тяжелой форме. Что ж, это была достойная попытка. Лучше быть счастливыми трусами, чем бесноватыми психами. Что до меня, так мне здесь плохо. Как сказал тот бедняга, я хочу домой.
– Итак, должен ли я отдать приказ? – спросил командир.
Психиатр кивнул.
– Боже мой, я не хочу сдаваться без борьбы.
– Не с чем бороться – только ветер и пыль. Мы могли бы дать настоящий бой, если бы прибыл спасательный корабль, а его все нет и нет…
– Капитан, сэр!
– Да? – командир и психиатр обернулись.
– Взгляните, сэр! В небо! Спасательный корабль!
Ничего, кроме правды. Люди высыпали из корабля, из палаток. Солнце село, и подул холодный ветер, но никто не расходился, все до рези в глазах смотрели, как в вышине разгорается огонь. Вторая ракета возвестила о своем прибытии длинным шлейфом красного пламени, которое ширилось, и ширилось, и ширилось. Она приземлилась. Она остыла. Люди из первой ракеты с криком побежали к ней по морскому дну.
– Ну? – спросил командир, отступая. – Что это значит? Уходим или остаемся?
– Пожалуй, остаемся, – сказал психиатр.
– На сутки?
– Немного дольше, – ответил Уолтон.
Из второй ракеты кранами поднимали огромные контейнеры.
– Осторожней! Осторожней!
Держали наготове чертежи, кувалды, ломы и рычаги. Психиатр верховодил.
– В эту сторону! Ящик № 75? Туда. Контейнер № 067? Сюда! Вот так. Вскрывайте. Язычок «А» в прорезь «В». Язычок «В» в прорезь «С». Хорошо, отлично, замечательно!
Все было собрано до рассвета. За восемь часов из ящиков и контейнеров они смонтировали чудеса. Убрали долой шпагат, вощанку и картон. В отдельности протерли и перебрали каждую деталь целого. Когда подошло время, люди из первой ракеты выстроились на подступах к этому чуду, не веря своим глазам, в благоговейном ужасе.
– Готовы, капитан?
– Еще бы!
– Включайте рубильник.
Капитан включил рубильник. Маленький город засветился.
– Бог ты мой! – вырвалось у командира. Он вступил на единственную главную улицу города.
С каждой стороны улицы стояло по шесть домов: бутафорские фасады, сияющие гирлянды красных, желтых, зеленых огоньков. Из полудюжины потайных музыкальных автоматов лилась музыка. Хлопали двери. Из парикмахерской возник некто в белом халате с синими ножницами и черной расческой в руках. За его спиной медленно вращался символ всех цирюльников – красно-белый полосатый шест. Рядом – закусочная с журнальной стойкой у порога; ветер трепал газетные полосы, на потолке крутился вентилятор, изнутри раздавалось змеиное шипение газировки. Мимоходом они заглянули внутрь. Им улыбнулась девушка в зеленом хрустящем накрахмаленном колпаке.
Бильярдная – зеленые столы, как прогалины в лесу, мягкие, манящие. Разноцветные бильярдные шары, выложенные треугольниками, замерли в ожидании. Напротив церковь – окна из имбирного, земляничного, лимонного стекла. А в ней – человек в черном костюме с белым воротничком. Дальше – библиотека. Поодаль – отель. МЯГКИЕ ПОСТЕЛИ. ПЕРВАЯ НОЧЬ БЕСПЛАТНО, КОНДИЦИОНЕР. За конторкой служащий – рука на серебристом колокольчике. Но то место, куда они шли, притягивало их, как запах воды приманивает скот в пыльных прериях, – здание в начале улицы.
САЛУН «МИЛД БАК»
Человек с напомаженными курчавыми волосами, рукавами, засученными выше волосатых локтей и схваченными красными подвязками, стоял там, подпирая столб. Он исчез за качающимися дверями. Когда они стояли в дверях, он уже начистил стойку бара и теперь разливал виски в тридцать сверкающих стаканчиков, выстроенных в линейку на прекрасном длинном баре. Над головой уютно светила хрустальная люстра. Наверх вела лестница – а там, на балконе, из нескольких дверей струился тончайший аромат духов.
Все молча подошли к бару. Взяли виски и залпом осушили, не вытирая губ. В глазах защипало.
Стоя в дверях, командир прошептал психиатру:
– Подумать только! Какие затраты!
– Студийные декорации, сборно-разборно-складные. Священник в церкви по соседству, конечно, настоящий. Трое брадобреев тоже. Да еще тапер.
Человек за пианино с пожелтевшими клавишами-клыками заиграл «Женщину из Сент-Луиса с бриллиантовыми кольцами».
– Аптекарь, две девушки – продавщицы газировки, хозяин бильярдной, чистильщик обуви, гардеробщик, два библиотекаря, то да се, работники, электрики и так далее. Это еще два миллиона долларов. Отель всамделишный – сверху донизу. В каждом номере душ. Комфорт. Отменные кровати. У остальных зданий внешние стены на три четверти ложные. Все аккуратно выстроено, со своими пазами и выступами. Даже ребенок за час соберет эту игрушку.
– А она сработает?
– Взгляните на их лица. Они уже успокаиваются.
– Почему вы раньше мне не сказали?!
