Фердинан хватает свой запылившийся “Ларусс”.
– Итак, на букву “С” есть… “собака”, вот уж некстати. “Сова”, нет, далековато. Так, так, так… О нет! “Сучки” в словаре нет. Ну, дают! Интересно, почему там куча слов, которые никто никогда не употребляет! Кому могут понадобиться “сысяки” и “сямбы”? Или, может, словарь устарел. 1993 год. Сучки уже существовали, разве нет? Что скажешь, Дейзи, тебя это тоже касается, между прочим! – С этими словами он повернулся к урне, стоящей на его письменном столе. – Ты что думала, я без тебя уйду? Попрошу, чтобы твою урну похоронили рядом со мной. Марион заартачится. Но, в конце концов, за свои деньги я делаю что хочу! Если “сучки” не пройдут, заменю на “заморочки” по примеру Азнавура.
Пора назначать встречу в похоронном бюро! Скоро пригодится. Хватит неудачных опытов с автобусом. Я нашел более прямой путь к тебе, Дейзи. Где телефонный справочник?
Звонок.
– Ну уж нет!.. Только не это!! Почему этот телефон просыпается всегда в тот момент, когда я сам собираюсь позвонить?!
– Да! Кто это?! A, Марион, это ты. Ты не вовремя, я занят. Давай попозже.
– Нет, папа. Это срочно. Ты должен меня выслушать.
– Ты опять о своем бывшем муже? Спасибо, не надо. Я твоими сердечными историями сыт по горло, нашла себе психолога! Кстати, тебе бы не мешало проконсультироваться… В Сингапуре есть психоаналитики?
– Нет, папа, я о другом. Мне нелегко это говорить, но ты не оставил мне выбора. Извини меня… Раньше с тобой хотя бы Дейзи была, и я не так волновалась. Если бы с тобой что-то случилось, она дала бы знать, нашла бы способ. Ну не мне, конечно, но хотя бы соседям. А теперь ты совсем один, на улицу не выходишь, не моешься, ешь кое-как и всем грубишь. И еще под автобусы бросаешься!
– Ты закончила?
– Нет. Что ты в следующий раз учудишь? Мне за тебя страшно! Я слишком далеко, чтобы о тебе позаботиться.
– А я и не прошу…
– Папа, ты не понимаешь. Я позвонила в один дом престарелых. Нам просто повезло, они могут принять тебя уже через месяц, у них есть комнатка, куда ты сможешь перевезти свою мебель. А чуть позже тебе дадут комнату побольше, когда…
– Это еще что такое? Почему я должен туда переезжать? Об этом и речи быть не может, Марион! Ты так просто от меня не отделаешься. Нечего за меня решать! И точка.
– Папа, я бы рада была найти другой выход, но ты представляешь опасность для самого себя и для окружающих. Если бы я услышала хоть один аргумент в пользу того, что тебе можно доверять, что ты собираешься изменить…
– В моем возрасте уже не меняются, поезд ушел. Что выросло, то выросло. Либо так, либо никак.
– Хорошо. Разговор окончен. Ты отправишься в дом престарелых. Они заберут тебя в первый понедельник следующего месяца. Эрик поможет, если что.
– Ты собираешься задействовать полицию? Лучше смерть, чем богадельня! И моя кончина будет на твоей совести, Марион!
– Папа! Это для твоей же пользы! Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты себе навредил.
– Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? Я себе навредил? Меня чуть не раздавил автобус, и при этом я же еще и самоубийца? Ничего себе заявочки!
– Докажи, что ты встал на путь исправления, и я все отменю.
– Ну если ты настаиваешь, я попробую…
– Прекрасно, тогда я попрошу кого-нибудь периодически проверять твою квартиру, холодильник и личную гигиену. Этот человек будет посылать мне отчеты раз в месяц, и если я узнаю, что ты хамишь соседкам, не следишь за собой или сам себе копаешь яму, то попрошу Эрика отвезти тебя в дом престарелых. Бронь твоей комнаты я на всякий случай отменять не буду. Ты понял? Надеюсь, ты будешь благоразумен.
– Поступай как тебе совесть подсказывает, дочь моя. Посылай кого хочешь, наплевать, скрывать мне нечего. Я уже сказал, что умирать не собираюсь.
– Я обращусь к мадам Суареш.
– Еще чего не хватало! К этой мымре? Получше ничего не придумала? Она с радостью заявится ко мне в роли агента гестапо.
– Обещай, что не будешь чинить ей препятствий.
– Твоя мадам Суареш может хоть под мышками у меня понюхать, если ей неймется, милости прошу! Правда, она совсем не в моем вкусе… Уродина и гадюка.
– Окей, enough[2]. Я тебе позвоню дней через пять. К тому времени консьержка пришлет мне первый отчет. Папочка, целую!
Хм, консьержка твоя будет у меня как шелковая. И десяти дней не пройдет! Не успеет оглянуться.
Глава 9Где бес не сможет, туда бабу пошлет
Мадам Суареш знает, почему она внушает такое доверие. А потому, что она образец порядочности. У нее это врожденное. И вообще она человек достойный, принципиальный и умеет выслушать собеседника. Так уж повелось, к ней тянутся люди, женщины и, между прочим, мужчины. Это чистая химия, быть может, благодаря ее духам. Opium от Ива Сен-Лорана.
