Тем временем я пошёл прогуляться. Люблю осень. Со школы – со сладким чаем и вкуснейшей булочкой с изюмом – впитались в меня пушкинские строки: «Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса…» В тот день было именно такое состояние – так называемое бабье лето – природа предчувствует скорое угасание, по утрам в лужах-зеркалах тоненькая изморозь уже мешает в полной мере наслаждаться небесными красками, и потому яростнее накидывается осень на всё более яркие цвета. И в это время лес перестает быть монолитной зелёной стеной, а каждое дерево в нём старается непременно перещеголять соседа. Действительно, иногда становится уныло от такого массового стремления всех и вся казаться уникальными. Но обоняние и осязание обмануть труднее, чем глаза. А без них не почувствуешь истинного настроения осени. Можно долго смотреть на фотографии сентябрьского леса в альбоме, но очарованием его проникнешься только в тот момент, когда раздутыми от волнения ноздрями втянешь тёплый запах прелых листьев, когда сапоги с прилипшими к ним травинками погрузятся в перину из земли и листвы, и когда проснёшься от звенящей тишины в палатке, на которой скопились капельки конденсата. Умиротворённый тихими сумерками, я вернулся к палатке и заснул в ожидании многообещающего завтрашнего дня.
Казалось, я только сомкнул глаза, как вдруг лес буквально сотряс чей-то истошный вопль! Я моментально проснулся, выглянул из палатки. Вокруг была кромешная тьма. Костёр почти догорел. Вокруг никого не было. И снова повторился крик: «Леший! Леший!»
Сон как рукой сняло. Какой к чёрту леший? И не пили ведь ничего!
Гляжу – на фоне леса бегут две тени. Я нащупал ружье и высунулся из палатки в ожидании, что будет дальше.
– Стой! Стрелять буду! – крикнул я, не шутя.
– Не стреляй! – услышал я знакомый голос брата и опустил ружьё.
Следом и запыхавшийся отец подоспел. Вид у обоих был взъерошенный.
– Шутить изволите, господа! Или стряслось что? – пытался я пожурить их немного. – Какого лешего подняли шум такой? Небось всю добычу на завтра распугали.
– Ты нас за дураков, что ли, держишь? – обиделся брат и сказал, махнув в сторону леса: – Своими собственными глазами видели на поляне у раздвоенного дерева.
Потом все набились в палатку и, после того, как, казалось, ничто не нарушало привычную лесную тишину, постарались скорей заснуть. Я дождался, когда в палатке установилось мирное храпение, и, ущипнув брата для проверки, спит ли он или нет, тихонько накинул ветровку, взял ружьё и выскользнул из палатки. Пальцы у меня, честно скажу, словно прилипли к ружью, которое я, на всякий случай, сразу наставил на темноту впереди себя. Было совсем тихо и пугающе пусто. Где-то ухала сова. Куда-то делся тот, горячо любимый мной осенний лес – пышный и лирический, будто дневное представление завершено, погашены огни рампы, зрители разошлись по палаткам, и сцена мгновенно стала походить на склад декораций, реквизита и какой-то непонятной старой рухляди. Осторожно ступая по тропинке, я приближался к мощным елям, за которыми скрывалась злополучная поляна. Сзади меня послышался шорох. Предчувствуя недоброе, я оглянулся. Никого! Продолжали колыхаться потревоженные мной кусты шиповника. Ещё шаг – и щелчок! Я снова оглянулся, посмотрел под ноги и тихонько выругался. Под ногами на земле лежало ружьё брата. Только я наклонился, чтобы подобрать его, на всякий случай, как впереди услышал какое-то сопение и шуршание. Снова выставив ружьё впереди себя, я аккуратно высунулся из-за еловой лапы и обомлел – на пне сидела сутулая фигура с белёсой от лунного света лохматой головой и звериной мордой со злобными глазками. Я хотел было отступить назад, но чудище издало истошный звук, подхваченный эхом, и кинулось прямо на меня. Дальше – как во сне! Указательный палец мгновенно соскользнул на курок и нажал его. Раздался оглушительный выстрел!
Когда на звук выстрела прибежали отец и брат, я ошарашенно стоял на поляне и смотрел на застывшую в смертельном прыжке гримасу на морде росомахи.
Москва… Чем откликается это созвучие в нас? О чём напоминает? Что значит для нас? Наименее осведомленные перечислят традиционные символы, знакомые из учебников и туристических буклетов. Вы и без моей помощи назовёте немало таких достопримечательностей. Это верно всё, конечно, но поверхностно. Многие будут уверять, что Москва – денежный мешок, бизнесцентр, в блеске славы современных урбанистических офисов и витрин дорогих магазинов. Иногда такие люди играют в Москву, как в лотерею, порой ставя на карту всё… Они боготворят город, и их кумир, подобно всякому идолу, требует новых жертв. Я не отрицаю это, но есть и другое мнение.
