Лампа была куплена у Шагина за 50 рублей, а столик, к моменту перевозки его в Пушкинской дом, был Шагиным сломан и использован на дрова «для топки печки-буржуйки, ибо он умирал от холода, а топить печку было нечем...».
Кроме лампы П. П. Шагин передал в Институт литературы подлинные документы: письмо А. А. Кульжинской о лампе и столике, адресованное ею дирекции Пушкинского дома, запись 1894 года в метрической книге церкви Самары о бракосочетании ее, свидетельство за подписью академика Сергея Федоровича Ольденбурга о приеме вещей Керн в Пушкинский дом Академии наук.
В своей записке к С. Ф. Ольденбургу Кульжинская пишет: «Я знаю, что в Михайловском сильно пострадал дом Пушкина, и думаю, что вещи Керн будут весьма кстати».
В одном из своих писем к Кульжинской (4 октября 1906 года) Ольденбург сообщает ей, что «22 сентября 1906 года им было доложено комиссии о пожертвовании вами для будущих коллекций «Дома Пушкина» портрета вашей бабушки А. П. Керн и пушкинской скамеечки, сохранившейся в вашей семье...». Про эту скамеечку нам рассказывает сама Анна Петровна в своих «Воспоминаниях»: в 1828—1829 годах в Петербурге Пушкин частенько бывал у нее в гостях. По ее словам, они вспоминали Тригорское, Михайловское... «Он приехал ко мне вечером (19 января 1829 года) и, усевшись на маленькой скамеечке (которая хранится у меня как святыня), написал на какой-то записке: «Я ехал к вам» и т. д. Писавши эти стихи и напевая их своим звучным голосом, он, при стихе:
...и месяц с левой стороны
сопровождал меня уныло,
заметил, смеясь: „разумеется, с левой, потому что ехал обратно“».
Интересно отметить, что скамеечка внесена в фонд реликвий Пушкинского дома не как «пушкинская скамеечка», не как «скамеечка Керн», а как «скамеечка из Михайловского». Однако нет никакого сомнения в том, что скамеечка, которая сегодня стоит в михайловском кабинете Пушкина, это и есть та самая, о которой пишет Анна Петровна и которую она хранила как реликвию.
Эту свою скамеечку она возила с собой, когда уже старушкой ездила к своим друзьям туда-сюда — близко-далёко... Об этой скамеечке вспоминает великолукский помещик В. Рокотов, с которым была хорошо знакома Анна Петровна и бывала у него в гостях в пушкинские времена.
Летом 1860 года Анна Петровна решила вновь посетить пушкинский уголок земли, побывать в памятных для нее местах Пскова, Острова, в Тригорском, Михайловском. Но, увы... Встреча не состоялась. Сын поэта Григорий Александрович и Осиповы-Вульф были в отъезде. Она двинулась в Великие Луки к Рокотовым, у которых гостила несколько дней и присутствовала на одном из музыкальных вечеров. Рокотов рассказывает: «Подъехав к крыльцу, она еле-еле вышла из кареты и пошла ко мне навстречу. За ней шел кучер, несший маленькую подножную скамеечку. Войдя в дом и сев в кресло, она попросила подать ей скамеечку, положив на нее ноги, поправив юбку...»
Немного вещей из пушкинского обихода сохранилось до наших дней в подлинном виде. Беспощадное время унесло большинство из них. Взамен мы видим сегодня в музеях Михайловского и Тригорского «дубликаты» или вещи похожие, близкие к оригиналам. Поэтому особенно дороги для нас подлинные вещи даже друзей и знакомых Пушкина, которые связаны не только с их владельцами, но и с Пушкиным. Среди таких вещей и наша чудесная подножная скамеечка Анны Петровны Керн, хранящая эхо пушкинских строк:
Я ехал к вам: живые сны
За мной вились толпой игривой,
И месяц с правой стороны
Сопровождал мой бег ретивый.
Я ехал прочь: иные сны...
Душе влюбленной грустно было,
И месяц с левой стороны
Сопровождал меня уныло.
Мечтанью вечному в тиши
Так предаемся мы, поэты;
Так суеверные приметы
Согласны с чувствами души.
МОСКОВСКИЕ „ЗЕМФИРА И АЛЕКО“
Почти в каждом музее есть вещи нераспознанные, «глухие», «немые», они как бы покрыты таинственными печатями... Заставить их рассказать о себе — дело очень трудное. Помогают лишь знания да случай.
Есть такие предметы и в нашем музее. Об одном из них мне хочется поведать читателю. Речь идет о маленьком рисунке пушкинского времени, исполненном цветной акварелью, наклеенном на тонкий старинный картон. Верхняя часть рисунка отрезана и вновь подклеена к своей основе. Оборотная сторона картона оклеена коричневой бумагой, раскрашенной «под мрамор». Вверху, одна под другой, две узенькие бумажные наклейки в виде полосок, с текстом на французском языке. Текст составлен из слов, вырезанных из какой-то книги или журнала начала XIX века. На первой полоске шесть наклеек, на второй — одиннадцать. В переводе это читается так: «Автор в роли своего героя, или новые Земфира и Алеко».
Текст должен объяснить сюжет акварели. Что же изображено на ней?
