– Итак.
– Итак, – сказала Нора, – послушай, что я тебе скажу. Допивай свой кофе, вставай, иди наверх и залезай в постель.
– Повтори-ка, – попросил он.
– Допивай свой кофе, вставай… – сказала она.
Он, уставившись на нее, медленно взял кофе, осушил чашку и стал подниматься.
– Но, – сказал он, – я не болен. Мне не нужно в постель рано утром.
– Вид у тебя неважнецкий, – сказала Нора. – Я велю тебе: иди наверх, раздевайся, ложись в постель.
Он медленно повернулся, поднялся по ступеням, разделся и лег. Как только его голова коснулась подушки, на него навалился сон.
Через несколько мгновений он услышал шевеление в затемненной утренней спальне.
Он почувствовал, как кто-то лег рядом и повернулся к нему. С закрытыми глазами он услышал спросонья свой голос:
– Что? Кто?
Рядом с подушки донесся журчащий голос:
– Мисс Эплтри.
– Как? – не расслышал он.
– Мисс Эплтри, – прошелестело в ответ.
Литературная встреча
Все началось давно, но, пожалуй, она обратила на это внимание только в тот осенний вечер, когда Чарли, выгуливая собаку, встретился ей по пути из бакалеи.
Уже год, как они поженились, но встречаться случайно, словно незнакомцам, им не доводилось.
– Мари, как я рад тебя видеть! – воскликнул он, страстно схватив ее за руку.
Его черные глаза засияли, и он глотнул полные легкие пряного воздуха.
– Жаль, такой вечер пропадает!
– Вечер что надо.
По дороге домой она молча смотрела на него.
– Октябрь! – вздохнул он. – Ах, как я люблю в него окунаться. Вкушать, вдыхать, обонять его. О, печальный месяц отчаяния. Взгляни, как он воспламеняет деревья. В октябре полыхает весь мир. И вспоминаются все, кто ушел и не вернется.
Он крепко сжал ее руку.
– Минуточку, собаке нужно остановиться. Они постояли в хладной тьме, пока собака тыкалась носом в дерево.
– Вдыхай же эти благовония!
Муж потянулся.
– В этот вечер я чувствую себя великаном, могу ходить семимильными шагами, срывать звезды, вызывать извержения вулканов!
– Твоя утренняя головная боль прошла? – тихо спросила она.
– Прошла. Раз и навсегда! Кто в такой вечер думает о головных болях!
Послушай, как шелестит листва! Слышишь ветер в вышине сиротливых деревьев? Какая тоскливая неприкаянная пора. И куда мы, жалкие, заблудшие души, бредем по кирпичным мостовым вздымающихся городов и крошечных тоскующих городишек, сотрясаемых рассекающими тьму поездами? Чего бы я не отдал, чтобы сорваться сегодня вечером в странствие – куда глаза глядят, оказаться в этой ночи, упиваться ее первозданностью и сладостной печалью!
– Может, прокатимся на троллейбусе в Чесман-парк? – предложила она, кивая. – Тоже приятная прогулка.
Он вскинул руку, чтобы медлительная собака пошевеливалась.
– Нет, я хочу сказать, истинное путешествие! По мостам и холмам, мимо промозглых кладбищ и потаенных деревень, погруженных во мрак, где никто не догадывается о твоем приближении в ночи верхом на звенящей стали!
– Тогда можно отправиться по Северному побережью в Чикаго на выходные, – не сдавалась она.
Он сочувственно взглянул на Мари в темноте и сдавил ее холодную ручку в своей лапище.
– Нет, – молвил он с возвышенной простотой. – Нет. – И повернулся. – Идем. Домой, на роскошный ужин. Желаю трапезу чревоугодника – три бифштекса! Редкие красные вина, тягучие соусы, дымящийся суп-пюре в супнице, с послеобеденным ликером и…
– У нас свиные отбивные с горошком.
Она отворила дверь в переднюю.
По пути на кухню она отшвырнула шляпу, которая приземлилась на раскрытый роман «О времени и реке» Томаса Вульфа под фонарем-«молнией». Бросив выразительный взгляд на мужа, она посвятила себя изучению картошки.
Минули три ночи, во время которых он метался во сне, когда свирепствовал ветер. Пристально вглядывался в окно, дребезжащее от осенней бури. Затем он угомонился.
На следующий вечер, войдя в дом после того, как она сорвала с бельевой веревки несколько простыней, она обнаружила его утопающим в кресле в библиотеке с сигаретой, прилипшей к нижней губе.
– Выпьешь? – спросил он.
– Да, – ответила она.
– Чего?
– Что значит «чего»? – не поняла она.
По его холодному, бесстрастному лицу пробежала тень раздражения.
– Чего тебе налить? – уточнил он.
– Виски.
– С содовой?
– Именно.
Она почувствовала, как ее лицо принимает такое же холодное, отчужденное выражение.
Он наклонился к шкафчику, извлек пару стаканов величиной с вазу и небрежно плеснул туда напиток.
– Годится? – он протянул ей стакан.
Она посмотрела на стакан.
– Сойдет.
– Что на ужин? – он холодно посмотрел на нее поверх стакана.
– Бифштекс.
– Тонкими ломтями? – губы его сжались в ниточку.
– Да.
– Умница.
Он хохотнул с прохладцей и, не открывая глаз, опрокинул содержимое стакана в свой каменный рот.