Всё это внешнее, наносное. Москва напоминает старый купеческий особняк, утопающий под сенью сада, давно перестроенный, сбросивший лишние украшения, вставивший в высокие оконные проёмы пластик и сменивший экипаж у парадной на новый автомобиль. И вот уже не птицы в саду будоражат её сны, а гул автомобилей и шум толпы. Модница накинулась на новые украшения – стекло, пластик, неон. Всё это нужно, чтобы произвести нужное впечатление, очаровать блеском старинного особнячка, внутри которого, может быть, совсем иная жизнь. За слоями штукатурки скрывается другая Москва – сердечная, очарованная малиновым звоном колоколов и пением ветра среди шелестящей листвы парков и скверов. Стоит только свернуть с оживлённого проспекта в старые улочки Замоскворечья, как всё сразу меняется. И вот в одной из луж уже искрится озорное детство какого-нибудь академика, а над Яузой склонилась ива, под которой смелая детская рука запускает свой первый в жизни бумажный кораблик! Именно в таких местах живёт душа города, освободившаяся от назойливой рекламы, выматывающих пробок и удушающих выхлопных газов. Здесь нет места суете и интригам, ведь на маленькой травинке просыпается капелька росы, любовно согреваемая лучами утреннего солнца.
Только в таких местах, скрытых от глаз случайного прохожего, живут родники, дарящие Радость и Силу тем, кому удалось их увидеть.
Ахат МухамедовСлучай в Баренцевом море
Мухамедов Ахат Газизович – капитан первого ранга, подводник, автор книги «Ликуй, моя душа!», член Союза писателей России. Живёт в Москве.
1960-е годы – разгар холодной войны. Позади Карибский кризис, президента США Джона Кеннеди убили…
На Северном флоте, а конкретнее – на Белом море, идут интенсивные испытания ракет для подводных лодок. НАТО постоянно держит в наших территориальных водах суда, оснащённые радиоразведывательной аппаратурой. В нейтральных водах и воздухе шныряют натовские корабли, подводные лодки и самолёты. Они, как правило, появляются в то время, когда готовятся испытательные пуски крылатых и баллистических ракет. Чтобы помешать их разведывательной деятельности, наши корабли, оснащённые аппаратурой радиомаскировки и радиопротиводействия, приводятся в боевую готовность и глушат радиопомехами технические средства всех проходящих в нейтральных водах иностранных судов.
На одном из судов Беломорской базы, находящейся в горле Белого моря, как раз и находилась такая корабельная группа РПИТС. Ожидалась норвежская шхуна «Marjata». По оперативным данным Главного штаба ВМФ, она была напичкана разведывательной аппаратурой и в тот период находилась в нейтральных водах Баренцева моря. На наше судно поступил приказ выйти из горла Белого моря, проследовать в направлении ожидаемой норвежской шхуны и приступить к глушению всеми радиосредствами. Вскоре, почувствовав бесполезность своего пребывания в этих водах, иностранное судно удалилось в направлении Норвегии.
Неожиданно командиру нашего судна поступила шифровка обследовать западное побережье острова Колгуев. На берегу острова, по информации со спутников, были замечены фигуры неизвестных людей.
Погода стояла солнечная, безветренная. Начало августа, время белых ночей. Не было никаких признаков надвигающегося штормового удара.
Командир корабля, капитан 2-го ранга Добросельский, отдал приказ следовать в направлении острова, а лейтенанту Кувандыкову поручил подготовить к спуску шлюпку и десять матросов.
Корабль, приблизившись к острову, бросил якорь в десяти кабельтовых (i миля). Ближе подойти к берегу не позволяло мелководье. В бинокль на острове никого не было видно. Шлюпку спустили на воду.
На берегу, вытащив шлюпку на песок, матросы стали обследовать прибрежную полосу и обнаружили на песке следы, какие бывают только у аквалангистов, причём явно иностранного происхождения. Следы уходили в воду. Лейтенант дал команду двум матросам остаться возле шлюпки, остальным обследовать остров. Через 30–40 минут, не обнаружив ничего подозрительного, лейтенант и матросы пошли в направлении лодки.
И вдруг погода резко ухудшилась. Подул сильный северный ветер, набежали тучи, и даже пошёл снег! Солнце скрылось за облаками. Температура резко упала с +15 до о градусов. На море начался шторм.
Дойдя до шлюпки, матросы из-за шквалистого ветра и тумана не увидели корабль – он пропал из видимости. Все были легко одеты и начали замерзать. Лейтенант приказал бегать, чтобы согреться. Тут начался отлив, и волнами шлюпку унесло в море, матросам не удалось её удержать.
Через некоторое время лейтенант, обессилев от беготни по берегу острова, опустился на колени около замерзающих матросов. Снежные заряды продолжали обрушиваться на остров. Потеряв надежду на спасение, матросы уже не слушались лейтенанта. А когда Марат – физически очень крепкий человек – нашёл на берегу какую-то корягу и стал ею бить не желавших двигаться матросов, в ответ услышал угрозы:
– Лейтенант… твою мать, на том свете мы тебя угробим! Прекрати гонять нас, дай нам спокойно умереть.
Надо сказать, что в другой ситуации ругань в адрес старшего по званию могла бы стать предметом разбирательства военным трибуналом. Но здесь всё было иначе. К тому же Марат был даже моложе некоторых своих подчинённых, ведь вплоть до 1964 года срочная служба в ВМФ длилась четыре года.