Какая наглость! Совсем распоясались. Придется его отключить. От этого звонка сплошные неприятности, и мне же еще за электричество платить…
– Здравствуйте, простите за беспокойство. Есть кто дома? Я ваш новый сосед.
Фердинан встрепенулся.
Да как он смеет? На его месте я бы вообще не высовывался!
– Есть кто дома?
Фердинан посмотрел в глазок на главного виновника этого мучительного дня. Мужчина, и на том спасибо, хотя бы каблуками цокать не будет! Лет сорока с чем-то. Каштановые волосы, голос, пожалуй, приятный. Зеленый спортивный свитер. Вид у нового соседа, надо признать, отнюдь не зловредный.
– Вы дома? Я просто хотел представиться, мы только что въехали в квартиру над вами, меня зовут Антуан и…
– Сразу прерву вас. Представлениями я сыт по горло. Можете отправляться домой. Вы мне уже осточертели, вы сами, ваш младенец и ваша мебель! Всего доброго, месье.
Фердинан рассматривает расстроенную физиономию Антуана, который, ссутулившись, поднимается к себе. Потом снова садится в кресло. Этажом выше хлопает дверь. По его милости Фердинан пропустил все остальные темы второго раунда. Ууу!!! Это его любимый момент. Ну, я с тобой еще поквитаюсь…
Фердинан решил лечь пораньше. Ничего не поделаешь, придется обойтись без Патрика Себастьяна[7], тем более что у него всегда одни и те же гости, примочки и шутки, кстати совсем не смешные. Малютка прекратила рыдать часам к восьми. Теперь она, наверное, спит. Фердинан поставил будильник. Ему необходимо выспаться. Выключил везде свет. НА-КО-НЕЦ! Через пять минут он заснет здоровым шестичасовым сном.
Бип. Бип. Бип. Фердинан проснулся в отличной форме. Он пошел в гостиную, убрал все с сервировочного столика, осторожно поставил на него пыльный проигрыватель, которым уже, наверное, лет двадцать не пользовались. Порывшись в картонной коробке, выудил оттуда свою любимую пластинку и отвез столик с проигрывателем в свою комнату. Он и правда выспался и чувствовал себя гораздо лучше.
Включив проигрыватель, Фердинан раскрутил пластинку и опустил иглу. Проигрыватель начал потрескивать, это хороший знак! Внезапно в комнату ворвались звуки оркестра, и Андре Робер Рембур, по прозвищу Бурвиль, затянул гнусавым голосом “Тактику жандарма”. Фердинан улыбнулся. Он словно вернулся на шестьдесят пять лет назад. Он обожает эту песню и особенно фанфары в самом начале. Он врубил звук на полную мощь и водрузил проигрыватель на шкаф, всего в нескольких сантиметрах от потолка. У него над головой запорхали хлопья пыли. Десять, девять, восемь… На счет пять раздалось длинное жалобное мычание маленькой мерзавки. Фердинан вдохновенно подпел Бурвилю:
– Но это еще не все!!! Но это еще не все!!!
Слова он знал наизусть и принялся возбужденно отбивать ногой ритм, совсем как Луи де Фюнес в “Большой прогулке”. Он как с цепи сорвался.
Этажом выше открылась дверь. Тяжелые шаги приблизились к ребенку. Ровно 3 часа 5 минут утра! Добро пожаловать, соседи дорогие!
Фердинан заливался пуще прежнего:
– “Эх, така-така-так-тактика жандарма быть всегда там, где тебя не ждут…”
Глава 14Жениться – не воды напиться
Эта пискля его добьет. Больше всего на свете Фердинан Брюн ненавидит малышню. Еще бы, ведь с ними одни проблемы плюс черная неблагодарность. Они ничего не понимают, ревут и вечно что-то требуют. Короче, от них покою нет. И улыбаться им все равно кому – родителям или первому встречному. Хамье! И еще, видите ли, надо восхищаться их красотой и вундеркиндством… Слюни текут, двух слов связать не могут, трясутся, словно у них болезнь Паркинсона… Нет, он не в силах притворяться!
Впрочем, он-то как раз детей не хотел, это Луиза родила исподтишка. Ну хорошо, допустим, они это обсуждали, но ведь ни к какому решению так и не пришли. Он всегда ей говорил: “Хочешь ребенка – твое дело, выкручивайся как знаешь, я своих привычек менять не собираюсь… Нам и так это влетит в копеечку… Придется мне сверхурочные брать”.
Фердинан – человек отнюдь не жадный, но умеренный. И в деньгах, и в чувствах. А от детей, если только не заделать их дюжину, чтобы они вкалывали, как это принято в странах третьего мира, больше трат, чем доходов! Его жена устроилась бухгалтером, чтобы хватало на булавки, и вскоре забеременела.
У Фердинана проявился синдром неприятия беременности. Как будто он не очень верил, что из этого живота что-то вылупится, хотя он явно увеличивался в размерах. Он отказался готовить детскую. На роды не пошел. И был очень разочарован, когда к тому же оказалось, что это девочка. И даже поставил это жене на вид. Пусть сама ей имя выбирает. Марион… Нарочно не придумаешь!
А потом началась морока: соски, отрыжки, подгузники, купание, бессонница, покупки и нескончаемая стирка, днем и ночью. Фердинан не особенно в этом участвовал, но уставал от одного лишь взгляда на хлопочущую жену. Приходя с завода, он ложился на диван в гостиной, чтобы отоспаться. А иногда даже сбегал из дому.
