- …Ну ладно, Думаю, Парень молодой, вышел под-размяться. Этот момент я себе кое-как объяснил. Одна-ко недоверие потихоньку грызет.. Уж больно слаженно идет работа. Ни свар, ни перекуров, такой темп взяли - рубахи промокли. Ладно!.. Подходит машина к воротам, сигналит, чтоб выпустил. Я - в кузов. Гляжу, и мороз по коже: Все кирпичи целехоньки, ни одного битого. Проанализировал я эту невероятную ситуацию, чувствую - дело нечисто. Тут я в милицию и позвонил…
- Ворюги? - спрашивает Гена.
- Расхитители соцсобственности, - уточняет Рябчун. - Все документы фальшивые: и накладные и доверенность. Вот после этого меня в милицию и приняли.
- За бдительность? - подмигивает Гена.
- За анализ ситуации, - солидно поправляет Рябчун. - Хорошо было в районе, спокойно. Всех ты знаешь, все тебя, успевай только к фуражке прикладываться. На дежурстве тишина тишайшая. Как в читальне: сиди, книжки почитывай. За целые сутки одно дохленькое происшествие. И опять тишина…
- Скукота, - зевает Гена. - Я б так долго не выдержал. Абсолютно!
- Хорошо тебе, неженатому, - с легкой грустинкой вздыхает Рябчун. - Гоняй хоть всю ночь напролет, никто слова поперек не скажет. А меня супруга разводом стращает, «угловиком» дразнит.
- Это что за словечко? Не слыхал такого.
- Ну вроде «угол» я снимаю, домой только на ночь являюсь. Я говорю: «Дзидра, кому-то ведь надо город от скверны очищать, никто мою работу за меня не сделает». Молчит. Плачет и молчит…
- Женские слезы Дешевы, - бросает через плечо Гена.
Рябчун, всегда улыбчивый и благодушный, вдруг свирепеет.
- Ты, сержант, крути баранку да помалкивай! Ишь выискался знаток женской души! Девичьи слезы, верно, высыхают быстро, потому как от капризов. А женщины по пустякам не плачут. Еще поглядим, что твоя Наташка запоет, когда свадьбу сыграете…
- Она мне, Андрей Петрович, уже сейчас ультиматумы ставит. Выбирай, говорит, или я, или твоя работа.
- А ты что?
- Я выбрал работу. Абсолютно!
- Лихой ты парень! Ушла?
- Зачем? Порыдала, повздыхала и смирилась. Потому и говорю - женские слезы недорого стоят.
- Девичьи, Гена, девичьи, - сменяет гнев на улыбку Рябчун.
Я в этой бездонной дискуссии не участвую. В другой раз я не преминул бы ввернуть что-нибудь ехидное насчет роли женщины в эволюции мужчины, потолковал бы о вредном влиянии мягкого женского сердца на формирование сурового облика работника уголовного розыска… А если серьезно, я действительно убежден, что семейное счастье не для нашего брата. Надолго ли хватит моей убежденности, не знаю, но пока держусь.
Вернувшись в отдел, я первым долгом набираю номер следователя Сушко, докладываю бодрым тоном о безрезультатности поисков Валета.
- Этого можно было ожидать, - слышится спокойный голос следователя. - Видимо, установлены не все его связи…
Мы быстро согласовываем план дальнейших мероприятий по розыску Дьякова. К моему удивлению, Галине Васильевне известны такие тонкости милицейской работы, о которых я сам узнал совсем- недавно. Ее советы конкретны и деловиты, остается в точности их выполнить.
5
Во вторник утром, едва я вернулся с оперативки у Бундулиса, раздался стук в дверь. На пороге вырастает могучего вида мужчина лет сорока пяти/ Голова его упирается в притолоку, плечи еле умещаются в дверном проеме. Из-под локтя гиганта выглядывает уже знакомый мне Роман Фонарев.
- Здравствуйте! - густо басит здоровяк. - Нам Бурцев нужен. Не вы?..
Я указываю на стулья.
- Присаживайтесь, он скоро будет. А что у вас?
Посетитель шумно вздыхает:
- Происшествие у нас на комбинате из ряда вон. Слышали, наверно, - склад обобрали. Четыре мешка с пряжей утянули - это же громадная сумма… И будто бы всему головой Витька Лямин. Вот уж этому я никогда не поверю… Вы скажете - мастер, потому и защищает. Не скрою - обидно мне, повозился я с ним немало. Но я сюда не защищать его пришел, а разобраться по справедливости. Витька в этой краже пешка, настоящего главаря вам еще искать да искать…
С этими посетителями стоит потолковать поплотней: через Лямина можно выйти на Дьякова.
- Вы ничего подозрительного в поведении Лямина не замечали? Хотя бы в последнее время? - спрашиваю я.
Мастер оглядывается на Фонарева, тот недоуменно качает головой.
- Вроде бы нет, - подумав, отвечает мастер. - Безотказный был малый: что ни скажешь - сделает, куда ни пошлешь - пойдет. Беспрекословно! И работал подходяще. В передовиках, верно, не числился, но и лодырем не назовешь. Вполне крепкий был середнячок. И зарабатывал прилично… Прямо не верится… Что его заставило, чего не хватало?..
- А вы что скажете? - обращаюсь я к молчаливому Фонареву. - Вы ведь вместе с Ляминым работали?
- Их верстаки рядом стоят, уточняет мастер. - Я потому и взял его с собой, может, подметил что-нибудь важное.
Фонарев ершит аккуратно причесанные волосы
- Неловко как-то, Иван Николаевич. Вроде я пришел клепать на товарища…
На впалых щеках мастера взбухают крутые желваки.
