Она было задумалась, но, глядя на него, это ей давалось с трудом.
– Я не помню тебя, Дейв. Я лихорадочно шарю в своих воспоминаниях десятилетней давности – и я тебя там не вижу. Во всяком случае, я не вижу тебя таким, каков ты сейчас.
– Наверное, ты меня отшила.
– Да, если ты флиртовал.
– Нет, я только помню, что глазел на девушку-блондинку.
– Блондинка в Брентвуде в 1933 году, – сказала Теда. – Весной «У Микки» в двенадцать часов.
Теда вспоминала:
– Как она была одета?
– Я только помню голубую ленту в волосах, завязанную большим бантом, еще я запомнил синее платьице в горошек и молодые, уже наливающиеся грудки. Она была прехорошенькая.
– А ты помнишь ее лицо, Дейв?
– Только что она была красавица. Через столько лет отдельные лица из толпы не вспоминаются. Ты же столько людей встречаешь каждый день на улице, Теда.
Она закрыла глаза.
– Если бы я знала, что встречу тебя во взрослой жизни, то стала бы тебя искать.
Он засмеялся не без иронии.
– Этого нам знать не дано. Мы встречаем столько людей каждую неделю, каждый год, и почти всем суждено кануть в неизвестность. Потом только ты можешь оглянуться на прошлые годы и разглядеть, где твоя жизнь ненадолго соприкоснулась с чужой. Тот же город, тот же ресторанчик, та же еда, тот же воздух, но два разных, не пересекающихся пути и образа жизни.
Он поцеловал ее пальчики.
– И я должен был смотреть во все глаза, но единственная девушка, которую я замечал, была блондинка с лентой в волосах.
Это ее раздосадовало.
– Мы же ходили по улицам где-то рядом, нос к носу. А летом ты наверняка ходил на карнавал у озера.
– Да, ходил. Любовался отражением разноцветных огоньков в воде и слушал карусельную музыку, летевшую к звездам!
– Помню, помню, – сказала она радостно. – А вечером ты ходил в кинотеатр «Академия»?
– Тем летом я видел «Добро пожаловать, опасность» с Гарольдом Ллойдом.
– Да, да, я тоже! Я помню. И еще была короткометражка с Рут Эттинг «Сияние полной луны». Следи за субтитрами.
– Вот это память! – сказал он.
– Любимый, близкий и такой далекий. Представляешь, шесть месяцев мы чуть ли не стукались лбами. Чудовищно! Эти мимолетные месяцы рядом, затем десять лет, пока не наступил этот год. Такое случается все время. Мы живем в квартале от знакомых в Нью-Йорке и никогда не встречаемся. Едем в Милуоки и видимся на вечеринке. И завтра ночью…
Она умолкла. Ее лицо побледнело, и она сжала его сильные загорелые пальцы. На его лейтенантских «шпалах» играли приглушенные блики, вызывая странное завораживающее мерцание.
Ему пришлось договорить за нее:
– Завтра ночью я снова уеду. В дальние страны. Чертовски скоро.
Он сжал руку в кулак и стукнул по столу плавно и беззвучно. Чуть погодя он посмотрел на свои часы и вздохнул.
– Нам надо идти. Поздно уже.
– Нет, – попросила она, – пожалуйста, Дейв, побудем здесь еще немного.
Она взглянула на него.
– Мне так тошно, что дальше некуда. Не могу пошевельнуться от ужаса. Прости.
Он закрыл глаза, открыл глаза, огляделся и увидел лица. Теда поступила так же. Наверное, им обоим в голову пришла та же странная мысль.
– Посмотри вокруг, Теда, – сказал он. – Запомни все эти лица. Может, если я не вернусь, ты встретишь кого-то из них снова, и проведешь с ними шесть месяцев, и вдруг обнаружишь, что ваши пути уже пересекались… июльским вечером 1944 года в коктейль-баре «Ла Бомба» на бульваре Сансет. Ах да, в ту ночь вы были с молодым лейтенантом Дэвидом Лейси. Что с ним стало? О, он уехал на войну и не вернулся… да, и ты обнаружишь, что одно лицо в этом зальчике прямо сейчас было из тех, кто наблюдает, как мы разговариваем, кто не может оторвать глаз от твоей красоты и слышит, как я говорю: «Я люблю тебя, я люблю тебя». Запомни эти лица, Теда, может, и они вспомнят нас. И…
Ее пальцы запечатали его губы, чтобы с них не сорвались другие слова. Она плакала и страшилась того, что ее глаза моргают от влажной пелены, сквозь которую она видит множество лиц, смотрящих на нее, и она думала обо всех путях и перепутьях. И ей стало страшно за будущее, за Дэвида… Она снова посмотрела на него, сильно сжимая его руку, и твердила, что любит его.
Оставшуюся часть вечера он был мальчишкой в роговых очках, с книжками под мышкой, а она – девочкой с пронзительно голубой лентой, повязанной на ее длинных волосах…
Мисс Эплтри и я
Никто не помнит, как все начиналось с мисс Эплтри. Кажется, мисс Эплтри существовала с незапамятных времен. Каждый раз, когда у Норы подгорал пирог или она выходила к завтраку без помады, Джордж ухмылялся:
– Смотри у меня, вот возьму и сбегу к мисс Эплтри!
Или же когда Джордж пропадал по вечерам со своими приятелями и заявлялся домой несколько помятым и изнуренным песками времени, Нора говорила:
– Ну, как там мисс Эплтри?
– Отлично, отлично, – отвечал Джордж, – но люблю я только тебя, Нора. Как же хорошо дома!
