Н. П. Хохлову удалось установить, что пушкинское «Логань» — это не имя, и вовсе не Логань, а лого — название народности, небольшого племени в провинции Тигрэ, в Эритрее. Что земли этой провинции были испокон веков известны как владения бахар негашей, из рода которых вышел Абрам Петрович, что бахар негаш — это не фамилия, а титул, звание, даваемое негусом Эфиопии начальнику северной части страны. Что слово «бахар» — значит в переводе «море», а «негаш» — правитель, губернатор. Бахар негаш — губернатор приморской провинции.
Образованные эфиопы знают о родстве бахар негашей с Пушкиным. Во многих домах висят на стенах портреты нашего поэта. К сожалению, в Эфиопии фамилии, как таковой, нет. Есть два имени: собственное и имя отца. Имя деда уже не сохраняется: деды, прадеды, прапрадеды, их дела, жизнь, чины остаются лишь предметом семейных воспоминаний. Вот почему так трудно отыскать следы предков Абрама Петровича.
И всё же Николай Петрович нашел. Потомки их сегодня живут в Добарве, что на реке Мареб. Это Кирос Хагос, его брат Гардмаш Хагос, дядя Хайле Техазге. Все они знают имя Пушкина, гордятся им. Хохлову показали развалины старинного дворца бахар негашей, церковь, единственную дорогу, ведущую к берегу моря. На вопрос хозяину Киросу Хагосу, не сохранилось ли у него каких-нибудь документов о бахар нега-шах, тот ответил отрицательно и сказал: «Прошло очень много времени. Частые войны разорили край. Мой дед хранил какие-то записи; материалы были у него и портреты бахар негашей. Всё отобрали итальянские солдаты. Наш род был когда-то знатным. А теперь мы крестьяне...»
Свой рассказ о предках «арапа Петра Великого» Хохлов иллюстрирует интереснейшими фотографиями видов Мареба, Добарвы, развалин дворца и портретами потомков бахар негашей.
Мне удалось встретиться с автором книги, побывать в его доме, познакомиться с его коллекцией интереснейших предметов искусства и быта эфиопов, послушать рассказы Николая Петровича. Рассказ об истории жизни Абрама Петровича, основанный на эфиопских источниках, был им уже написан. Мы работали тогда над созданием музея в Петровском, и я попросил у него несколько фотографий видов родины Абрама Петровича для нашей экспозиции. Николай Петрович охотно согласился и передал мне несколько крупноформатных снимков Эфиопии и портрет Кироса Хагоса, а также несколько снимков с рисунков 1809—1810 годов английского путешественника Генри Солта, хранящихся в Национальной библиотеке Эфиопии, в их числе портреты бахар негаша Иясу и бахар негаша Суобхарта. Считается, что они могли быть четвероюродными братьями А. С. Пушкина.
В ВОССТАНОВЛЕННОМ ЗАЛЕ ДОМА ГАННИБАЛОВ В ПЕТРОВСКОМ
Дом Ганнибалов снаружи торжествен и красив. К нему ведет недавно отстроенная дорога, идущая из пушкинского Святогорья. Спокойно и властно легла она среди колхозных полей, нив и рощ — березовых, сосновых, еловых... А рощи — одна другой краше! Вдали, по сторонам дорога,— холмы, древние валуны, старинные деревни, некогда входившие в состав Ганнибаловской вотчины, с усадьбами теперешних рабочих совхоза «Крыловский», с чудесными фруктовыми садами, уютными сельскими баньками и амбарчиками...
День рождения Пушкина — это весна. В Святогорье всё в полном роскошестве, в цвету, благоуханье, соловьином пении.
Луга и поляны, парки и рощи заботливо прибраны, под ногами людей, идущих по аллеям и дорожкам, аппетитно хрустит свежий гравий.
Широко раскрылись ворота новой парадной ограды усадьбы. Над кровлей дома высоко взлетел флюгер, на котором изображен слон — родовой знак хозяина имения, Ганнибала. И парк, и дом предстоят в одной красивой картине, и каждому входящему кажется, что парк — это тоже дом, только в доме этом вместо потолка небо...
Площадка перед домом сливается с широким балконом, окаймленным, как кружевом, белой балюстрадой. Три широкие двери ведут с балкона в зал.
Зал большой, в нем и сто человек разместиться могут. Всё в нем просто, но простота торжественная и величественная. С высоких потолков свисают старинные медные люстры. На стенах — бра, парадные портреты Петра I и его крестного сына арапа Ибрагима, картины, изображающие петровские баталии — первые сражения, в которых участвовал молодой Ганнибал: «Полтавский бой», «Битва при Гангуте»... У стены, что напротив балкона,— большой лепной камин, украшенный барельефом на военную тему, в углу, в дубовом киоте, «Спас нерукотворный» — образ, полученный Ганнибалом из Италии в 1724 году, и «Прославление отца Отечества — Петра Великого». Это подарок музею Государственного Эрмитажа,
Посреди зала огромный овальный стол, в центре доски которого выложена деревянной мозаикой надпись: «Anno 1742» — год признания заслуг и высоких наград «птенца гнезда Петрова», год основания сельца Петровского. Стол — копия парадного стола петровского времени, сделанная мастерскими Псковского мебельного комбината.
