— Неужели с переулка трудно подъехать? — кричит Тимка. — Обязательно сквер курочить?
— Тоже мне указчик! — кипятится прораб. — «С переулка»! С переулка надо крюк делать. Что ж я машины буду зазря гонять?
— Не зазря, а чтобы зелень не губить, — вмешался какой-то сутулый старик с палкой, в темных очках. — Вы, товарищ, не горячитесь. Вникайте. Мальчонка дело говорит.
— Конечно, — вступилась суетливая молоденькая женщина с «авоськой». — Такой чудный сквер!.. А зачем доски прямо на траву? Что, в сторонке нельзя уложить?
— Не только доски! — Чувствуя поддержку, Тимка малость успокоился, голос у него стал не таким визгливым. — Вон кирпичей груда — кусты помяли. И мусор прямо в сквер валят…
— Знаете, граждане, вы мне тут не указ. — Прораб, видно, совсем разнервничался. — На этой стройке я пока хозяин. Ясно?! Не нравится — можете жаловаться. Цветков, третий стройтрест. А пока — отойдите! Не мешайте! Степа! Давай! Левее…
И машина с металлической ванной вместо кузова, до краев наполненной дрожащим, похожим на студень раствором, тяжело проехала меж деревьями, царапнув одно из них.
Прораб ушел. Толпа постепенно тоже разбрелась.
— Я это так не оставлю! — сказал высокий, похожий на слепого старик.
— Я тоже! — насупился Тимка. — Из принципа…
Домой мы шли вместе. Тимка молча потирал переносицу. Я знал: это верный признак — Тимка мыслит.
— Давай напишем жалобу, пошлем в стройтрест, — предложил я.
Тимка хмуро мотнул головой.
— Пока там получат да пока разберутся, этот деятель весь сквер разбомбит.
Мы почти дошли до дома, как вдруг Тимка остановился.
— А Валя в школе? Как думаешь? — спросил он.
Валя — это наша старшая вожатая.
— Наверно, — сказал я.
— Повернули! — Тимка хлопнул меня по плечу, и мы чуть не бегом помчались в школу.
Валю мы разыскали в столовой, рассказали ей про сквер.
— Безобразие! — возмутилась Валя.
— Факт! — Тимка в упор глядел на нее. — Предлагаю: немедля собрать ребят. Выставим заслон там, где на газон сворачивают машины. И плакат нарисуем. Похлеще: «Граждане! Здесь работает прораб Цветков. Он ломает деревья! Стыд ему и позор!» И под плакатом карикатуру.
— Ловко! — обрадовался я. — Просто здорово!
Мне даже обидно стало: почему не я придумал этот самый заслон?
Валя поджала губы, посмотрела на потолок:
— Вообще-то, конечно, здорово… Но… надо это всесторонне обдумать… Трезво взвесить…
Тут же, в столовой, ел кефир Виктор Горышин из восьмого «а».
— Тут и взвешивать нечего, — вмешался он. — Это что ж получится — демонстрация? Советские школьники демонстрируют, да еще с плакатами, против советского стройтреста?! Предупреждаю, Валя, будет скандал… Политический скандал!
Валя задумалась. Я тоже.
«Черт его знает. Может, в самом деле, это вроде забастовки? И потом — никогда не слышал, чтобы у нас, в Советском Союзе, выставляли какие-то заслоны. Это в Америке, когда штрейкбрехеров на завод не пускают…»
— Так, — прищурил глаза Тимка. — Значит, сдрейфили? Политический скандал? А какой тут скандал? Просто не позволим прорабу ломать деревья. В общем, Валя, хочешь — давай организуй. Нет — я сам подобью ребят. Из принципа.
— Постой, не кипятись, — сказала Валя. — Посиди минутку. Остынь. А я пока пойду подумаю.
Она вышла из столовой.
«Знаем, как ты подумаешь, — усмехнулся я. — В райком пошла звонить».
Валя всегда чуть что — звонила в райком. Советовалась.
— Пойдем, — сказал Тимка.
Мы вышли из школы, завернули на волейбольную площадку. Там все еще шло сражение. Я рассказал игрокам про Тимкин проект.
— А что?! — ребята сразу загорелись. — Даешь!
Мы кинулись в пионерскую комнату. Вовка Шварц — наш лучший художник — на огромном листе картона кистью размашисто написал:
«Прохожий остановись! Здесь работает знаменитый фокусник — прораб Цветков. Одной рукой строит, другой — ломает!»
А сбоку Вовка нарисовал самого Цветкова. Вовка, правда, никогда не видел прораба, рисовал по нашим подсказкам. Получился длинный дядя в высоких сапогах и синей куртке. Правой рукой он клал на стенку кирпич, а левой — сгибал дерево в дугу, вот-вот оно треснет. Лицо у прораба зверское, и весь он похож на буржуя, как их рисуют на карикатурах.
Когда мы уже прибивали плакат к палке, пришла Валя.
— Ну? — ядовито спросил Тимка и прикрыл глаза. — Обдумала?
— Охранять зеленые насаждения — прямой долг пионера, — ответила Валя. — И быть грамотным, между прочим, тоже долг пионера. — Она ткнула пальцем в плакат. — После «прохожий» надо запятую. Обращение. Поправьте.
…Когда мы вшестером пришли на стройку, прораб сделал вид, будто не замечает нас.
Едва мы воткнули в землю возле искалеченных тополей палку с плакатом, сразу стала собираться публика. Люди смеялись, переговаривались, шумели.