Как видите, мисс Эплтри обреталась в доме годами, незаметно, как аромат травы в апреле, запах листвы каштана, опавшей в октябре.
Джордж даже описывал ее:
– Она высокая.
– Я ростом пять футов семь дюймов без каблуков, – говорила Нора.
– Стройная, – говорил Джордж.
– С годами я немного раздалась, – говорила Нора.
– Златовласая.
– Мои волосы тускнеют, – говорила Нора, – а раньше сверкали, как солнце.
– Она не говорлива, – говорил Джордж.
– Я не прочь посплетничать, – отвечала Нора.
– И безумно, страстно, без памяти в меня влюблена, без тени сомнения в сердце и в уме, – говорил Джордж, – так как ни одна женщина с мозгами никогда бы не полюбила такое позорище и старую развалину, как я.
– Похоже на ураган, – сказала Нора.
– Но знаешь, когда ураган уляжется, – сказал Джордж, – и жизнь должна продолжаться, я всегда возвращаюсь к тебе, Нора. Мисс Эплтри невыносима. Я всегда возвращаюсь к своей единственной и любимой, которая знает, что я напялил левый туфель на правую ногу, и в такой момент дипломатично подает мне два правых, которая знает, что я держу нос по ветру, но никогда не пытается напоминать мне, что солнце встает на востоке и садится на западе, но тогда почему я заплутал? Нора, ты знаешь каждую морщинку на моем лице, каждый волосок в моем ухе, каждое дупло в моих зубах, но я тебя люблю.
– Прощай, мисс Эплтри! – сказала Нора.
Так прошли годы.
– Подай мне молоток и гвозди, – попросил однажды Джордж.
– Зачем? – поинтересовалась жена.
– Вот календарь, – сказал он, – хочу прибить к стене, – сказал он. – Листы рассыпаются как колода карт. Боже, мне сегодня пятьдесят! Ну, где же молоток!
Она подошла и чмокнула его в щеку.
– Ты ведь не очень переживаешь, правда?
– Вчера не переживал, – сказал он. – А сегодня переживаю. Что так пугает человека в десятках? Когда человеку двадцать девять лет и девять месяцев, это не озадачивает. Но в тридцатилетие, Боже праведный! Жизнь кончена, любовь зачахла, карьера вылетела в трубу или закатилась в подвал, неважно. И человек проживает еще десять, двадцать лет, ему за тридцать, за сорок, скоро пятьдесят. Он благоразумно держит руки подальше от Времени, не хватаясь за дни слишком сильно, позволяя ветру дуть, речке течь. Но, Господь Всемогущий, вдруг тебе стукнуло пятьдесят. Симпатичное кругленькое целое, итог… и р-раз! Депрессия, ужас. Куда подевались годы? Что я сделал со своей жизнью?
– Вырастил дочь и сына, оба семейные и уже покинули дом, – сказала Нора. – И они гордятся нами!
– Это так, – согласился Джордж. – Но в такой день в середине мая становится тоскливо, как осенью. Ты знаешь меня. Я ворчливый старый пес. Отпрыск Томаса Вулфа. О, Время. О, Река, о, плач ветров. Потерян навсегда.
– Тебе нужна мисс Эплтри, – сказала Нора.
Он опешил:
– Кто мне нужен?
– Мисс Эплтри, – сказала Нора. – Дамочка, выдуманная тобой много лет назад. Высокая, стройная, безумно влюбленная в тебя, мисс Эплтри великолепная. Дщерь Афродиты. Каждый мужчина в пятьдесят, кто жалеет себя и опечален, нуждается в мисс Эплтри. В романтике.
– О, но у меня есть ты, Нора, – сказал он.
– О, но я уже не так молода, не так смазлива, как когда-то, – ответила Нора, беря его за руку. – Раз в жизни каждому мужчине нужна встряска.
– Ты в самом деле так думаешь? – спросил он.
– Я знаю!
– Но от этого бывают разводы: глупые старые мужчины гоняются за своей молодостью.
– Нет, если у жены есть голова на плечах. Нет, если она понимает, что он не изменяет, а просто очень грустит и тоскует, устал и запутался.
– Я знаю стольких мужчин, сбежавших с мисс Эплтри, отринувших своих жен и детей. Испортивших свою жизнь.
Он поразмыслил с минуту и сказал:
– Да, каждую минуту, каждый час, каждый день меня посещали мрачные мысли. Нельзя столько думать о молодых женщинах. Это нехорошо, и возможно, это глас природы, и я не считаю, что я должен так напряженно, сосредоточенно о них думать.
Он доедал свой завтрак, когда позвонили в дверь. Они с Норой переглянулись. Последовал тихий стук в дверь.
Казалось, он хочет встать, но не может себя заставить. Тогда встала Нора и подошла к двери. Она медленно повернула дверную ручку и выглянула. Послышался разговор.
Он смежил веки и прислушался. Ему показалось, что на веранде беседуют две женщины. Один голос был тихий, другой, казалось, набирает силу.
Спустя несколько минут Нора вернулась к столу.
– Кто это был? – спросил он.
– Женщина, торговый агент, – ответила Нора.
– Кто?
– Торговый агент.
– Чем же она торговала?
– Она мне сказала, но так тихо, что я не расслышала.
– Как ее звали?
– Я не уловила, – сказала Нора.
– Как она выглядела?
– Высокая.
– Насколько высокая?
– Высоченная.
– Миловидная?
– Симпатичная.
– Какого цвета волосы?
– Как солнечные лучи.