СУДЬБЫ, РЕШЕННЫЕ НОЧЬЮ
Бег времени в последнюю минуту
события нередко ускоряет,
мгновенно разрушая все,
о чем до этих пор
шли безуспешно споры.
НОЧНОЙ ПОСЕТИТЕЛЬ
После заката солнца, когда на город легла темень, во двор к Андреоло постучали. Слуга известил, что хозяина хочет видеть какой-то татарин.
— Впусти его, — сказал Андреоло. Ожидая пришельца, он, поразмыслив, решил, что по пустяшному делу татары к генуэзцам в дом не стучатся.
Кара-текен долго стоял у ворот. Он пришел сюда пешком, оставив своих воинов с лошадьми в другом месте. Недаром на такое опасное дело хан послал именно его, Кара-текена. Не напрасно старому, хитрому и остроумному воину дали имя черного дерева. Кара-текен не помнит ни одного случая, когда он не выполнил бы поручения хана. Он хорошо умел говорить и с греками, и с латинянами, это всегда здорово помогало ему.
Очутившись в комнате, он увидел сидящего в спокойной позе хозяина и на всякий случай спросил:
— Ты ли Андреоло, сын Антонио Гуаско?
— Да, я Андреоло. Как зовут тебя, храбрый воин, и какая нужда привела тебя в мой дом?
— Имя мое все равно не скажет тебе ничего. Я принес тебе золото. Человек, хорошо знающий тебя, велел передать вот эти деньги, — с последними словами татарин бросил на стол кошелек с монетами. — Этот же человек повелел передать тебе его просьбу.
— Я слушаю.
— В большой крепости брошен в тюрьму сын моего друга. Помоги мне узнать, где он сидит и можно ли выручить его. Если можно — посоветуй, как.
— Сын твоего друга из Карасубазара?
— Да, это так.
— Я слышал о нем, — Андреоло развязал кошелек, высыпал золото на скатерть и медленно начал складывать монеты невысокими стопками в ряд. — Гы видишь, уважаемый, в это окно высоту стен крепости Санта-Кристо?
— Да, они высоки и крепки, — ответил Кара-текен.
— Можно ли одолеть их с этой маленькой кучкой золота?
— Эти деньги только за совет, — Кара-текен вынул из-под полы еще кошелек и, подкинув его на ладони, добавил: — Если мне будет оказана помощь, бери и это.
— Я помогу тебе, — сказал Андреоло, принимая кошелек, — но, кроме этого, попрошу от тебя небольшой услуги. Готов ли ты ее исполнить?
— Говори.
— Нужно украсть девушку. Она здесь, в Солдайе.
— Кто ее родители?
— Русские. Из купцов.
— Хочешь продать ее за море?
— Мне она не нужна. Можешь сделать ее звездой своего гарема — она очень красива.
— А тебе какая польза?
— Собираясь тебе помочь выкрасть узника — разве я спрашиваю о твоей пользе?..
…Только поутру татарин вышел из дома генуэзца. Спустя полчаса после его ухода из ворот выскользнула смуглая служанка и направилась на площадь. Там она встретила ночного гостя и, проходя мимо него, кивнула незаметно головой. Татарин на расстоянии последовал за девушкой. У дома Никиты Чурилова смуглянка остановилась и взглядом показала на широкие ворота.
Около полудня девушка снова появилась около дома Чурилова с двумя корзинами белья. С нею вместе пришел мальчик-подросток. Он помогал ей нести вторую корзину. Служанка принялась полоскать белье в ручье, протекавшем недалеко от дома, а подросток, спустив ноги в воду, пристально разглядывал высокое крыльцо купеческих хоромин.
После сватанья Ольга притихла и вроде бы смирилась. Вынесла жениху платок невестин на подносе, ушла в свою спаленку и не выходила ни на завтрак, ни на обед. Отец и мать дважды заходили к ней — боялись, не сотворила бы над собой неладного. Заставали дочь спокойной и покорной, в речах ничего худого не замечали. Просто не до еды было молодой невесте, видно, к замужней жизни готовилась, думы передумывала.