На рисунке мы видим почти пустую комнату. На переднем плане большой диван округлой формы, с полумягкой спинкой. На стене слева видно зеркало в узкой деревянной рамке, и почти рядом с ним — широкая рама, вероятно, с картиной. На диване двое влюбленных молодых людей — он и она, в довольно интимной позе: он, как малое дитя, сидит у нее на коленях, обняв любимую правой рукой за плечо и прильнув лицом к ее лицу... Глаза его блаженно закрыты, уста что-то шепчут... Она, склоняясь к нему, смотрит на зрителя широко открытыми глазами, которые как бы говорят: «Смотрите, пожалуйста, сколько вам угодно. Я спокойна, он меня любит...» На ней малиновое платье, на плечах — коричневая цыганская шаль с красными полосами. На нем коричневый сюртук, шея повязана черным галстуком.
Тишина, домашность, уют — такова общая атмосфера комнаты. А за диваном, справа, в открытые двери комнаты высовывается чья-то голова с всклокоченными в виде рогов волосами, с вытаращенными глазами. В ней мы узнаем черты автора «Цыган» — А. С. Пушкина.
Лица изображенных носят несомненный портретный характер. И если подглядывающий из дверей — Пушкин, то кто же сидит на диване? Внимательно рассматривая миниатюру, справа, по вертикали, можно различить в лупу надпись: «1829. К. Г.». Где же был в этом году Пушкин? Где жил, с кем особенно часто встречался, дружил? Кто же изображен на этой карикатуре?
1829 год. Пушкин «кружится» в свете. До середины мая он живет в Москве. Мечтает о браке. Сватался к Софье Федоровне Пушкиной, Екатерине Николаевне Ушаковой... Сватовство к С. Ф. Пушкиной не имело успеха. Эта девушка была официально объявлена ее родителями невестой другого — Панина. Образ С. Ф. Пушкиной никак не отразился ни в дальнейшей жизни, ни в поэзии Пушкина... Ее преемницей стала другая дева — Екатерина Николаевна Ушакова. Современники рассказывают, что любовь Пушкина к Ушаковой была безмерна и взаимна. «В их доме все напоминало о Пушкине,— рассказывает один из современников.— На столе вы найдете его сочинения, между нотами — «Черную шаль» и «Цыган»... В альбомах несколько листочков рисунков, стихов и карикатур, а на языке хозяев вечно вертится имя Пушкина». Но молва обманулась в своих предсказаниях.
Уехав в Петербург, Пушкин долго не показывался в Москве, на Пресне, где жили Ушаковы. Новое девичье сердце завладело его фантазией, он увлекся Анной Алексеевной Олениной, дочерью директора Петербургской Публичной библиотеки, президента Академии художеств А. Н. Оленина, двоюродной сестрой Анны Петровны Керн. Получив отказ от родителей Олениной, Пушкин вновь вернулся в Москву с намерением возобновить свои ухаживания за Е. Н. Ушаковой. Но здесь ожидала его новая неудача. Он узнал, что его «Земфира» Ушакова помолвлена с другим. «С кем же я-то остался?» — воскликнул Пушкин. «С оленьими рогами»,— отвечала ему невеста... (Намек на увлечение Пушкина Олениной).
Несмотря на размолвку, поэт продолжал бывать в доме Ушаковых. Современники рассказывают, что вначале ревнивый муж (Наумов) сильно ревновал жену к ее девичьему прошлому, к Пушкину, но что потом в доме всегда царили любовь и согласие мужа и жены, к вящей, но доброй зависти Пушкина.
До наших дней сохранился альбом сестры Екатерины Николаевны, Елизаветы Николаевны, в котором среди многочисленных карикатур есть и карикатура на Пушкина.
К сказанному нужно добавить, что в старину, в пушкинское время, любили делать надписи к рисункам-карикатурам не от руки, не пером, а путем вырезания слов и букв из книг и журналов и подклейки их к рисункам. Их делали в альбомах и на отдельных листках. Такова надпись и на нашем рисунке, сделанном кем-то из близких к дому Ушаковых, где Пушкин бывал частым и желанным гостем. Все это позволяет нам утверждать, что акварель-миниатюра, хранящаяся в музейном фонде заповедника, изображает в шутливой форме молодых супругов — Екатерину Николаевну Ушакову и ее мужа — и А. С. Пушкина, оставшегося с носом, как Алеко, от которого ушла Земфира.
Кто художник, автор акварели,— нам выяснить не удалось. Рисунок поступил в музей-заповедник из фондов Государственного литературного музея в 1965 году, куда, в свою очередь, он поступил из Театрального музея имени Бахрушина в 1938 году. Этот же музей приобрел нашу акварель у потомков Ушаковых.
ОБ ОДНОЙ МАЛЕНЬКОЙ ВЕЩИ ПУШКИНА
Крупица за крупицей собираем мы — хранители следов земной жизни Пушкина — сведения о годах ссылки его в псковскую деревню. Мы ищем, что-то находим, что-то не найдем никогда, многое нам непонятно, потому что изменился ход времени и смысл вещей...
Приехав в августе 1824 года из Одессы в Михайловское налегке, Пушкин во многом нуждался. Глухомань, какой в то время была Опочецкая округа, плотно изолировала его от цивилизации. В своих письмах к друзьям и брату Льву Сергеевичу он то и дело просит прислать из Петербурга разные предметы первой необходимости: бумагу простую и почтовую, перья, чернильницу, книги разные, калоши, сыр, горчицу, курильницу и т. д. Просит он прислать и серные спички (письмо брату, посланное в начале ноября 1824 года). В списке вещей, которые Пушкин хотел иметь у себя в Михайловском (список этот вложен в одно из писем брату в декабре 1825 года), значится — «аллюметт» (слово написано по-французски, обозначает — «спички».—