Мальсик, однако, требовал специального медицинского досмотра какое-то время, и Тима еще на пару месяцев переместилась с ним на первый этаж к Наташе, чья крыса к этому моменту благополучно сдохла, а нежность осталась.
На родине гуляли три дня. Наследника назвали Артуром. Приехал псевдопапаша из аула, сумел, вероятно, порадоваться так, что никто не заметил подвоха. Потом он незаметно растворился, и никто уже больше не жалел о незадавшемся семейном счастье.
Тиму материнство окрылило. Но с какой-то неожиданной стороны. Она вдруг вспомнила про свое высшее образование. Я-то думала, что сейчас самое время утонуть в пеленках и смесях, я уже ждала подробных описаний детских пузырей. И вот это я бы ей как раз простила – кто-кто, а она вытащила счастливый билет, второго такого, скорее всего, не будет. Вместо этого Тима, как будто всю жизнь только к этому и готовилась, выиграла конкурс по модернизации библиотеки местного института, собрала команду, добилась строительства, возглавила, естественно, эту самую библиотеку и вошла в ученый совет. Время серьезных решений совпало со звездным часом ее гардероба. Меняя юбки на брючки, жилеты на кардиганы, Тима выплывала из закрытых фондов в читальные залы, как звезда на небосклон. Составляла какие-то планы, звонила в архивы, готовила выставки. На ученых советах склоняла тщательно уложенную головку вправо и влево – и наконец этот ветерок подействовал на новенького доцента.
Доцент был совершенно не в Тимином вкусе, типичный ботан, который, однако, на первый же день рождения подарил ей горнолыжное обмундирование. Отпуск они провели на Домбае. Тиму с лыжами, а тем более на лыжах я не представляю до сих пор. Но спорить с мужчинами Тима не привыкла. Лыжи так лыжи.
Тем более что она в лучших традициях ждала предложения. Ждала и одновременно боялась его. Вопрос замужества хоть и был оттеснен карьерой, но с повестки дня, сами понимаете, не снимался ни на минуту. Более того, он все сильнее раскачивался косыми взглядами мамы с папой, живущих за стенкой, и суровой золовки, кандидата медицинских наук. Но если он захочет ребенка – а он захочет – что Тима скажет, что рекомендовали не рисковать?
Доцент, тем не менее, оказался не мальчик и знал цену таким встречам. Он был вдовцом. Артурчик ему нравился, у него самого была уже взрослая дочь, женщину он любил, о новых детях не задумывался. На свадьбе между тем Тиму рвало шампанским. Через неделю выяснилось, что она на третьем месяце.
Вот где грянул настоящий праздник! А бог-то – в смысле Аллах – не фраер! Доцент, исполненный гордости, резко преобразился, завел джинсы, кроссовки и кредит на автомобиль. Про Тиму я не говорю. Она ходила легко, хотя округлилась почти сразу. Все шло иначе, чем с Артурчиком, – ясно, созревала девочка. Молодые решили перебираться в свой дом, который еще предстояло построить. Но это обычное занятие на Кавказе. Люди тут жизнь кладут на строительство дома. А когда оно заканчивается – подкатывает время строить детям. Дома окормляют настоящим смыслом скудные биографические подробности, визируют подлинное существование человека на земле. Дома и дети. Дети и дома. Тима к тому времени уже была за рулем. Счастливая, курсировала между институтом и стройкой. Доцент готовился к защите докторской.
– Не смеши меня, – обхватывала живот Тима, когда я ей рассказывала анекдоты, – я сразу в тонусе!
А я представляла, как растягиваются в улыбке губехи ее крошки в животе.
В начале лета, когда планировались роды, я уехала в командировку и на какое-то время осталась без связи. Вернувшись, я обнаружила эсэмэс: девочка!
Я бросилась звонить подруге, но телефон не отвечал – ясное дело, до него ли на первых порах. Наконец, я дозвонилась Тиминому брату.
Девочка. Девочка. Девочка прожила три дня. Тима ее уже кормила. На четвертый день она просто перестала дышать. Говорят, такое бывает. Я хотела приехать, но он сказал не надо. Девочку похоронили. У нее ведь уже было имя. Элина. У нас с этим строго. А как Тима? Тимы на похоронах не было.
Она ответила на звонок осенью. Я все-таки нашла повод – решилась поздравить ее Артурчика с первым сентября. С чего начинать, я не знала.
– Как ты? – спросила я, неуклюже подбирая интонацию.
– Прекрасно, – услышала я знакомый голос – он у Тимы всегда был такой притушенный, как будто в рояле нажали тихую педаль. Голос как будто не изменился. Ага, у тебя всегда все прекрасно.
– Ну и хорошо, – пустилась подыгрывать я, – работаешь уже?
– Я в декрете, – как само собой сказала Тима недогадливым вроде меня.
Спятила. Мелькнула такая мысль. Надо было с доцентом связаться сначала или ехать уже самой.
…Тима из больницы не выходила. Ждала ребенка. Тима знала, что мать против. Муж ничего не сказал – пожал плечами. Но такие вещи ее уже не волновали. Обсуждать это она не собиралась. Она приготовилась провести в отделении месяц, полгода, год – сколько понадобится. Можно даже не вставая с постели.