Луиза совсем скисла. Как все немолодые женщины, в смысле кому за тридцать, она перестала следить за собой. Когда он приходил домой, все разыгрывалось как по нотам: дочка ударялась в слезы при его появлении, Луиза на него дулась, и спали они теперь спиной друг к другу. Это было начало конца. Неудивительно, что у Марион так и не завелось братика.
Девочка подрастала. Она уже сидела в ванночке, ела пюре с кусочками фруктов, ходила уточкой, что-то лепетала на непонятном наречии, общалась с воображаемым лучшим другом и играла в куклы (самой любимой была чернокожая! Очередная идиотская затея жены…). Потом пошло-поехало – период почемучки, школа, хорошие отметки и экзамен на бакалавра. Первый бакалавр в семье, на минуточку!
Все эти годы Марион была свидетельницей ежедневных ссор своих родителей. Они били тарелки и сквернословили. Отец высокомерно игнорировал словесные и физические нападки матери либо просто обзывал ее психопаткой. Кончалось это всегда одинаково – рыдающая Луиза запиралась в спальне, а Фердинан, развернув газету, сидел в гостиной перед включенным телевизором.
Насколько Марион помнила, она никогда не имела с отцом ничего общего, не считая унаследованных от него габаритов. Для женщины рост метр восемьдесят – это вечная головная боль. Например, ей пришлось забыть о каблуках, хотя они прибавили бы женственности такой верзиле, как она. Кроме того, пойди найди мужа выше себя, которого еще к тому же не смутила бы ее косая сажень. Поэтому, недолго думая, Марион выбрала занятие, которое позволило бы ей работать подальше от дома, – международную дипломатию. А что тут удивительного, учитывая, что она долгие годы провела в компании вечно скандалящих родителей. Кстати, и отчий дом она покинула с первым встречным – они познакомились на дискотеке, и юноша оказался полицейским. Они танцевали под “Судьбу” Ги Маршана. Марион увидела в этом предзнаменование и вышла за него. В мэрию родственников не позвали – ни с той, ни с другой стороны. Потом она забеременела, родила мальчика, и они развелись по обоюдному согласию. Сразу после развода Марион согласилась принять пост за границей, сначала в Лондоне, потом в Сингапуре, чему ее бывший муж даже обрадовался, поскольку вовсе не жаждал выступать в роли образцового отца нового типа, из тех, что приходят в восторг, добившись попеременного проживания ребенка с каждым из родителей. Хотя посещения детей на каникулах хватает им всем с лихвой!
Фердинан не понимал, как это его дочь могла подать на развод и уйти от мужа, пусть он и сам не особо его жаловал. Марион на отца не сердилась. Как ни странно, она всегда ему все прощала, находила объяснения его постоянным отлучкам и защищала его в разговорах с матерью.
Когда Фердинан, в свою очередь, получил письмо Луизы о разводе, он сначала решил, что это шутка. Правда, его очередь пришла гораздо позже, когда ему было уже за семьдесят, а в этом возрасте ничего подобного не ждешь, полагая, что все самое страшное уже позади и время платить по счетам давно миновало… И что почтальон забыл ваш адрес.
Глава 15Наглость города берет
У Фердинана уже все прошло недели две назад, сразу после той памятной ночи с музыкальным приветом, но теперь почему-то подбородок заныл пуще прежнего. Поэтому по совету врача он снова надел повязку и начал принимать лекарства.
Скоро обед, но Фердинан с перебинтованной челюстью ждал этого часа с ужасом – око видит, да зуб неймет. Ему пришлось даже променять привычный ромштекс на вареную ветчину, а макароны-трубочки на рожки. Хорошо еще, что ему можно теперь не ограничиваться протертым супом, хоть он и вынужден пока есть с ложечки. Позорище! Что-то вроде прелюдии к дому престарелых… Но больше всего Фердинана раздражал царящий на кухонном столе графин с водой. Врач категорически запретил ему спиртное! Вооружившись чайной ложкой, Фердинан осторожно разжал губы, но тут раздался звонок в дверь. Он замер. Быстрый взгляд на часы: 12.18. Ложка зависла в паре сантиметров ото рта. Кто посмел потревожить его в обеденное время? Меня нет дома.
Теперь в дверь постучали. Два раза. Фердинан, ворча, влез в тапочки и потащился к двери. Нагнувшись к глазку, попытался разглядеть злодея: ни души! Не стоило и утруждаться… Фердинан остался стоять, буравя глазок инквизиторским взглядом. Звонок раздался снова. Что за дурацкие шутки? Он в ярости распахнул дверь. Перед ним стояла девочка. Худенькая, в комбинезоне и полосатой майке. Фердинан не дал ей и рта раскрыть:
– Не теряй зря времени. Календарь у меня уже есть. Разносить их в апреле – не самая умная мысль.
Он уже готов был захлопнуть дверь у нее перед носом, но ботинок тридцать четвертого размера заблокировал ее. Обалдевший Фердинан смотрел, как девочка вошла в квартиру и уселась на кухне.
– Ты в своем уме? Еще не хватало! А ну-ка сыпь отсюда!
– Вы, конечно, извините, но вы прямо голова два уха! Если бы я решила покончить с собой, то уж под автобус бы точно не бросилась. На успех шансов мало, согласитесь.