- Выбыл Лямин из нашего товарищества, Рома. По собственной глупости и слабодушию. Рассказывай смело все, что знаешь.
Фонарев смотрит на окно, забранное прочной металлической решеткой, потом переводит взгляд на меня.
- По правде говоря, ничего особенного вспомнить не могу… Разве вот что… Любил Витька хвастануть своим уголовным прошлым. Может, этим все и объясняется.., потянуло волка в лес…
Мастер несогласно качает головой:
- Нет, Рома, это Не разгадка. Что-то мы все в нем Проглядели. Сережка Курсиш тоже сидел, а сейчас? Кто про него скажет что дурное?
- Все так, Иван Николаевич, но не забудьте, что именно Курсиш привел Витьку Лямина в цех: Сережка - парень хороший, но ему последнее время не до Лямина. То с рацпредложением возится, то в вечернюю спешит. Вот Лямина и потянуло к старым дружкам.
- Упустил», прошляпили,- твердит. Иван Николаевич. - И я в первую очередь.
- Ой, да ни в чем вы не виноваты»,- заскороговорил Фонарев. - Просто молодые много хотят. и мало имеют. В отличие от старых, которые имеют все,, но уже ничего не хотят. Вот Витька и решил исправить эту несправедливость.
Иван Николаевич усмехнулся:
- Работать, значит, мальчики, а есть - мужички? Смотри ты, какую базу подвел! Гниленькая, но база…
Фонарев тоже улыбнулся:
- Это у нас в курилке ребята тарахтели. Не сразу и сообразишь, что возразить…
- Вспомните, - обратился я к нему, - с кем дружил Виктор Лямин?
Фонарев теребит уже порядком взлохмаченные волосы.
- У комбината его часто ждал один парень… небольшого роста… какой-то весь костистый… Я заметил - он все время сплёвывал через плечо. То Ли ему действительно хотелось плеваться, то ли он таким способом незаметно оглядывался…
Я кладу перед Фонаревым несколько фотографий.
- Посмотрите внимательно, нет ли здесь того парня?
Роман быстро растасовывает снимки и показывает на фото Дьякова.
- Похоже, что этот… - И вдруг вскакивает со стула. - Стойте, я же видел его в кафе «Пингвин». Он сидел с Витькой за дальним столиком, они, черти, глушили коньяк из фужеров…
- Когда это было?
Фонарев поднял глаза к потолку, зашевелил пухлыми губами:
- Сегодня вторник… воскресенье… суббота… в субботу мы работали… Пожалуй, в пятницу… Точно, в пятницу это было! Я. зашел купить сигарет, а они дули коньяк. Целая бутылка на столе стояла! Вы думаете, они в тот вечер договаривались о краже?
Я промолчал. Каждый должен заниматься своим делом, самодеятельность может только повредить. Строить догадки -и умозаключения позвольте уж нам, профессионалам, ваш свидетельский Долг - сообщать факты. Со всеми подробностями и без искажений.
Пока я беседовал с Фонаревым, зоркий глаз мастера углядел в раскрытой панке название уголовного дела. В меня упирается его строгий,, требовательный взгляд.
- Нашли того подонка, что моего сына поранил?
- Ищем, Иван Николаевич. Найдем - сразу сообщим.
Мастер тяжело поднимается, грузно ступая, идет к двери. На пороге оглядывается:
- Не дождусь я, видно, вашего коллегу, зайду в другой раз. Ты, Роман, тут тоже не рассиживайся, работа ждет…
Я записываю показания Фонарева и напряженно вспоминаю, откуда мне так знакомо его лицо. Пухлые губы, то ли детские, то ли чувственные, круглый, картофелинкой, нос маленький, безвольный подбородок… Определенно я его где-то видел. В воскресенье, на квартире у Ксении Борисовны? Нет, раньше. Гораздо раньше…
- А ведь мы с вами из одной школы, - словно угадав мои мысли, говорит Фонарев. - Я в восьмом учился, а вы тогда уже десятый кончали. Вы меня, конечно, не помните, но вас-то все знали - ваша мать преподавала математику. Как здоровье Анны Викентьевны? Еще учительствует или уже на пенсии? Передавайте привет, мы все ее очень любили…
Ответить я не успеваю, в кабинет стремительно входит Бурцев - бодрый и деятельный.
- Дим Димыч, сейчас приведут одного субчика… У тебя посетитель? Извини, подожду…
- Это к тебе, Игорь Константинович. Насчет Виктора Лямина.
- Даже так? Очень, очень кстати. Подсаживайтесь поближе!..
Бурцев пересаживает Фонарева к своему столу, придвигает стопку бумаги. Я к их разговору не прислушиваюсь, я малюю на бумаге унылую рожицу: страдальческая складка поперек лба, уголки губ пессимистически опущены. Уж не автопортрет ли я нарисовал? А что, момент очень даже подходящий. Если верить словам Фонарева, Валет замешан в краже шерсти на комбинате. И он же нанес ножевое ранение таксисту. Два преступления подряд. Возможно ли это?..
Показания Фонарева зафиксированы. Он прощается с Бурцевым, протягивает руку мне:
- До свиданья, Дима! Не забудьте передать привет Анне Викентьевне.
Я не сентиментален, но мне приятно, что маму любят и помнят.
- Непременно, Рома, передам. Надеюсь, ты был ее любимым учеником?
Фонарев смешливо морщит свой далеко не римский нос.
- Ну, может быть, не самым любимым… Но все равно она меня вспомнит.