Как бы то ни было, во всем нужен учет и контроль. Волосок к волоску. Совершенство ее пергидрольных кудрей обеспечивается ночной завивкой, и тут уж она не жалеет сил. Каждый вечер она облачает свою роскошную шевелюру в голубую сеточку, к прочим и немаловажным достоинствам которой относится и тот факт, что она сводит на нет опрометчивое желание ее мужа, если таковое возникнет, исполнить свои супружеские обязанности, и в этом голубая сеточка ничуть не уступает поясу целомудрия.
Проведя тяжелую ночь без сновидений – спасибо снотворным, которые она принимает скорее по привычке, чем по необходимости (ее супруг перестал храпеть после операции), она оккупирует ванную комнату, хоть освещение тут, в стиле восьмидесятых, оставляет желать лучшего.
Недрогнувшей рукой она запудривает герленовской “Терракотой” смуглое лицо и наносит тени на веки, в тон одежде. Широко разинув рот, оттачивает макияж, щедро умащает ресницы черной тушью Rimmel. Главное – открыть взгляд, подчеркнув карие глаза, как ее учила кузина-косметичка. При помощи карандаша обводит губы толстой линией песочного цвета, одним ударом убив двух зайцев – рот становится пухлым, как у Памелы Андерсон, а помада, как правило ярко-розовая, не вылезает на морщинки вокруг – прискорбные следы многолетнего пристрастия к ментоловым сигаретам.
Обычно она не подводит верхние веки, разве что по праздникам, хотя с мужем-водопроводчиком особенно не разгуляешься. Волей-неволей приходится признать, что ее жизнь сложилась бы иначе, выйди она в свое время за рассыльного Марселя Кошара, который дослужился как-никак до замбухгалтера в мэрии. Ну, с другой стороны, сорок лет назад на него смотреть страшно было. Сейчас бы ее это не отпугнуло.
Нет, сегодня ее пугает скорее то, что все принимают ее за португалку. Мало того что Суареш, так вдобавок еще и консьержка. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы прийти к такому выводу. Поэтому, встречая вновь прибывших, она старается сразу предупредить возможную ошибку: она француженка, как Марианна[3]. Как ее мать. Единственный португалец в этой истории – ее муж-водопроводчик.
Мадам Суареш не упускает случая покрасоваться, нацепив на себя все самое лучшее – лисью шубу, унаследованную от бабушки, которой она, в свою очередь, досталась от ее бабушки, черные сапоги из кожзаменителя, украшения на стратегических местах – в ушах, на запястьях и пальцах – и в довершение картины – темные очки-мухи, чтобы поддержать зачесанные назад волосы.
Для пущей безупречности нуворишеского образа она таскает под мышкой чихуахуа Рокко, ну и что, зато у него не начнется тахикардия от излишних усилий или при встрече с каким-нибудь каннибалом. Ну вот, мадам Суареш в полной боевой готовности. Пора выкатывать на улицу мусорные баки и встречать почтальона. Все бы единодушно присудили маленькой мисс Счастье[4] с улицы Бонапарта титул первой красавицы, но скорее от страха, чем за ее виртуальное сходство с Пэрис Хилтон. Минус роскошные отели плюс климакс и двадцать кэгэ жопы.
В своей работе она неукоснительно следует заветам матери. И надо сказать, ученица превзошла учительницу, обогатив прежний список новыми правилами.
Правило номер один: категорически воспрещается кому-либо заходить в ее служебное помещение, в том числе мужу. А то после него везде бардак остается. Достаточно посмотреть, в каком состоянии его мастерская в их крохотной квартирке. Вот у мадам Суареш везде все сверкает, ни пылинки, любо-дорого посмотреть. Настоящий дом образцового содержания, с образцово-показательным мужем, который лишний раз вздохнуть боится, а главное, испаряется в мгновение ока, когда к мадам кто-нибудь заходит. Потому что малиновый диван в гостиной – это ее трон, ее и Рокко. Рядом с диваном, в запертом на ключ застекленном шкафу, благоговейно расставлена коллекция наперстков. Освежитель воздуха с цветочным ароматом, от которого кое у кого с непривычки першит в горле, включен у нее постоянно, чтобы забить запах мужика, читай потного мужика, так въевшийся в обивку дивана, что она чувствует его даже на своем рабочем месте. В логове консьержки хранится набор для рукоделия, фотографии Рокко, глянцевые журналы. Она старается не отставать от моды и быть в курсе последних событий. На деревянном письменном столике, скрытом от посторонних глаз, лежит ее пресловутый черный кондуит. Туда заносятся подробнейшие отчеты о поведении каждого жильца, и прежде всего нарушения правила номер два.
Правило номер два: следить за неукоснительным соблюдением правил общежития. В книжечке недавно появилась новая рубрика, полностью посвященная Фердинану Брюну. Этот смутьян дорого заплатит за свои проступки.
А уж теперь, когда Марион возложила на нее особую миссию, жизнь Брюна у нее в руках. Она преисполнена сознания собственной власти, словно ребенок, который, поливая из шланга муравейник, смотрит, как его обитатели отчаянно пытаются спастись.
Правило номер три: применять соответствующие санкции в случае нарушения правил.