Дед Володя говорит бабе Нате:
— Познакомься, пожалуйста, это Вячеслав Александрович, бывший моряк Балтийского флота, а теперь шофер первого класса. Сегодня мы уже в третий раз с ним встретились. Вызвал я утром по телефону такси, чтоб на вокзал ехать, смотрю, а за рулем-то мой старый знакомый.
— Главное, ну, еще совсем недавно я вашего хозяина в его институт возил,— сказал Вячеслав Александрович,— посидели мы тогда с ним в машине рядком, поговорили ладком. А нынче вот опять встретились. Не часто такое случается.
Дед берется за самые большие чемоданы, но дядя Слава говорит ему;
— Уж это вы, папаша, бросьте, тут немножко помоложе вас мужики найдутся.
Тропинка к дому узкая, мы идем гуськом. Впереди всех баба Ната. У самого дома она оборачивается и спрашивает нас:
— Кто угадает, чем это тут так пахнет? Мы все нюхаем, и дед говорит:
— Манной кашей, пожалуй.
Это он нас с Галкой дразнит, он знает, что мы терпеть не можем манной каши.
— Пирогами пахнет! — кричим мы с Галкой.
— Вы, молодой человек, любите пироги? — спрашивает дядю Славу баба Ната.
— А за что же их не любить-то? — тоже спрашивает ее дядя Слава.
— Значит, сейчас мы вас угостим пирогами.
Дядя Слава отказывается, он говорит, что ужасно спешит, что попробует ее пирогов в другой раз, но баба Ната даже не слушает его, она берет его под руку и ведет вверх по лестнице на второй этаж, потому что мы живем на втором этаже, а на первом живут другие люди, но они почти всегда в городе.
Пироги дяде Славе нравятся, он качает головой, жмурится, он говорит, что никогда не ел ничего более вкусного.
— Да, уж что-что, а на эти дела наш доктор мастер.— Дед часто называет так бабу Нату — «наш доктор».
Потом мы все провожаем дядю Славу к его «Волге». И вот он уже сел за руль, машина заурчала, тронулась.
— До свиданья,— закричал нам из окошка дядя Слава.— До скорой встречи!
«Какая уж там скорая встреча,— подумала я,— никогда, наверное, мы с ним больше не увидимся».
КАБАНЧИК
— Пожалуйста, не выпускайте Путьку без меня,— попросила баба Ната. Она мыла посуду.
— И без меня,— крикнула мама. Она выгребала все из чемоданов.
Дед подмигнул нам с Галкой и сказал:
— Будем мы тут каждого ждать!
Баба Ната ничего не ответила. Она не видела, что дед вовсю улыбается, но все равно знала, что он шутит. И мама, конечно, знала, но все-таки крикнула:
— А я не каждая, я твоя дочь. Мы встали в кружок.
— Можно я... — начала было Галка канючить, но мама перебила ее:
— Пожалуйста, не делай мне печальных глаз. Так и быть, Путьку выпустишь ты, ты о ней лучше всех заботишься.
— Правильно,— сказала я,— давай уж выпускай.— Но про себя я подумала, что уж больно часто я этой Галке сегодня уступаю, как бы не зазналась.
Галка вынула из коробки Путьку, прижала ее к себе, как котенка, чего-то тихонько сказала ей и опустила на траву. А Путька, ну, хоть бы на минутку задумалась, хоть бы осмотрелась, куда это ее привезли, нет, она только разинула рот, это она у нас так улыбается, вытянула шею и — раз-два — пошагала вперед. Мы с Галкой совали ей ее любимые листья одуванчика, листья клевера, но она и смотреть на них не хотела, а все шла и шла! Наверно, она боялась, что ее опять посадят в коробку из-под папиных башмаков.
Нам с Галкой тоже не терпелось побегать по саду. Дед Володя сказал, что уж ладно, посторожит он нашего крокодила. И мы помчались. Сначала к розам. Это мы их вырастили. Баба Ната, я и Галка. Мама сколотила маленький парничок, насыпали мы в него хорошей земли и посадили черенки, которые нам подарили. Мы часто-часто поливали их, прикрывали бумагой стекло, когда солнце было очень жарким. И уже на следующее лето, в прошлом году, на наших черенках появились цветы. И сейчас кустики уже набрали бутоны, много бутонов.
Потом мы поздоровались с земляничными полянками, Это лесная земляника, потому что не так давно здесь никакого дачного кооператива не было, а вместо него стоял обыкновенный лес. Цветов на земляничных полянах уже почти не было, зато много было зеленых ягод. Наверно, это потому, что, когда мы с Галкой поливали цветы да грядки, мы и про земляничные полянки не забывали.
В маленьком огороде росли и редис, и лук, и морковка — всего понемногу. Огород сажали дед с бабой Натой, зато мы будем полоть грядки. Мне, правда, не очень нравится эта работа, и после меня грядки получаются не больно чистыми. А Галка уж ни травинки не пропустит, мурлыкает себе чего-то под нос и дергает. И два и три часа может дергать. Она и уроки так учит, несколько раз одно и то же переписывает. Александра Александровна, раньше моя учительница, а теперь Галкина, сказала про нее маме:
— У вашей дочери удивительное для ее возраста упорство.
Про мое упорство она, наверно, ничего не говорила маме потому что мама несколько раз мне повторяла, что на одних способностях я далеко не уеду. Маме не нравится, что я быстро делаю уроки. Но разве я виновата, что они у меня быстро делаются. Правда, Галка привезла с собой похвальную грамоту, а у меня похвальной не получилось. Чуть-чуть.
