней, как мараморский, на всей Псковщине не отыщешь. Есть схожий в Эстонии, около Тарту. Эстонцы гордятся им как одним из самых старых памятников своей родины.
Есть в нашей деревне Софино камень со знаком человеческого следа, был такой же камень полста лет тому назад и у деревни Луговки, расположенной у западной границы Михайловского. Почитание таких камней — явление, уходящее в глубь веков. След олицетворял силу и покровительство неба. Следу поклонялись, идучи на охоту, возле него вымаливали добычу, приносили дары и жертвы...
С распространением христианства на Руси попы и монахи стали приспосабливать к своим целям старые языческие культы, символы и знаки. Появляются легенды о божьих стопах, следах Христа, богородицы и разных угодников божьих. Такие камни служители церкви объявляли святыми, атмосферную воду, накапливавшуюся в следах, — целебной. Возле таких камней ставились часовни. Стояла часовня и у древнего праславянского камня у деревни Луговки, на котором был знак человеческой ступни.
Легенда о чудесном явлении богородицы, которая якобы указала ворончанам строить новую обитель-крепость на Синичьих горах, рассказывает: узнав, что не все ворончане согласились с ее указанием, богородица поспешила на помощь своим верным слугам к месту, где надлежало построить монастырь. Перепрыгивая через речку Луговицу, она споткнулась о камень и оставила на нем след своей стопы. Монастырское сказание, рукопись которого хранится в Библиотеке Академии наук УССР, утверждает, что, увидев сие чудо, «начашася исцеления»: «...и егда людие доидоша до реце... на том месте начаша чюдотворения быти и исцеления... хромые хождашу радостные... древяницы (костыли.—С. Г.) от ног меташа... и исцеления быша великие...»
Спустя какое-то время над местом языческого луговского камня, объявленного монахами богородичным, была построена часовня, возле которой были учреждены молебствия, проходившие ежегодно во время крестного хода из Воронича в Святые Горы и Псков. Кстати, об одном из таких крестных ходов рассказывает П. А. Осипова в своем письме к поэту 24 июня 1831 года. Мимо Луговки часто проходил и проезжал сказочник Пушкин, направляясь в Святые Горы, и, несомненно, видел часовню и камень.
ПРОЩАЛЬНАЯ ЭЛЕГИЯ ПОЭТА И РЕЛИКВИИ ЕЕ
Осень 1835 года была для Пушкина печальна и грустна. Он приехал в Михайловское 10 сентября, чувствуя сердцем, что здесь он, вероятно, в последний раз.