– Потому что если бы они прознали, на какую ерунду тратятся деньги, газеты разорвали бы меня на куски – вмешались бы сенаторы, Конгресс, Господь Бог. Все это глупо и наивно до чертиков, но ведь работает. Это – Земля. Больше меня ничего не интересует. Это – Земля. Клочок Земли, к которому человек может прикоснуться и сказать: «Это Иллинойс. Город, который я знавал. И здания мне знакомы. Это уголок Земли, перенесенный сюда ради меня, чтобы я мог за него держаться, пока сюда не привезут еще и не прогонят одиночество навсегда».
– Дьявольски изощренно.
Улыбаясь, люди заказали виски на всех по второму кругу.
– Командир, члены экипажа на нашем корабле родом из четырнадцати маленьких городов. Их так специально отбирали. На этой улочке из каждого городка взято по одному зданию. Бармен, священники, бакалейщик, все тридцать человек экипажа второй ракеты – из этих городков.
– Тридцать? Не считая спасательного экипажа?
Психиатр не без удовольствия пробежался взглядом по лестнице на балкон, по запертым дверям. Одна из них чуть приоткрылась, и в щелочке на мгновение мелькнуло прекрасное синее око.
– Каждый месяц мы будем привозить все больше огней и городов, все больше людей – больше земного. Все должно быть знакомое. То, что знакомо, здравому уму на пользу. Первый раунд мы выиграли. Не будем стоять на месте – будем выигрывать и дальше.
Люди начали смеяться, разговаривать, хлопать друг друга по плечу. Некоторые вышли и направились в дом напротив – подстричься, поиграть в бильярд, в бакалейную лавку; кто-то скрылся в церковной тиши, и органная музыка послышалась как раз перед тем, как пианист в салуне, освещенном хрустальной люстрой, заиграл «Фрэнки и Джонни». Двое, смеясь, поднялись по лестнице к дверям, что на балкончике.
– Командир, я человек непьющий. Как насчет ананасного коктейля в закусочной напротив?
– Что? А-а. Я вот думаю… про Смита. – Командир повернулся к нему. – Он остался на корабле. Как вы считаете… может, привести Смита сюда, к нам? Будет ли от этого толк? Понравится ли ему здесь? Осчастливит ли его?
– Во всяком случае, попытаемся, – сказал доктор.
Пианист очень громко заиграл «Мою старую компанию». Все запели. Некоторые затанцевали. И городок, словно алмаз, сверкал в темноте пустыни. Одинокий Марс, черное небо, полное звезд, напор ветра, луны восходят, моря и древние города мертвы. Но лучезарный полосатый шест над парикмахерской вращался, и окна церкви окрасились в цвета кока-колы, лимонада и ежевичного напитка.
На пианино кто-то тренькал «Skip to My Lou» – через полчаса после того как командир, психиатр и некто третий вошли в закусочную и сели.
– Три ананасных коктейля, – сказал командир.
Они сидели, почитывая журналы и медленно покручиваясь на винтовых табуретах, пока девушка за стойкой не принесла и не поставила к локтю каждого из них по стакану коктейля.
И все трое разом потянулись к соломинкам.
Отвлеченные разговоры
– О Боже.
– Вот уж действительно, о Боже!
Они откинулись на спину и уставились в потолок. Последовала долгая пауза, за которую они смогли отдышаться.
– Как здорово! – сказала она.
– Потрясающе! – сказал он.
Еще одна пауза, посвященная изучению потолка.
Наконец, она сказала:
– Здорово, но…
– Что значит «но»? – спросил он.
– Нет, все замечательно, – сказала она, – только мы все испортили.
– Испортили?
– Нашу дружбу, – сказала она. – Она была такая хорошая.
– Быть этого не может, – сказал он.
Она еще пристальнее уставилась в потолок.
– Да, – сказала она, – она была отличная, долгая. Сколько? Год? А теперь мы, как последние дураки, ее прикончили.
– Мы вовсе не последние дураки, – возразил он.
– Сейчас мне это видится именно так, в минуту слабости.
– Нет, в минуту страсти, – поправил он.
– Неважно, как это называть, – сказала она. – Мы все испортили. Сколько это длилось? Год? Мы были закадычными друзьями-приятелями. Ходили вместе в библиотеку, играли в теннис, глушили пиво вместо шампанского, а теперь за один час все пошло насмарку.
– Я не могу с этим согласиться, – сказал он.
– Призадумайся, – сказала она. – Сравни прошедший час и прошлый год. Ты должен мыслить моими категориями.
Он созерцал потолок в поисках того, что она говорила.
Наконец он вздохнул.
Она услышала его вздох и сказала:
– Это значит – «да»? Ты согласен?
Он кивнул, и она ощутила его кивок.
Они лежали, каждый на своей подушке, долго разглядывая потолок.
– Как нам теперь вернуть нашу дружбу? – снова спросила она. – Так глупо. Мы же знаем, как это случается с другими. Мы же видели, как можно все погубить, а потом взяли и сами же все погубили. Ну, какие у тебя есть соображения? Что нам теперь делать?
– Вылезаем из постели, – предложил он, – и устраиваем ранний завтрак.
– Не годится, – сказала она. – Полежи-ка пока смирно, может, и придет что-нибудь в голову.
– Но я есть хочу, – запротестовал он.
– Я тоже… я, можно сказать, зверски голодна – охоча до ответов на вопросы.