Мы с Галкой так разбегались, что даже не спросили про белку и дятла. А бабе Нате с дедом Володей не хотелось нас огорчать, и они уже только потом сказали нам, что пока в птичьих домиках пусто. У нас два птичьих домика, Один висит на высокой старой сосне как раз напротив окна маленькой нашей кухни. Он больше, намного больше обыкновенного скворечника, с круглым оконцем и широким крылечком. В прошлом году там жила белка. Первый раз мы увидели ее, когда шубка на ней была еще наполовину зимняя, а хвост тонкий, некрасивый. Выходила она из домика, когда наш дед Володя делал в саду зарядку, в шесть часов утра. Сначала она резвилась на березах, особенно на той, которая росла возле комнаты, где спят дед с бабой и где мы обедаем. Потом белка прыгала по широким липам, взлетала по стволам сосен. Где только ее не носило! Потом она надолго скрывалась в своем домике. Наверно, спала. И опять прыгала и опять спала. Спала она много, и мы назвали ее Соней. Нас она долго дичилась. На крышу маленького сарая мы бросали для нее орехи, абрикосовые косточки. Орехи она разгрызала, а зернышки из жестких абрикосовых косточек выпиливала своими длинными острыми зубами. Мы сами это видели. Возьмет она с крыши косточку, прыгнет на сосновую ветку, всегда на одну и ту же, и пилит, пилит, пока не добудет зернышко. Мы в Харьков много увезли таких косточек с дырками, чтоб ребятам показать.
Потом уже к осени Соня так к нам привыкла, что стала брать орехи прямо из наших рук. Сначала только из моих, я очень долго этого добивалась, возьму орехи и стою-стою с протянутой ладонью. Соня не жадничала, брала орехи по одному, даже самые маленькие, все равно по одному. И не упрыгивала на свою любимую ветку, а грызла орехи прямо на земле, почти у самых моих ног. Вот как расхрабрилась!
Второй домик на невысокой молодой сосне, он меньше первого, и в прошлом году в нем жили два дятла — дятел-папа и дятел-мама. Они все время влетали в домик и тут же вылетали, потому что носили разных жучков да червячков своим детям. Потом мы увидели и их детей.
А нынче вот не было ни белки, ни дятлов.
— Ничего,— успокаивал нас дед,— еще объявятся наши квартиранты, куда они от нас денутся.
— Найдут куда,— сказала я,— вон сколько в нашем поселке и в Зареченске разных домиков на деревьях понаве-шено. Мы с Галкой даже, знаешь, какой видели — двухэтажный!
— На одном этаже птицы или белки спят, на другом играют, обедают,— тут же сочинила Галка.
— Между прочим,— сказала мама,— мне давно хочется сколотить такой домик.
Наша мама, как мальчишка: ужасно любит чего-нибудь мастерить.
— Вот что еще плохо,— сказала баба Ната,— В нашем дачном поселке нынче почти одни только старые да малые живут. Школьники-то, наверное, по пионерским лагерям разъехались. Руфа и та к своей тете в деревню ускакала.
Руфа была на год старше Галки, а меня на год моложе, мы с ней целое лето дружили и даже ни разу не поссорились.
— А зареченских ребят ты тоже не видела? — спросила Галка у бабы Наты.
Зареченскими мы называли ребят, которые жили не в нашем поселке, а на горе за лугом. Посреди этого широкого луга течет речка. Она узкая и мелкая, но вода в ней прозрачная, голубоватая, дно песчаное, твердое. Из-за этой маленькой речки и поселок, который стоит на горе, называется так: Зареченск. Но названия самой речки, сколько мы ни спрашивали, никто не знал. И в прошлом году мы с ребятами взяли да придумали ей свое — Безымянка.
Наш дачный поселок появился недавно, а Зареченск наверно, сто лет назад, потому что там живет бабушку Анисья, которой уже больше восьмидесяти лет, а она нам^ говорила, что родилась тут. У этой бабушки два внука — Федя и Коля, но Колю почему-то все зовут Коляткой. Колятка старше Феди на два года, как я Галки, но дружил он больше не со мной, а с Галкой. Встречались мы с ними на лугу, там с утра до вечера полно ребят, очень там всегда весело!
Баба Ната сказала, что видела многих зареченских ребят, но Федя с Коляткой, должно быть, тоже куда-то уехали, а то бы уж, наверно, забежали спросить про нас с Галкой.
— Ну и пусть уехали! Нам и без них будет хорошо. Уж это Галка просто так сказала. Я же видела, что она расстроилась, зимой они с Коляткой даже письма друг другу писали, вот как подружились.
Зато тот, которого мы с Галкой ни капельки не любили, даже просто терпеть не могли, никуда не делся. Мы увидели его в первый же день, когда вышли с Галкой за калитку порисовать. Здесь все дети рисуют прутиком прямо на песчаных дорожках.
Я где-то слышала, что люди, у которых нет ни слуха, ни голоса, очень любят петь. Со слухом у нас с Галкой все в порядке. Зато мы плохо рисуем, но очень любим рисовать. И вот только я нарисовала прутиком огромную ромашку, как услышала: дзинь-дзинь. Я поднялась с корточек и увидела его. Он ехал на велосипеде, наверно, из магазина, потому что с сумками. По-моему, он был все таким же толстым, и еще штаны на нем были какие-то дурацкие, в клетку, ни один мальчишка ни за что бы такие не надел.