Прораб со стены то и дело поглядывал на нас. Ему, вероятно, хотелось узнать, что написано на картоне. Но плакат был повернут к улице, и прораб видел только оборотную сторону. Тогда он спустился со стены и, покуривая сигарету, словно невзначай, неторопливо прошел мимо нашего картона.
Я видел — лицо его побелело, потом вдруг сразу побагровело.
«Пристукнет Тимку», — подумал я.
Но прораб сдержался. Повернул и так же неторопливо зашагал на свой объект. Наверно, ему очень нелегко было идти так медленно, так солидно, но он все-таки выдержал взятый темп до конца, пока не скрылся в своей кирпичной коробке.
— Молодцы, ребята! — говорили прохожие.
— Боевые парнишки!
Люди шутили, громко отпускали всякие замечания насчет горе-строителей. Но прораб больше не показывался.
— Похоже, решил просто не обращать на нас внимания, — шепнул я Тимке.
— Ничего. Обратит, — сказал Тимка. — Мы его допечем. Нынче не поможет, завтра придем.
И все-таки прораб не выдержал.
Вылез из своей кирпичной крепости, подошел к Тимке.
Я насторожился.
Прораб, сунув руки в карманы, стал перед нашим плакатом, будто только сейчас его заметил, и принялся внимательно разглядывать рисунок.
— Похоже, — вежливо одобрил он, хотя, честно говоря, портрет был вовсе не похож. — Только вот усы… А я ж без усов…
— Точно, — так же спокойно и деликатно согласился Тимка. — Но не огорчайтесь. Вовка Шварц, наш главный художник, мигом побреет вас!
В толпе засмеялись.
— И кепка вот, — говорит прораб. — У меня синяя. А тут какая-то рыжая…
— Непорядок! — подтвердил Тимка и скомандовал: — Эй, Вовка! Не забудь потом и кепочку гражданину прорабу сменить!
Так они ядовито-вежливо переговаривались, а зрители хихикали и подмигивали друг другу.
Наконец прорабу это, видимо, надоело.
— Ну, вот что, — строго сказал он. — Пошутили — и ладно. Мешаете работать. Понятно? Дуйте-ка со строительной площадки. Здесь я хозяин.
— А мы не на стройке, — говорит Тимка. — Разве сквер ваш? Укажите тогда, пожалуйста, где кончается строительная площадка? Мы охотно переместим туда карикатуру на товарища Цветкова.
В толпе снова засмеялись. А прораб так налился кровью, даже шея у него раздулась.
«Врежет он Тимке, — подумал я. — Факт, врежет».
Но тут подъехала машина с раствором. Шофер подогнал ее вплотную к толпе, высунулся, давит на сигнал, орет: «Дорогу!»
— Через сквер проезда нет, — говорит Тимка. — И вообще… Гудеть в черте города запрещено!
— Чего?! — орет шофер. — Тоже мне госинспекция!
Дал газ и двинулся прямо на Тимку. А Тимка стоит меж колеями, посреди дороги, ноги расставил, носки внутрь подвернул, кулаки сжал, как боксер, когда к бою готовится. А сам аж побелел. Но глаза не закрывает по-куриному! Нет, прямо в упор взглядом целится в шофера.
«Так, наверно, он в деревне стоял, — подумал я. — Когда „Волгу“ для больной задержал».
Я подошел к Тимке и стал рядом. И еще многие, и ребята и взрослые, сгрудились возле него.
Шофер ругается, а потом вдруг как засмеется! Это он наш плакат увидел!
— Так! — смеется. — Значит, одной рукой строим, другой — ломаем?! Э, — говорит, — шут с вами! — включил заднюю передачу, пятясь, выбрался на дорогу, развернулся и укатил.
Мы видели, как вскоре он подъехал к стройке с другой стороны.
Так простояли мы до темноты: больше машин не появлялось.
На следующий день после уроков мы опять направились на стройку.
Тимка нес наш знаменитый плакат, о котором уже знала вся школа. Усы на портрете Вовка успел «побрить» и кепку перекрасил.
Пришли мы, воткнули в землю палку с плакатом, сразу, конечно, народ сгрудился. И опять смех, шуточки насчет прораба. А сам он наверху по своей кирпичной «крепости» ходит. То появится в проеме окна или на стене, то опять исчезнет.
«Ну, характер, — думаю. — Неужели выдержит? Неужели так и не спустится?»
Однако вскоре прораб слез вниз. Не глядя на плакат и на Тимку, прошел мимо и, не оборачиваясь, зашагал куда-то. Шел он еще неторопливей, чем всегда, как на прогулке.
Честно говоря, нам даже обидно стало. Удирает! Попросту удирает! Чего ж теперь торчать возле стройки, когда прораба нет?!
Кто-то из ребят со злости даже свистнул ему вслед. Но прораб и на свист не обернулся. И вскоре скрылся за углом.
А время шло. Стоять так, без дела, было муторно. И, как назло, ни одна машина не подъезжает. Прикатила бы машина, все же веселее, хоть с шофером поцапались бы.
— Да, — говорит Тимка. — Со снабжением у них и впрямь слабовато. Перебои. Нет регулярной доставки стройматериалов…
Мы топтались на месте, возле плаката, и я видел: ребята изнывают от безделья. Кто-то сел на камень, кто-то вынул из портфеля книжку и, прислонившись спиной к дереву, стал читать.
— Ну, что теперь? — скучным голосом спросил один из мальчишек.
— Стоять! — твердо ответил Тимка. — Стоять насмерть!
Я думал, прораб ушел куда-нибудь в трест, или на совещание, или еще куда. А может, ему и не нужно было ни в трест, ни на совещание. Просто ушел, чтобы только нас не видеть. Но оказалось — он хитрее.