Под вечер спустилась на город прохлада, пришла к Ольге задушевная подруга Василиса — тоже сурожского купца Ивана Шубкина дочь. Вдвоем упросили Кирилловну отпустить их на Бурые горки по цветы. Ольга быстро надела зеленое платье латинского покроя, набросила на плечи розовую легкую мантилью и выбежала вслед за подругой. Сняв туфельки, перешли вброд через ручей. Девушки не обратили никакого внимания на мальчишку, сидевшего около ручья, который при их появлении бросился бежать в противоположную сторону — к площади.
На Бурых горках места красивые, приглядные. Цветы здесь диковинные, трава высокая. Василиса кинулась было собирать букет, но Ольга потянула ее дальше, под густые кусты, которых на горках было много. Поглядев окрест, Ольга опустилась на траву и, посадив подружку рядом, сказала:
— Не до цветов ноне, Василисушка. Помоги мне, подруженька моя верная. Пока я здесь цветы рвать буду — беги в крепость и разыщи там слугу консула Федьку Козонка. Письмо это ему передашь в руки. На словах скажи — мол, Ольгу отдают за фряга и пусть он весточку эту как можно скорее передаст Соколу. И еще скажи: если письмо к сроку не доставит — не быть мне в живых. Уразумела ли?
— Уразумела, — шепнула подружка. — Неужто Сокола любишь?
— Потом все, подруженька, узнаешь. Быстрее беги и сразу же вернись сюда. Я покамест цветов наберу поболее, домой придем вместе, чтобы тятенька с маменькой ничего не подумали. Ну, беги!
Цветик к цветику кладет Оленька в руке, думу к думушке в голове. Как узнала она, что за фрягом ей быть, руки на себя наложить порешила. А поразмыслив, раздумала. Себя погубить грех велик, а с собой вместе убить и дитя, что под сердцем греется, — можно ли решиться на такое? Одначе, против воли родителей не пойдешь. И удумала Ольга в ватагу, к атаману любимому убежать. Для того и смирилась, чтобы родители не догадались и помех не чинили. Тайно написала милому, слезно просила как можно скорее приехать за ней. «А свадьбе той не быть, — писала Ольга. — Ежели вовремя не вызволишь — ищи меня в море».
Какова-то жизнь ждет ее в столь необычном месте? Задумалась Ольга, замечталась и не заметила, как подкрались злодеи, накинули на голову мешковину, закрутили. Темень окутала голову, духота. Сильные руки бесстыдно срывали одежду: платье, мантилью, исподнюю рубашку. Поняла девушка, что сейчас начнется страшное, и закричала что было сил. Широкая ладонь зажала рот через мешковину, горло резкой болью сдавило ремнем, и Ольга стала задыхаться. Еще бы миг — и девушка потеряла сознание. Но ремешок ослаб и уже более не стягивался. Грубый голос по-татарски произнес:
— Одежду отвези тайно на берег и догоняй.
Затем Ольга почувствовала, что ее завернули в колючий ковер, ворсины тысячами игл впивались в обнаженное тело. Ковер обвязали так, что не пошевелить ни рукой, ни головой. Подняли, перекинули через седло. Ольга поняла, что ее куда-то повезли. От качки, духоты и страха девушка лишилась чувств.
Очнулась от прохладной воздушной струи, хлынувшей на лицо. Огляделась: кругом лес, — она лежит по-прежнему запеленатая в ковре, но без мешковины на голове. Вверху в темно-синем небе звезды яркие, крупные. Около нее молодой татарин сидит, смотрит ей в глаза и, покачивая головой, говорит:
— На земле звезда, в небе звезда. Которая лучше? Много звезд на небе, много красавиц в гареме хана. Ты будешь самой светлой. Спи спокойно.
Ночь южная тепла. Луна постояла немного над Девичьей башней, осветила на малое время крепость Санта-Кристо и ушла за продолговатую гряду облаков.
Микаэле, разжалованный консулом в аргузии, стоит сегодня на страже у крепостной тюрьмы. Тюрьма невелика, но никто еще не убегал из нее с тех пор, как она построена. Нельзя сделать подкопа под ее стены, так как стен у тюрьмы нет. В глубокий и широкий колодец, выдолбленный в каменистом грунте, входом служит узкая траншея. В конце траншеи тяжелая дверь. Чтобы поместить узника в тюрьму, от двери до дна колодца ставят легкую лестницу. Спустится по ней несчастный, лестницу поднимают, и никакими судьбами не добраться ему до двери, если даже она и не закрыта.
Тревожно сейчас на душе у Микаэле. На рискованный шаг решился он. Утром встретил его Андреоло ди Гуаско и, отозвав в сторону, сказал:
— Мне очень жаль, Микаэле, что ты пострадал из-за того похода в Скути. Поверь, в этом брат мой не виновен — он защищал свои права. Во всем виноват только консул. А я хочу тебе добра и говорю — берегись, Микаэле! Христофоро ди Негро недавно послал в Кафу своего нотариуса, чтобы добиться документа на твой арест и предать тебя суду Хазарского трибунала. Нотариус еще не вернулся, но я уже знаю, что ордер на твой арест получен. Беги из крепости, ищи пока убежища у татар. Вот мой совет.
Не успел Андреоло отойти, как к Микаэле подошел татарин. Он предложил аргузию много золота и защиту в Солхате у одного бея. Но за это потребовал, чтобы он помог выручить из тюрьмы сына этого бея.
И Микаэле согласился. «У татар живет немало генуэзцев, и они им неплохо платят, — подумал он, — как бы там ни было, а все же лучше, чем попасть в лапы трибунала».
Все складывалось удачно. Именно сегодня его назначили охранять тюрьму и расположенный рядом храм.
И вот Микаэле ждет. Вдруг он вздрогнул. Через крепостную стену перелетел камешек. Это значит — татары под стеной* Через малое время перекинулась веревочная лестница, которую Микаэле закрепил за балку. По лестнице поднялись, а потом и спустились в крепость два человека и незаметно, словно суслики, скрылись в тюремной траншее.
Микаэле стоял у входа, его зубы стучали так громко, что казалось, они разбудят своим клацаньем всю стражу крепости. Из глубины входа послышался скрежет — это ломали замок. Несколько минут тишины, и вот появился первый узник. Это, вероятно, сын бея. Пригнувшись, он перебежал к стене крепости и притаился. За ним побежал второй, третий, четвертый. Вот мимо Микаэле прошли аргузии, с которыми он ездил к ди Гуаскам. Все они выбрались по веревочной лестнице, спущенной в подземную тюрьму. За узниками спешно вышли татары, помогавшие побегу. Махнув рукой Микаэле, они тоже бросились к стене.
ДЕВИЧЬЯ БАШНЯ
Утром в крепости объявлена была тревога. Узнав, что из круглой тюрьмы-ямы убежали все узники вместе со стражей, что исчез и Микаэле, консул пришел в бешенство. Разослав во все стороны погоню, он ускакал по дороге на Солхат. В крепости почти никого нет. Два стражника на воротах, шестеро каменщиков заделывают стены. В замке остались трое: Якобо, Геба и Эминэ. Гебе теперь нечего делать — за молодым господином ухаживает новая служанка. И рассказов больше не требует юный ди Негро. Вдвоем с Эминэ уходят к морю или бродят по крепости, взявшись за руки. Старая Геба беспокоится— недаром все время вместе молодые люди, недаром стараются они уединиться. Вот опять их нет, надо поискать, проследить.
…Якобо и Эминэ быстро поднимаются по ступеням, вырубленным в камне. Девушка, как козочка, прыгает впереди, потом, остановившись подает юноше руку, тянет его за собой. Якобо и Эминэ взбираются к сторожевой башне, выстроенной на огромной высоте. Сразу за дверью направо вход на сторожевую площадку. Отсюда глазам открывается необозримая даль. В ясные дни море проглядывается на десятки верст. Сегодня дозорный с башни снят и отослан в погоню. Заглянув на площадку, Якобо прошел в закрытую комнату башни. Здесь прохладно.
— Я так устала, мой господин! — воскликнула Эминэ, опускаясь на топчан, где по ночам спят дозорные. — Позволь мне отдохнуть?
— Лежи, Эминэ, лежи, — сказал Якобо и присел на край лежанки, — я тоже устал немного…
Когда Геба, задыхаясь, забралась на дозорную башню, Якобо и Эминэ поменялись местами. Теперь юноша лежал на топчане, устало закрыв глаза, а девушка сидела около него.
— Ох, я не могу отдышаться, — проговорила Геба.
— Ради бога, тише. Видите — молодой господин спит, — прошептала Эминэ.
— Нет, Геба, я не сплю. Зачем ты здесь? Может, вернулся отец?
— Где же мне быть, как не около тебя, мой мальчик. Я отвечаю за тебя перед отцом. Ты еще молод — вдруг оступишься, сделаешь неверный шаг.
— Эминэ спросила меня, почему эта башня называется Девичьей. Ты мне рассказывала, но я уже забыл. Расскажи еще, — попросил Якобо.
Геба тронула девушку за плечо, чтобы та уступила ей место, села возле юноши и повела рассказ.
— Об этом старина сохранила много правдивых историй. Вот одна из них, слушайте. В те древние времена, когда этой крепостью владели греки, жил здесь суровый и жестокий архонт. И был у него единственный сын, красавец, каких не видывала земля. Много девушек, знатных и красивых, мечтали о прекрасном Зифе, но ни одна из них не затронула его сердца. Никого не мог полюбить молодой сын архонта. Однажды отец, возвратившись с войны, привез с собой рабыню, которая могла поспорить красотой с богиней Афродитой. Зиф увидел ее и полюбил с первого взгляда. И рабыня тоже заметила молодого хозяина. Прошло время. Архонт снова уехал воевать, и тогда Зиф признался невольнице в своей любви. Много счастливых дней провели они вместе. А когда вернулся отец, Зиф попросил у него ту рабыню в жены. Разгневался старый архонт, грубо отказал сыну. Тогда Зиф сказал, что у них скоро будет ребенок.
Еще более озлился отец, но решения своего не изменил.
— Дитя мы оставим себе, а она будет продана, — сказал он и настоял на своем. Когда у рабыни появился ребенок, его отняли, а молодую мать привели к архонту. Зиф умолял отца пощадить любимую, но тот был непреклонен.
— Мы любим друг друга, — говорил Зиф, — пойми это, отец.
— Сильная и возвышенная любовь живет только в сердце благородного человека, — надменно ответил архонт, — а раб — не человек. Откуда ему знать о любви? Его дело работать, есть и пить. Рабыня будет продана.
— Я вам покажу, умеет ли рабыня сильно любить, — сказала в ответ на это любимая Зифа и, выскользнув из рук слуг, побежала вверх по склону к дозорной башне. Зиф бросился за ней, но было уже поздно. Рабыня выбежала на эту площадку, встала на край и, крикнув: «Зиф, я буду вечно любить тебя», бросилась во-о-н туда вниз, на скалы, и разбилась насмерть. За ней хотел броситься и Зиф, но слуги удержали его. Долго, до самой смерти, помнил он девушку с мужественным и горячим сердцем, а башню эту назвал Девичьей, потому что здесь отдала ему красавица-рабыня свою девичью любовь!
Геба кончила рассказ и взглянула на Эминэ. Та стояла, сжавшись, в углу башни, лицо ее было бледно, губы дрожали. Не сказав ни слова, она выбежала из башни. Якобо устремился за ней. Геба обернулась: в дверях стоял Гондольфо. Он покачал головой и сказал:
— Теперь я понял тебя, старая греческая сандалия. Ты выдумываешь всяческие истории и плетешь их прямо на ходу. А я, дурак, верил, думал, пришли эти сказки с древних времен. Сознайся — то, что городила, выдумано сейчас?
— Ты глуп, Гондольфо, да к тому же пьян. Знай, все что я рассказала, — чистейшая правда. И в далекие времена, и сейчас, и впредь во веки веков любовь для всех одна. И для рабов, и для царей. Наш синьор консул не понимает этого.