Он появился к концу лета. Вернее, 28 августа. Кандидат медицинских наук сама дотошно проверила младенца. Повезло. Ребеночек абсолютно здоров. Мать – шестнадцатилетняя чеченка, отец кто-то из местных – на два года старше. Родных нет.
– Я в декрете, – как само собой сказала Тима, – у меня дочь.
Ильдар АбузяровМуж на деньПацифистский рассказ
Она проснулась с тем особым чувством изгнанности из рая… Села, как была, голой, на кровати, подперев подбородок коленями, и сплетенные, слипшиеся с лучами солнца волосы словно поддерживали ее голову.
Она бы все отдала сейчас. Отказалась бы от всего самого ценного, чтобы быть в эту минуту рядом с ним. Отказалась бы даже от самой себя, такой прекрасной и начитанной. Любящей европейское кино и классическую музыку. Ибо зачем она сама себе без него? Она бы отдала все, чтобы он сейчас, в эту минуту, лежал с ней рядом. Просыпался вместе с ней. Прижимал бы ее спину к своей груди на их семейном ложе.
Но, к сожалению, в эту минуту с ней рядом лежал я. Асоциальная личность. Побитая собака. Мужчина по вызову.
А пока я лежал, ничего не говоря и не шевелясь, она встала и, не стесняясь своего полуобнаженного худого тела, прошлепала липкими ступнями (возможно, ей приснился кошмар) по паркету к окну. Раздвинула рейки жалюзи, взглянула на улицу. Затем, оценив обстановку, поняв, какое сейчас время суток (внизу на Московском проспекте, напротив окон, висели часы обменника), направилась в ванную. Села на край унитаза, будто это был подоконник или подлокотник кресла, и попыталась взглянуть в зеркало.
– Как это страшно, – сказала она. – Я не узнаю своего лица. Это чудовищное ощущение.
Признаться, меня не тронули эти ее слова. После того, что я услышал накануне, я уже стал сомневаться в ее адекватности.
«Это еще ничего, многие после первого случайного секса не могут найти и узнать свою душу. А ты молодец, держишься, потеряла только лицо», – подумал я. Но сказал совсем другое:
– Это еще ничего. На войне многие после замеса первого серьезного боя не узнают не только своего лица, но и лиц и тел своих истерзанных товарищей. А ты молодец, держишься, пережив такую битву.
…Мы встретились в одном из баров, предварительно списавшись и договорившись через фирму «Муж на дом». Иногда еще нашу службу по ошибке называют «Муж на день».
В этой службе я трудился, и в мои служебные обязанности входило устранять неполадки в быту, которые всякие рукожопы устранить сами не могли: собрать шкаф, повесить полки, поставить сантехнику или поменять прокладки на кранах… То есть мелкие работы по домашнему хозяйству…
Но у нее оказалась странная просьба. Она хотела, чтобы я провел с ней не день, а вечер. Вечер 8 Марта. Подарил цветы. Сводил в кафе. Должно быть, она перепутала нашу контору со службой эскорта. Хотя у нас тоже почасовая оплата, и какая в принципе разница – сидеть, развалившись в мягком кресле, в дорогом ресторане, или чинить, согнувшись в три погибели, протекающий кран?
Когда секретарь передала, давясь от смеха, заявку новой заказчицы, это многих в конторе позабавило.
– Почему я? – мне одному было не смешно.
– Она хотела самого высокого, – хихикала секретарша, – а самый высокий – это ты.
– Высокого, потому что у нее высокие потолки? Или шкафы двухметровые? Она что, не понимала, куда позвонила?
– Я ей все объяснила. Но она настаивала на мужчине-шкафе, – продолжала издеваться секретарша. – Она считает, что в службу эскорта порядочной девушке звонить неприлично. Хорошо, что ее не интересовал стаж и опыт.
– Ладно, не ломайся, – подначивали сослуживцы. – Главное, ввязаться, а там разберешься, в какой руке держать нож, а в какой вилку. Но помни, что спагетти заворачивается по часовой стрелке, а фарш назад провернуть нельзя.
– Про вилку и нож, это хорошо, – оценил я шутку. – Чего только не бывает на нашей работе, когда под рукой нет отвертки.
– Она хочет, чтобы ты купил шикарный букет цветов, лучше розовые розы, – продолжала забавляться секретарша. – И чтобы ты заказал бутылку самого дорогого розового шампанского в ресторане. Но не печалься сильно. За все платит она.
– Я могу отказаться? – спросил я, хотя внутренне уже согласился.
Я согласился, хотя и сомневался, узнаю ли я ее. И справлюсь ли должным образом с заказом. К тому же, после того как мне в драке разбили очки, я весь мир видел слегка размытым. Но почему-то интуитивно я направился к одиноко сидевшей девушке в центре зала.
Еще по пути я понял, какая она красавица. Блондинка с тонкими чертами лица. Тонкие породистые кисти и щиколотки, пышная копна светлых волос. Длинная шея и длинные ноги, которые были прекрасно видны мне, потому что она сидела вполоборота, глядя в окно – в зеркальные фасады хай-тековского здания напротив, будто пыталась найти в этом зеркальном монолите отражение своей красоты.
«Зря стараетесь, – подумал я, отодвигая стул и усаживаясь напротив, – в большом городе легче всего потерять свое «я».