Она подняла свой стакан:
– За удачу.
– Сама сказала.
Он пошарил глазами по комнате, что-то лукаво обдумывая.
– Повторить?
– Конечно, – сказала она.
– Молодчина, – сказал он. – Вот это по-нашенски.
Он налил ей в стакан содовой. И она взорвала тишину, как выстреливший водой брандспойт. Он вернулся, чтобы погрузиться, как ребенок, в колоссальное библиотечное кресло. Прежде чем уйти с головой в чтение «Мальтийского сокола» Дэшила Хэммета, он процедил сквозь зубы:
– Позовешь.
Она неспешно покрутила в руках стакан, который смахивал на белого тарантула.
– Заходи на огонек, – ответила она.
Она понаблюдала за ним еще с неделю. Она поймала себя на том, что все время хмурится, а несколько раз даже чуть не раскричалась.
Однажды вечером она следила за тем, как он сидит за ужином и говорит:
– Мадам, сегодня вечером вы выглядите изысканно, как никогда.
– Благодарю вас.
И передала ему кукурузу.
– Нынче в конторе произошло прелюбопытное событие, – заговорил он. – Заходил некий джентльмен, дабы справиться о моем здоровье. Я вежливо ему сказал: «Сударь, я пребываю в превосходном равновесии и не нуждаюсь в ваших услугах». А он говорит: «О да, я представляю такую-то страховую компанию и желаю лишь вручить вам сей замечательный и абсолютно безукоризненный страховой полис». Короче, мы провели время в приятной беседе, и в конце концов сегодня вечером я стал счастливым обладателем нового полиса страхования жизни с возмещением в двойном размере и тому подобное, который защищает тебя – любовь моей жизни – при любых обстоятельствах.
– Очень мило.
– Возможно, тебе будет приятно узнать, – сказал он, – что за последние несколько дней, с вечера прошлого вторника, я открыл для себя безупречную интеллектуальную прозу Сэмюэля Джонсона и был очарован ею. На данный момент я прочитал до середины принадлежащую его перу «Жизнь Александра Поупа».
– Судя по твоим манерам, я так и предположила.
– Неужели?
Он учтиво держал перед собой нож и вилку.
– Чарли, – сказала она задумчиво. – Мог бы ты сделать мне одно пребольшущее одолжение?
– Все что угодно.
– Чарли, ты помнишь то время, когда мы поженились в прошлом году?
– Конечно – все до единого сладостные, неповторимые мгновения нашего ухаживания.
– Тогда, Чарли, вспомни, какие книги ты читал, когда ухаживал за мной?
– Это существенно, моя дорогая?
– Еще как.
Он хмуро погрузился в раздумья.
– Не припоминаю, – наконец сознался он. – Но за вечер попытаюсь вспомнить.
– Не мешало бы, – настаивала она. – Потому что, видишь ли, мне бы хотелось, чтобы ты снова взялся за эти книги, неважно какие, но те, что ты читал, когда мы повстречались. Тогда ты вскружил мне голову своим духом и настроем. Но с тех пор ты… изменился.
– Я? Изменился?
Он отшатнулся, как от пронизывающего сквозняка.
– Я бы хотела, чтобы ты перечитал те книги, – повторила она.
– Но почему тебе этого захотелось?
– А вот потому.
– Поистине женская логика.
Он хлопнул себя по колену.
– Но я постараюсь тебе угодить. Как только вспомню, какие именно, сразу перечитаю.
– И, Чарли, еще пообещай читать их ежедневно, до конца жизни.
– Ваше пожелание, сударыня, для меня закон. Передайте, будьте добры, солонку.
Но он так и не вспомнил, как назывались те книги. Долгий вечер прошел, а она разглядывала свои руки, покусывая губы.
Ровно в восемь часов она вскочила с возгласом:
– Вспомнила!
В считаные мгновения она оказалась в машине и помчалась по темным улицам в книжный магазин, где, смеясь, накупила с дюжину книг.
– Спасибо! – сказала она продавцу. – Спокойной ночи!
Дверь захлопнулась с перезвоном колокольцев.
Чарли читал допоздна, иногда, добираясь до кровати на ощупь, ослепнув от чтения, в три ночи.
Теперь же в десять вечера, перед отходом ко сну, Мари прокралась в библиотеку, бесшумно разложила десяток книг рядом с Чарли и на цыпочках выскользнула наружу. Она подсматривала в замочную скважину. Ее сердце колотилось. Мари не на шутку лихорадило.
Через какое-то время Чарли взглянул на письменный стол. Не веря своим глазам, он посмотрел на новые книги, нехотя захлопнул Сэмюэля Джонсона и сидел, не зная, что делать.
– Ну же, – прошептала Мари в замочную скважину. – Ну же!
У нее перехватило дыхание.
Чарли задумчиво облизал губы, затем неспешно протянул руку. Взяв одну из новых книг, он раскрыл ее, положил перед собой на стол и принялся за чтение.
Неслышно напевая, Мари отправилась спать.
Наутро он ворвался в кухню с радостным возгласом:
– Приветствую тебя, красавица! Привет тебе, о прелестное, чудное, доброе, понимающее создание, обитающее в этом большом необъятном сияющем мире!
Она радостно взглянула на него.
– Сароян? – вопросила она.
– Сароян! – провозгласил он.