На столе и в витринах — подлинные ганнибаловские реликвии, приобретенные нами в последние годы в разных местах страны: личная печать Абрама Петровича, книги из его библиотеки, его письма и деловые бумаги, предметы, полученные нами в Государственном Эрмитаже, Литературном музее Института русской литературы Академии наук СССР (Пушкинском доме), Государственном историческом музее, Музее этнографии Академии наук, Всесоюзном музее А. С. Пушкина, и предметы, найденные во время археологических раскопок, произведенных в Петровском перед началом реставрационных работ...
Восстановленный зал дома Ганнибалов был подарком X Всесоюзному Пушкинскому празднику поэзии от нас, хранителей и сотрудников музея-заповедника, и реставраторов Псковской научно-реставрационной мастерской.
НА УСАДЬБЕ МИХАЙЛОВСКОГО
У входа на усадьбу Михайловского со стороны поляны, где народ собирается на Праздник поэзии, лежит большая «книга». Да-да, книга! Только она особенная, необычная. Это пруд, вокруг которого растут высоченные серебристые ивы, посаженные нами сразу же после войны взамен срубленных гитлеровцами. Когда они удирали из Михайловского, стараясь испакостить все вокруг, они даже плотину пруда взорвали и выпустили воду в Сороть.
Теперь этот пушкинский пруд стал еще более красивым, чем был. Он всегда полон свежей водой. В саду постоянно работает артезианская скважина: незримый насос подает сам воду, когда зеркало пруда этого хочет. Это еще одно «чудо», которое сделано нами в дополнение к тем чудесам, о которых Пушкин поведал в своей поэме «Руслан и Людмила».
У пруда всегда люди. Им здесь любо. Весной все слушают иволгу и соловья. Летом смотрят, как стаи карасей весело справляют свой свадебный обряд. Как и при Пушкине, сегодня этот «пруд под сенью ив густых — раздолье уток молодых». Тут паломники, особенно дети, угощают утят своими гостинцами — печеньем, пряниками, конфетами. Утята резво, наперегонки носятся по глади вод за угощеньем. Здесь всегда весело и радостно.
По вечерам раздаются серенады лягушек. Им вторят соловьиные рулады. А совсем недавно здесь поселилась — кто бы вы думали? — выдра! Чистые берега, свежая зелень, всегда ключевая вода, никаких охотников, купальщиков... Все это прельстило древнего насельника Сороти, и она перебралась сюда. Нравится ей здесь...
Как-то осенью выдра переводила свое потомство с верхней части пруда к нижней, к плотине. Дело было вечером, на усадьбе пустынно, только какой-то фотограф ходит и щелкает своим аппаратом. Шла выдра по дорожке, а ей навстречу фотограф. Приметив зверя, он бросился в густой куст чумизы, стал на колени и приготовился снимать. И что бы вы думали сделала выдра? Она оставила своих ребятишек, а сама бросилась к фотографу, дала ему лапкой по физиономии и зашипела: «А ну, давай отсюда подальше, не видишь разве, кто идет!»
Особенно интересна эта «книга» зимой, когда пруд скован льдом, запорошен снегом. Смотришь утром на снег и читаешь следы ночных гостей Михайловского. Вот беличьи следы, вот следы косого, который летел куда-то в сад, несомненно, поглодать спустившиеся от мороза к земле яблоневые ветви. А вот следы горностая, прибежавшего на водопой... Он живет под домом, где обычно летом останавливается Михаил Александрович Дудин. Там горностай выводит свое потомство — зверята возятся, пищат... Один раз они так перепугали писателя, что тот всю ночь заснуть не мог.
А это что за веревочка из кругленьких следов, прямая, как по линейке? Это следы старого «друга» Михайловского — Лисы Патрикеевны. Она ходила к вольеру полюбоваться петухом и утками, сидящими в клетках... Что она им напевала-выговаривала — об этом в старинной сказке хорошо рассказано.
А это что за кружево из маленьких точек? Это куда-то перебегала мышка-норушка — полёвка...
А вот и следы ночных похождений моего михайловского «кота ученого» — Василия, который переловил всех мышей в домике няни, амбаре — повсюду...
А вот и диво-дивное — огромные, прямо лошадиные следы! Они ведут к моей избе, к поленнице дров, к кустам смородины, к кормушке, где лежит зерно для пичуг. Это гулял здесь ночью лось. Он часто проходит по Михайловскому. Любит почесать пузо о штакетную ограду, попробовать ветви фруктовых деревьев...
Я люблю читать эту «книгу». Иной раз, по прочтении ее, то кормушку переставлю на другое место, то корму добавлю. А неподалеку от «Острова уединения» лесники наши поставили для лося стожок сена и лоток с зерном.
Когда вы идете по горбатому мостику и глядите на пруд, попробуйте сами почитать «книгу», о которой я вам поведал,— честное слово, жалеть не будете!
ЗА ОКНОМ МОЕЙ ХИЖИНЫ...
За окном моей хижины — стоит высокая старая ель. Ей уже больше полутораста лет. Так утверждают лесоводы, но я и сам вижу, какая она старая. В осенние дни на вершину ее часто садятся серые тучи, им хочется отдохнуть, прежде чем лететь дальше, на юг, вдогонку за птицами...
— Эй,— кричу я туче,— куда это ты, растрепа, плывешь?
Она долго молчит. Ее корежит мозглятина, трясет свирепый ветер, н я еле слышу хриплый шепот: