и просто.
НА ТРОПЕ К ДОМУ ПОЭТА
Когда вы идете в Михайловское по дороге, ведущей от окраины деревня Бугрово к усадьбе Пушкиных, вы видите, что она то поднимается, то опускается, то вновь поднимается. Это самая живописная дорога, по которой идут сегодня на поклон к Пушкину. Из зарослей березняка и ольшаника она выводит вас в сосновые рощи, потом снова бежит в ольшаник, который повсюду воюет с березняком и ельником.
Ваше сердце радуется, слыша веселое посвистывание дроздов, когда они стремительно перелетают из одних кустов в другие. Вашу дорогу преграждает небольшое болото, которое исстари зовется «темный» или «грязный» ручей. Здесь земля всегда «кряхтит», а болотце о чем-то «бормочет». Все вокруг янтарно-желтовато, кругом папоротник и болотные травы, какие не часто встретишь в других местах.
Зимородки озабоченно перепархивают через дорогу от кочки к кочке. Болтают сороки, громко воркуют лесные голуби, пролетая над вашей головой. Отовсюду, из каждого придорожного местечка, раздается равнодушное постукивание лесного столяра, большого пестрого или зеленого дятла. Ах, как он ловко барабанит, словно не дятел, а музыкант!
По мере того как тропа поднимается, кругозор расширяется. Теперь с обеих сторон — великолепный сосновый лес, где гигантские стволы выстроились в длинные коридоры. Ветви стволов изгибаются по-разному. Одни как своды прекрасного храма, возведенного самой природой, другие стремятся лечь на ковер зеленого мягкого мха, бодро пружинящего под ногами. А вокруг цветы и травы. Самые разные.
Все шире и прямей к горизонту идет дорога. Вот она подходит к старинной «Поклонной горке», где стоит фамильная часовня. Вдали уже мелькают постройки усадьбы.
А вот и Ганнибалов пруд. На подлете серая цапля. Другая, задумчивая, надутая и важная, стоит в воде среди осоки. Это место — древнее становище михайловских цапель. Вот и соловей, поющий свои михайловские песни.
Много, бесконечно много раз ходил по этой дороге Пушкин. Ходил туда, сюда, близко, далеко...
А вот и могучие древние Ганнибаловы ели — добрые знакомые и милые друзья Пушкина! Их когда-то было много, больше сотни. Они были посажены дедом его Осипом Абрамовичем в 1783 году по сторонам въездной дороги, которая с тех пор стала называться Еловой аллеей.
Теперь их осталось только шесть, остальные были вырублены фашистами в 1941—1944 годах. Все ели — ветераны-инвалиды Великой Отечественной войны. У одних шрапнельные ранения, у других пулевые. Все они больные, и им трудно жить на свете.
На местах уничтоженных выросло «племя младое» — елки, которые были посажены нами в 1945—1956 годах; все они — местные уроженцы. Сохранилось и полтора десятка елей, посаженных на месте усохших и поваленных бурями сыном поэта, Г. А. Пушкиным, в канун юбилея 1899 года.
Аллея ведет вас прямо к крыльцу дома поэта. Она прямая, как стрела. Вряд ли где в другом месте нашей Родины есть еще такая могучая длинная аллея! От «Поклонной горки» до крыльца Дома-музея — почти целый километр!
НЕУДАВШАЯСЯ ЗАТЕЯ ЕКАТЕРИНЫ II В СЕЛЕ ВЕЛЬЕ
Совершая путешествие по России в 1780 году, императрица Екатерина II проезжала мимо Велья, старинного села Воронической волости. Ширь, простор, зеленые рощи, великолепные озера, величественно вздымающееся над ними древнее живописное городище поразили ее воображение. Всё «подлое» — мужики, бабы, ребятишки, скот — заранее было угнано подальше от глаз высочайшей путешественницы, дабы ничто не нарушало «гармонию природы». Лишь колокольный звон велейских церквей да попы, раболепно стоявшие с крестами, хоругвями и «святой водой» вдоль дороги, свидетельствовали о том, что это было не пустынное место.
— Чье имение? — спросила царица, обращаясь к своей пышной свите.
— Вашего величества дворцовая вотчина, — ответил псковский наместник.
В свите императрицы находился ее новый фаворит — двадцатилетний генерал-адъютант А. Д. Ланской.
— А почему бы нам не построить здесь новый загородный дворец? — обратилась Екатерина к Ланскому.
Фаворит потупил очи в знак согласия.
Царица уже давно подумывала об уединенном красивом месте, где можно было бы вдали от столицы пожить жизнью обыкновенной помещицы «на лоне сладостной натуры». Велье ей сразу понравилось.
«Прежде отбытия из Велья, — записал в этот день в своем месяцеслове псковский наместник Иван Алферьевич Пиль, сопровождавший царский поезд, — ее величество соизволили свершить, в сопровождении своей свиты и господ псковских дворян первых классов, пешее хождение к местному озеру Чадо, где на большом лугу, для высочайшего отдохновения, приказано было поставить ставок, из коего смотреть изволили кошение на том лугу травы крестьянами, во многочисленном народе до ста, а может, и более душ мужиков и их жен, и девок. И как ими окончено было кошение, то все сии подданные стали водить караводы и песни увеселительные петь, на которые ее величество смотреть благосклонно изволили и хвалили тако: «Господа, с умилением взирали мы на забавы сих чистых сердцем детей Природы и Отечества нашего. Мню я, что народ сей столь прекрасно поет и пляшет потому, что в благоденствии пребывает и о зле не думает». По окончании отдохновения ее величество приказали царскому поезду следовать, спустя некоторое время, к городу Опочке, про который они прежде были наслышаны еще в Пскове, а я со своими людьми с великим поспешением поскакал немедля».
Так возникла идея постройки еще одного царского увеселительного дворца, на этот раз в Псковском наместничестве.
Вскорости село Велье «со всеми принадлежащими до него деревнями, землями и угодьями» было пожаловано Екатериной Ланскому, а знаменитому архитектору Кваренги была заказана разработка проекта «громадного дворца в Велейской вотчине». Чертежи Кваренги сохранились. По проекту это очень большое двухэтажное каменное здание, длиною в сто тринадцать метров, с парадным двором и обширным парадным подъездом, к которому подводит широкая улица из двенадцати двухэтажных «кавалерских и фрейлинских» домов. В композиции, созданной великим архитектором, отразился прием планировки королевского дворца в Версале.
Но великолепному проекту не суждено было осуществиться. Вскоре после начала строительства, в июле 1784 года, Ланской скоропостижно скончался. Царица была безутешна. Строительство в Велье было приостановлено, а село вновь возвращено в казну. Проекты Кваренги сдали в гофинтендантскую контору, потом в архив, а оттуда они попали в Эрмитаж, где хранятся и поныне.
Проект дворца в Велье занимает видное место в творчестве Кваренги — основоположника классицизма в русской архитектуре XVIII века, строителя таких шедевров, как Александровский дворец в Царском Селе, Английский дворец в Петергофе, Смольный институт в Петербурге, и других зданий. Дворец в Велье мог стать яркой страницей истории зодчества России XVIII века. Надо полагать, что какие-то следы сооружения дворца сохранились до наших дней в самом Велье. Они ждут своего исследователя.
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Святогорский монастырь... Стертые каменные ступени ведут на верх древнего городища. Площадка у алтарной апсиды Успенского собора. Каменный крест — «жальник» — XVI столетия, приткнувшийся к белой стене. Могила Пушкина, похожая на огромный букет из нарциссов, тюльпанов, сирени. Цветы возложили участники Всесоюзного Пушкинского праздника поэзии.
Окна собора открыты. Поет Иван Семенович Козловский. Под сводами гудит перезвон колоколов, слышится «Вечерний звон»...
Сегодня этому храму исполнилось четыреста лет.
Много лет тому назад безымянный монах-летописец написал здесь в назидание потомкам «Повесть о явлении чудотворных икон пресвятыя владычицы нашей богородицы и приснодевы Марии во области града Пскова на Синичьи Горе, иже ныне завома Святая Гора». «Святогорская повесть» чудом сохранилась во время пожара, случившегося в середине XVIII века, когда в огне погиб почти весь архив Святогорского монастыря. Ее обнаружил уже в пушкинское время псковский епископ Евгений Болховитинов — известный ученый-историк, собиратель псковских древностей, автор целого ряда трудов по истории русской культуры. На основании этой летописной повести Болховитинов написал и издал в 1821 году в Дерпте книжку «Описание Святогорского монастыря».
Этой книгой бойко торговали монастырские офени на ежегодных святогорских ярмарках. Экземпляр «Описания» был в библиотеке Тригорского, и его, вероятно, видел Пушкин, который любил рыться в ней.
Очень интересна судьба этого литературного памятника. Болховитинов, уезжая в 1823 году из Пскова в Киев, куда получил новое назначение, увез с собою много древних псковских рукописей, в их числе и «Святогорскую повесть». После смерти ученого его архив поступил в Киево-Печерскую лавру, а после Октябрьской революции — в библиотеку древних актов Украинской Академии наук. Во время оккупации Киева фашистами эта повесть, в числе других древних литературных памятников, была увезена в Германию, а после разгрома фашизма попала в руки американцев, которые вынуждены были вернуть награбленное Киеву по требованию нашего правительства. Эту рукописную книгу мне удалось увидеть и сфотографировать в Киеве в 1949 году.
«Бысть изволение божие при державе благоверного и благочестивого царя государя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, правящу ему тогда скипетр российского царства и при архиепископе Пимене великого Новгорода и Пскова, от создания же мира в летах 7077». Таков запев этой «Повести». Она рассказывает о том, как небесная сила ниспослала благодать на землю древнего Воронича, как явились людям разные чудеса и как люди стали рубить на месте открывшихся чудес сперва часовню, а потом храм и «честную обитель».
Псковский наместник Юрий Токмаков доносил царю Ивану Васильевичу о «небесной благодати», и царь приказал строить «обитель каменну», чтобы еще более укрепить литовский рубеж. И не ошибся. Монастырь стал не только местом обрядности, но и мощной крепостью под Вороничем. Не раз его монахи садились на коней и рубились с поляками, литовцами, немцами, пытавшимися захватить этот уголок русской земли и сам великий Псков. В благодарность за скорое строительство обители царь одарил ее дорогими книгами, ризами, а звонницу — своим колоколом. Дарили колокола цари и позже: Борис Годунов, Михаил Федорович, Алексей Михайлович, Петр I...